Страница 55 из 161
Пруссия и Англия по-прежнему вели враждебную России политику. Во Франции революционные события развивались полным ходом. Король пытался бежать, но был задержан. Несмотря на принятые меры, сообщения о французской революции проникали в общество и на многих производили сильное впечатление. В особенности Екатерина опасалась волнений в Москве, где не только самые влиятельные дворяне участвовали в «Дружеском обществе» и оказались подвержены мартинизму, который императрица склонна была отождествлять с революционным движением, но и молодёжь, воспитанная новиковскими изданиями, могла быть восприимчива к французской заразе.
К тому же работа «Дружеского общества» чувствовалась в Москве на каждом шагу. Средние люди – небогатые чиновники, разночинцы, мелкие торговцы и ремесленники – избегали единственной казённой больницы, считая, что оттуда одна дорога – на тот свет. Общество организовало огромную аптеку на Садово-Спасской. Ею заведовал выписанный из Европы знаменитый фармацевт Френзель, а провизорами и врачами при ней были профессора Липрет, Берз, Бенгейм, Кубе, Эйнбродт. Все новейшие медицинские средства выписывались из-за границы, покупались новые препараты и рецепты лекарств, неизвестных в России. Так, в этой аптеке появились вошедшие потом в употребление «Гофманские капли». Бедным все лекарства отпускались бесплатно, оказывалась врачебная помощь на дому, а тяжелобольным выдавались и пособия.
Во всех школах общества обучение было бесплатным. Открытая Новиковым первая публичная библиотека в Москве (а также и в Росши) бесплатно же отпускала книга для чтения на дом. Книгоношам, то есть лицам, желавшим распространять и продавать книги, «Типографическая компания» отпускала их вначале в кредит. Несколько десятков книжных лавок только в одной Москве распространяли издания «Типографической компании». Сотни переводчиков и литературных сотрудников работали в её изданиях. У многих переводчиков и литераторов «Типографическая компания» покупала переводы и сочинения даже в тех случаях, когда по цензурным условиям не могла их издать, увеличивая этим число профессиональных писателей. Новиков заказывал перевод некоторых иностранных произведений нескольким переводчикам для того, чтобы издать лучший. Наконец, общество широко оказывало помощь бедным или впавшим во временную нужду людям, избавляя их этим от гибели и хищных рук ростовщиков.
В 1785 году «Типографическая компания» приобрела громадный Гендриковский дом на Садовой (впоследствии Спасские казармы), где кроме типографии были размещены аптека, больница, общежития для студентов и типографических рабочих, магазин, склады.
Один из основателей общества – Иван Владимирович Лопухин – видел именно в этой благотворительной стороне деятельности главное назначение масонства.
Наконец, в период нехватки хлеба или вздорожания общество раздавало его бедным бесплатно в больших количествах, пресекая спекулянтов-хлеботорговцев.
Императрица внимательно следила за всеми действиями Новикова и членов «Дружеского общества». Она не могла понять, откуда у них и у Новикова такие огромные средства, которые тратятся на дела просвещения и благотворительность. Всю свою жизнь она провела в среде придворных. Она давала деньги французским энциклопедистам, посылала подарки Гримму и Циммерману, и те принимали их. И она не верила, что могут быть люди, которые из чистых побуждений способны отказаться от своих благ в пользу других. Это было противоестественно и опасно. «Новиков и все они – фанатики», – говорила она Храповицкому. К тому же до неё дошли сведения, что наследник Павел Петрович с ними связан. И это было тоже опасно. И она решила послать в Москву новым главнокомандующим князя Александра Александровича Прозоровского.
Когда Потёмкин узнал об этом, он написал Екатерине:
«Ваше императорское величество выдвинули из вашего арсенала самую старинную пушку, которая будет непременно стрелять в вашу цель, потому что своей собственной не имеет; только берегитесь, чтобы она не запятнала кровию имени вашего величества в потомстве».
Князь Прозоровский был надменный, малообразованный генерал, считавший, что существует только одно занятие для приличного человека – военная служба. Он ненавидел просвещение и всякие науки и искренне презирал московских дворян, заражённых «умствованием». Ему-то императрица и поручила вопреки совету светлейшего навести порядок в Москве и «подавить всякого рода вольнодумства».
Но для успокоения внутреннего нужно было закончить затянувшуюся войну. Теперь, когда Россия осталась без союзников, Порта вовсе не склонна была к уступкам. К тому же турки знали, что войска, участвовавшие в операциях против шведов, не скоро дойдут до Чёрного моря и Россия вынуждена держать несколько корпусов на границах с Пруссией и с Польшей. Армия Потёмкина продолжала таять от болезней и от недоедания, войска уже некем было пополнять. Светлейший перевёл все свои части с Днестра на Дунай, и операции могли идти только на узком пространстве – между Чёрным морем и устьем реки Серет. Но Дунай, и без того удобный для обороны, был защищён турецкими крепостями: Килией, Тульчой, Исакчой, Измаилом.
Русские кое-как взяли первые три крепости, разрешив гарнизонам уйти, но перед Измаилом остановились.
Измаил стоял на пересечении путей из Галаца, Бендер, Хотина и Килии и запирал вход через Дунай и Добруджу. В течение многих лет Турция укрепляла эту крепость с помощью французских инженеров. Вал её, высотою до четырёх сажен, в окружности достигал около семи вёрст, и на нём было расставлено несколько сот орудий. Среди тяжёлых гаубиц была одна, которая стреляла пятнадцатипудовыми снарядами. Глубокий ров, шириной в шесть сажен и глубиной до семи, шёл вокруг всей крепости. В крепости было восемь больших бастионов и каменные вольеры, в которые вмещалось по нескольку тысяч человек. На восемь с четвертью вёрст крепость шла по Дунаю. Гарнизон её насчитывал 43 тысячи человек, в него вошли части не сдавшихся на капитуляцию крепостей: Хотина, Аккермана, Паланкин, Бендер и Килии.
Русская армия, стоявшая под Измаилом, насчитывала 28 тысяч человек, среди которых было много больных. Половину войск составляли казаки, вооружённые только пиками и не привыкшие к пешему бою. Осадной артиллерии почти не было, в полевой был один комплект снарядов. Солдаты оставались раздетыми, разутыми и голодали.
Светлейшему, как и Екатерине, было ясно: только один человек мог бы взять Измаил – Суворов. О нём при дворе вспоминали всякий раз, когда наступал критический для России момент, и тотчас же забывали, едва опасность проходила.
Более года, со времени Рымника, Суворов жил в одиночестве и бездеятельности в Бырладе. Он был единственный из генералов, никогда не приглашавшийся Потёмкиным в главную квартиру на шумные пиры, которые там устраивались. О Суворове Румянцев-Задунайский говорил: «Вот человек, который хочет всех уверить, что он глуп, и никто не верит ему».
Сам Александр Васильевич очень хорошо понимал, что, пока жив Потёмкин, он будет оставаться в тени. Это угнетало его, характер его портился, а странности стали проявляться всё чаще и сильнее.
Теперь, когда светлейший 30 ноября 1790 года обратился к нему с письмом, возлагавшим на него руководство всеми операциями против Измаила, Суворов обрадовался – бездействие ему надоело. Но он понимал, что эту задачу ему поручили потому, что она почти невыполнима.
– Обещать нельзя. Посмотрю, – отвечал он светлейшему.
Впрочем, и сам Потёмкин сомневался в возможности взять Измаил. В своём письме к Суворову он ругал генералов, руководящих осадой: «Получается некоторый род сейма нерешительного», указывал на то, что «сторону города к Дунаю я почитаю слабейшею» (впоследствии это подтвердилось), и тут же писал ему, что «если он (Суворов) не совершенно уверен в успехе, то лучше б не отваживался на приступ».
На другой день в русском лагере под Измаилом показался всадник – это был Суворов. За ним ехал казак с узелком одежды. Вдали видны были ещё 40 казаков. Из частей своего корпуса Суворов взял только свой любимый Фанагорийский гренадерский полк, 200 казаков и 150 егерей – добровольцев под командой князя Лобанова-Ростовского.