Страница 130 из 161
Все чувствовали, что должно совершиться нечто особенное.
Густав, видимо, дулся на дядю, а тот поглядывал на питомца с какой-то особенной опасливостью.
Только Лев Нарышкин, бывший в ударе, шутками и каламбурами поднял несколько общее настроение.
День выдался сухой, тёплый, и кофе подали в саду.
Екатерина, всё время наблюдавшая за внучкой и гостем, была удивлена сдержанностью последнего, особенно после тех рассказов, какие пришлось ей выслушать с разных сторон о странном приключении на балу у Кобенцеля.
Ещё слабая после припадка, Екатерина медленно, опираясь на свою трость, шла по террасе, куда раньше собрались остальные.
Вдруг Густав, словно выжидающий минуту, отделился от группы и подошёл к ней.
– Позвольте помочь вашему величеству?..
Он ловко подвинул кресло и помог опуститься в него государыне. Затем сразу, словно не давая себе опомниться, продолжал:
– Я должен извиниться… Но теперь подходящая минута… Моё сердце вынуждает меня говорить прямо, не прибегая к посторонней помощи, чтобы избежать всяких проволочек и хитросплетений… Я больше люблю прямо, на чистоту.
– Я тоже, сир. В чём дело, говорите!
– Я желал вам открыть, что ваша внучка, княжна Александрина… Что я полюбил её и прошу руки её высочества, если вы и родные ничего не имеете против этого.
– Да? Что же… Это несколько неожиданно. Но мы все здесь давно желали этого. Не стану скрывать, и я, и все будут рады… В добрый час. Со своей стороны я даю полное согласие… Конечно, на условиях, о которых будут говорить ваши и мои министры. Сын мой и невестка, полагаю, тоже порадуются… Даже уверена, зная их расположение к вам… В добрый час, мой кузен и будущий внук! В добрый час!
Густав почтительно поцеловал протянутую ему руку, но Екатерина привлекла его и, как сына, поцеловала ласково и нежно.
– Один только вопрос хотела бы я вам задать, ваше величество. Самый главный. Как будет дело с верой моей внучки?
– О, государыня, в этом княжне будет предоставлена полная свобода. Я даю слово!
– Если так, завтра же я приму вашего посланника, который сделает официальное предложение от имени не графа Гаги, а от Густава Четвёртого, Адольфа, короля Швеции, чтобы мы могли всенародно объявить о таком радостном событии… А сейчас зовите всех, ведите свою невесту. Мы объявим им большую радость!
Молча, почтительно поклонившись, король двинулся к группе остальных гостей императрицы, которые издали наблюдали за необычайной сценой и не знали, можно им подойти или нет.
Во вторник, 5 сентября, при дворе праздновалось тезоименитство великой княгини Елисаветы. Но этот семейный праздник затмило более торжественное событие, которое произошло в этот день.
Утром в блестящей аудиенции был принят посол шведский Штединг, который официально, от имени короля Густава-Адольфа, просил руки княжны Александры Павловны.
Конечно, согласие, данное при всех императрицей, было подтверждено матерью и отцом невесты, который для такого особенного момента появился среди блестящего двора императрицы.
За парадным обедом провозглашались тосты. Жених и невеста сидели рядом, оба конфузились, особенно княжна, у которой порою даже слёзы навёртывались на глаза от смущения и неловкости. И, только встречаясь глазами с королём, она вся сияла радостной улыбкой.
Окружающие, щадя девушку, старались меньше обращать внимания на влюблённую пару. Шумный разговор доносился с разных концов стола – спорили о разных предметах.
Зубов был героем дня и ликовал, пожалуй, больше, чем сам юный жених.
Все признавали, что эта радость, оживившая не только двор, но и полубольную государыню, создана главным образом стараниями фаворита.
Неожиданно среди обеда приблизился к нему дежурный офицер и что-то шепнул на ухо.
– Ваше величество, там курьер от брата Валериана, из нашей победоносной армии, – почти вслух обратился Зубов к императрице, – разрешите позвать сюда?..
– О, непременно. Мне почему-то думается, что вести добрые. А за столом в такую хорошую минуту хватит места и приятным вестям, и вестнику… Просите.
Зубов распорядился, и через несколько минут ему принесли пакет, который он быстро раскрыл, прочитал и передал государыне, которая радостно закивала головой, как только пробежала первые строки. Потом лицо её несколько нахмурилось, но сейчас же приняло прежний, весёлый, ласковый вид.
– Если не секрет, что за вести получены из армии? – не утерпел, спросил регент.
– О, пустяки! Брат пишет нам, что выиграл сражение, овладели ещё одной персидской областью и главным в ней городом, Шемахой… А нового ничего нет…
Регент незаметно переглянулся с лордом Уайтвортом, сидящим напротив него, и задвигал углами рта, как будто проглотил что-то не совсем приятное.
Начались тосты и поздравления по случаю победы…
– Вы всё прочли, генерал, – как бы мимоходом спросила Екатерина, видя, что гости занялись разговором, – до конца?
– О да, ваше величество. Мало денег, мало войска… Не всю же армию сразу переправить туда. И без того Валериан жалуется, что в этих диких горах трудно добывать провиант и фураж… А деньги?.. Мы после поговорим, ваше величество?..
– Да, да, конечно… Пью здоровье моих героев-победителей, далёких и одновременно близких нам!
Тост был принят восторженно всеми, кроме самого Зубова. Ему не понравилось, что в эту минуту далёкий брат на несколько мгновений занял внимание государыни и всех присутствующих.
Обращаясь к Уайтворту, словно желая подразнить англичанина, он спросил:
– Скажите, лорд, вы знаете, вероятно, те места… Теперь, когда они покорены, будет, конечно, легко, возведя ряд небольших крепостей, к весне докончить покорение всего Кавказа и потом перебросить к Анапе значительный корпус?
– О, конечно, это было бы очень легко, если бы покорение действительно завершилось. Но кавказские племена – неукротимые враги. На этих кручах, на скалах… С ними сладить очень трудно, как было трудно нам покорять горные племена Индии…
– Ну, там совсем иное дело… Вы бросали горсть солдат за тысячи, за несколько тысяч миль, через океан… Без резервов, без связи с королевством… А у нас другое дело… Путь лежит прямой, открытый, от границ до самого сердца Кавказа… Армия наша неисчислима… Отвага её признана всем миром… Я не хвалиться хочу… Но отдаю только должное…
– Что же, я не спорю, если это так… Я плохой знаток в военных делах. Вот, пусть другие судят.
– Моё мнение, – заговорил прусский посланник генерал Граббе, – что с горцами труднее будет справиться, чем с персидским гарнизоном взятых уже крепостей. Они будут защищать свою волю, свои углы. А это – самое опасное дело, воевать не с армией, а с народом, если он защищает свой дом…
– Да мы и не тронем их угла… Пусть признают только власть нашей великой государыни, дадут нам свободный путь к берегу Чёрного моря… И будут жить не хуже, пожалуй, лучше, чем живут теперь под властью своего шаха или султана. Силой мы их сломим… А потом дадим волю и мир. Зачем же им воевать, отчего не сдаться?
– Ислам не велит, ваша светлость! – снова ядовито вмешался лорд Уайтворт.
– Мы ислама и не тронем… В империи великой Екатерины есть место для всякой веры… Крым служит примером тому.
– Крым вовсе не пример…
Спор разгорался, все приняли в нём участие.
Только Павел сидел, насупясь, и молчал.
С утра дул влажный, южный ветер, который особенно влиял на великого князя.
Он делался беспокойным, раздражительным или чрезмерно чувствительным, так что мог расплакаться от каждого пустяка. И в дни, когда дул южный тёплый ветер, он не показывался в обществе, опасаясь обнаружить чем-нибудь своё особенное состояние. Сегодня пришлось выехать, и Павел делал величайшие усилия, чтобы не сорваться как-нибудь. Всё его раздражало. Казалось, все что-то имеют против него. Чувствуя постоянную робость перед матерью и окружающими, которых почти всех считал врагами, он упорно молчал, отвечая односложно, когда к нему обращались. Сейчас спор заинтересовал его. Павел даже забыл о своём тревожном настроении; то, что говорил Зубов, очень нравилось князю. Он, словно забыв о своей антипатии к фавориту, порою одобрительно кивал головой, даже делал попытки вступить в разговор, чтобы поддержать Зубова, но сейчас же сдерживался и молча следил за спором.