Девушка без Бонда

Бородач зловеще замолк.

Девушка сидела ни жива ни мертва.

И уже Димитрис нетерпеливо спросил:

– Но что? Что же случилось?

Однако страшный человек не обратил на него ни малейшего внимания. Проникновенно посмотрел на девушку и властным голосом произнес:

– Слушай себя. Слушай!

…И в ее голове вновь вспыхнула картина: уже совсем взрослый мужчина, высокого роста, стройный, с волевым подбородком. Такому бы еще антураж соответствующий: дорогая машина, хорошие часы на запястье, дизайнерский костюм. Однако находится человек в казенном, блеклом, с обшарпанными стенами помещении. И сидит не в кожаном кресле начальственного кабинета, а на продавленной панцирной кровати. И глаза его бессмысленны и пусты. Руки безвольно висят вдоль тела. А по подбородку тянется ниточка слюны.

Мучитель Стелиос жестко говорит:

– Это он, тот самый мальчик. И таким он стал только благодаря тебе.

– Не понимаю… – выдыхает девушка.

– Что ж. Я тебе объясню, – пожимает плечами гигант. – Ребенок упал с большой высоты. Метра три. И ударился головой. Но ты тогда… Ты просто промолчала. Испугалась, что во всем обвинят тебя… А зачем признаваться? Переломов нет, ребенок бегает, а то, что голова у него болит, – у всех бывает, пройдет. Но мальчика-то следовало срочно вести к врачу. Оперировать. Спасать. Но никто ведь – кроме вас! – даже не знал, что случилось… Никому и в голову не пришло показать его докторам. И эта травма – незалеченная! – убивала его. Убивала с каждым годом. И в конце концов у него случилось кровоизлияние в мозг. И превратило его в растение. И если бы он мог говорить, он просил бы, умолял тебя, всех, чтобы вы навсегда прекратили его мучения. Но он даже этой возможности лишен. Поэтому око за око, милая девушка. Ты – лишила памяти его. А он – тебя. В жизни зло часто уравновешивает само себя. То, что ты причинила, возвращается назад к тебе же. Еще вопросы будут?..

Она, потрясенная, молчала. Кажется, по лицу текли слезы. А в голове билось: «Кто он, этот бородач? И откуда он знает о ней то, что ей самой совершенно неведомо?..» И еще одна крошечная и почти безнадежная мысль: вдруг ничего не было – ни мальчика, ни яблони? И странный человек – просто сильный гипнотизер, отчего-то решивший испытать на ней мощь своего таланта?..

Однако Димитрис, похоже, принял рассказ отца Стелиоса за чистую монету. Он нежно коснулся рукой ее лица, успокаивающе пробормотал:

– Не плачь, банни… Даже если так было на самом деле. Ты все равно ни в чем не виновата. Ты была маленькой. Я бы тоже на твоем месте испугался во всем признаться…

И с укором обратился к бородачу:

– Я просил вас совсем не об этом. Я просил помочь ей, а не искать виновных.

Девушка бросила на него благодарный взгляд, а Стелиос лишь усмехнулся:

– Ты задал мне много вопросов, и я ответил – на тот, что считаю самым важным. Кто виноват в том, что она потеряла память? Только она сама.

– Но я имел в виду совсем другое! – горячо воскликнул Димитрис.

Увидел, что брови Стелиоса гневно сошлись у переносицы, и поправился:

– В смысле, не за какие прегрешения, а почему и как. Когда, где?..

– Шли запрос в небесную канцелярию, – усмехнулся старик.

И снисходительно пояснил:

– Я вижу лишь общую картину. Детали мне неподвластны.

– Но ведь все, что вы рассказали, нам никак не поможет! – продолжал горячиться Димитрис. – Мы по-прежнему не знаем ни ее имени, ни откуда она, ни что с ней случилось. Получается, мы зря на вас надеялись?

А девушка жалобно добавила:

– Пожалуйста. Ведь меня здесь даже называют не по имени – просто «она».

– Имя у тебя, должно быть, красивое, – усмехнулся старик. – А вот душонка…

И вновь Димитрис бросился на ее защиту:

– Неправда! Она добрая! И умная! И…

Старик же вновь одарил ее цепким, раздирающим душу взглядом и будто бы про себя проговорил:

– Да, она, конечно, красива. И умна. Потому что только умные зарабатывают деньги своей красотой. Да, да, я вижу еще кое-что… Эта девочка в своей прошлой жизни знала себе цену. И умело пользовалась теми щедротами, что ей даровала природа. Я вижу: она вся в роскоши, в блеске… Софиты, фотовспышки, поклонники… Автографы, призы, подарки, слава…

– Вы имеете в виду, что я была… моделью? – недоверчиво спросила девушка. – Или актрисой?

– А что, вполне может быть! – вновь встрял Димитрис.

Старик же опять внимательно взглянул на нее и задумчиво произнес:

– Я не знаю, кем ты была. Но ты… ты… создавала свой собственный мир. Неправильный. Насквозь фальшивый. Иллюзию, красивую сказку. А люди тебе верили. Не щадя живота своего стремились попасть в тот несуществующий мир. Бросали на это все свои силы, деньги… А ты – ты их просто обманывала. Потому что идеального мира не существует.

– Не понимаю… – опустила она глаза.

Однако Димитрис, кажется, понимал – он жарко воскликнул:

– Но ведь художники – они тоже создают собственный мир! И писатели! И скульпторы! И актеры! Они все творят иллюзию! Но их никто за это не осуждает!..

И бедняжка нарвался. Потому что странный старик перевел на него взгляд своих водянистых глаз и устало сказал:

– Ты такой еще мальчик, Димитрис… Что ты хочешь от меня услышать? Что это совсем не твоя женщина? Что такая, как она, просто использует тебя и выбросит, словно старую тряпку?

Димитрис мигом поник, потух.

А старик властно велел:

– Уходите.

И повернулся к ним спиной.

– Но подождите, отец Стелиос! – потерянно воскликнул Димитрис.

Однако тот даже не шевельнулся. А страшный пес Джек вскинул голову и предупреждающе зарычал. Оставалось лишь уйти.

…И пока оба возвращались по влажному прибрежному песку в Хору, никто из них не проронил ни слова. Только на самом пороге дома девушка удержала Димитриса за рукав и жалобно спросила:

– Ну скажи мне. Пожалуйста. Кто такой Стелиос? Шарлатан? Сумасшедший? Преступник? Чем он занимается? И почему он живет один, в заброшенной деревне?

Парень глубоко вздохнул и ответил:

– Может быть, Стелиос действительно сумасшедший. Но только он еще никогда не ошибался.

Печально взглянул ей в глаза и добавил:

– Я теперь буду молиться, чтобы ты никогда не вспомнила своего прошлого.

– Но почему? – вскричала она.

Димитрис же со стариковской мудростью произнес:

– Потому что, когда ты его вспомнишь, я тебе стану не нужен.

И потянулись дни на острове.

Они с Димитрисом вставали и выходили из его дома на горе еще затемно. Спускались вниз, в бухту – пятьсот восемьдесят ступеней, однажды подсчитала она – под посвист ветра, который с каждым днем становился все более злым и холодным. Чтобы она не мерзла, парень отдал ей свой старый свитер. Димитрис вообще был очень добр к ней, и это ее не очень-то радовало.

В нижнем городе юноша шел на свою работу – в прокат машин и мопедов, а она на свою, в таверну на пляже. С утра посетителей было мало, лишь изредка туристы, ночевавшие на яхтах, добредали до заведения. Но заказывали они обычно только кофе. А девушка готовилась к вечернему наплыву – чистила свежую рыбу и осьминогов, ранним утром купленных хозяином на стоянке рыбацких баркасов. Потом принималась мыть посуду. Работа, конечно, ужасная. Единственный плюс – можно выполнять ее автоматически, а самой по ходу дела думать, размышлять, пытаться вспомнить… Вот только ничего нового в голове ее так и не всплывало, кроме тех образов, что явились в первый же день: гигантский пароход с затененными стеклами кают. И еще: необитаемый остров с косо сидящим на нем вертолетом. И ничего больше. Да, наверно, она русская, но кем была в своей стране? Где жила? Чем занималась?.. Посуду не мыла – это точно. Но какая у нее в действительности профессия? Может быть, правду говорил старик Стелиос про автографы, софиты, вспышки? Что она была моделью или актрисой? И про мальчика в яблоневом саду?

Неотвязные и безответные мысли о прошлом точили ее, тревожили, мучили. И эта полная беспомощность иногда просто начинала ее бесить. (Ей уже удалось – не вспомнить, но почувствовать, что в предыдущей, забытой своей жизни она приходила в ярость довольно легко.)