Король чародеев

Микаэла нашла губами чуть скошенный уголок его рта и приникла к нему, наслаждаясь солоноватым, чуть отдающим кларетом вкусом.

Он сделал то же самое со страстью мужчины, изголодавшегося по женской ласке. Его язые проник в ее рот, и по ее телу снова побежала горячая волна. Никогда еще ей не доводилось переживать ничего подобного. Ее собственный интимный опыт был более чем скромным, но, разумеется, она знала, что мужчины и женщины могут испытывать друг к другу физическую страсть. Более того, Микаэла читала в медицинских фолиантах о стадиях и признаках этой страсти, об опасностях, которые она в себе таит, однако самой ей не доводилось чувствовать, как зарождается и течет по телу эта чудесная сила, от которой плоть исходит жаром, а в ушах громом отдается стук собственного сердца.

Горячие ладони Дайрмида легли ей на грудь, он задышал быстрее и глубже. Когда же Дайрмид большими пальцами нащупал ее напрягшиеся соски, Микаэла дугой выгнулась в его объятиях и жадно припала к его губам.

Неожиданно он со стоном оторвался от ее рта и пробормотал, задыхаясь:

– Простите меня, Микаэла, я не должен был этого делать!

– Но, Дайрмид…

– Нет, послушайте меня… Я привык держать свои переживания при себе – к чему взваливать на других тяжкое бремя своего горя? Вы единственная, кому я о нем рассказал. А что до остального… – Он замолчал и, подождав, пока дыхание станет ровнее, добавил: – Вы, должно быть, думаете, что я выпил за ужином слишком много вина? Но дело не в вине, моя милая…

Дайрмид поцеловал ее в лоб и отодвинулся. Они помолчали.

– Не вините себя, – наконец сказала Микаэла. – Я хотела, чтобы вы выговорились: сердечные раны нужно очищать, как и все остальные, иначе они никогда не заживут. Что же касается того, что только что было между нами… – Она подняла на него глаза. – Мне этого тоже хотелось!

Дайрмид вздохнул и с глубокой печалью сказал:

– Мы должны все забыть, дорогая. Хотя мой брак давно уже стал пустой формальностью, я все еще женат.

Микаэле показалось, что ее сердце разбилось на тысячу осколков.

– Я знаю, вы говорили… – произнесла она едва слышно. – Простите и вы меня, я тоже виновата…

– Вы, наверное, не до конца понимаете, как плохи мои дела, – перебил он. – Церковный суд наложил на нас с Анабел епитимью: под страхом вечного проклятия мы дали слово никогда больше не осквернять святых уз брака – иначе мы бы никогда не получили разрешения разъехаться. Как видите, жениться на вас я не могу, а делать вас своей любовницей – не хочу. Поймите, дорогая, я могу принести вам только горе!

Микаэла хотела сказать, что и сама никогда бы не согласилась на позорную любовную связь, не освященную таинством брака, но слова застряли у нее в горле. Она вскочила на ноги, сбежала вниз по лестнице и бросилась к себе в комнату. Закрыв за собой тяжелую дубовую дверь, она в изнеможении привалилась к ней спиной, еле сдерживая рыдания.

Микаэла слышала, как Дайрмид подошел к ее спальне и постучал, но не отозвалась. В следующее мгновение она почувствовала легкий толчок и поняла, что он тоже прислонился к двери.

– Простите меня, Микейла, – проговорил он вполголоса. – Я не хотел заходить так далеко…

Она судорожно всхлипнула, но продолжала молчать. Дубовая дверь разделяла их и в то же время соединяла. Микаэле хотелось распахнуть ее, броситься Дайрмиду на грудь и сказать, что она его прощает, что она любит его больше жизни и будет для него всем, чем он ни пожелает… Ее глаза вновь наполнились слезами, она потянулась к задвижке, но пальцы задрожали, и молодая женщина в страхе замерла, как будто перед ней внезапно разверзлась пропасть. Она почувствовала себя беспомощной, как младенец, жалкой, неуверенной…

Прочная дубовая дверь отделяла ее от Дайрмида, но она слышала его голос. Любимый был так близко, а она не решалась ему открыть! Ее сердце разрывалось: в нем боролись любовь и страх. Какой-то тоненький осторожный голосок внушал ей, что глупо любить такого человека – изувеченного в бою, с тяжелым грузом горя на душе, обремененного заботой о ребенке-калеке, да к тому же не сумевшего получить развод… «Верно, все верно», – мысленно соглашалась Микаэла.

Но другой голос из самой глубины ее души, тихий и добрый, шептал, что в любви к Дайрмиду заключена сама ее жизнь. «Открой дверь, обними его, останься с ним навсегда!» – шептал этот голос. И все-таки Микаэла, изнемогая от желания броситься Дайрмиду на шею, не могла заставить себя пошевелиться.

Лэрд негромко постучал раз, другой… Через мгновение послышались его удаляющиеся шаги, и все стихло. Микаэла обхватила себя руками за плечи. Он прав: они встретились слишком поздно, их любовь была обречена. Нужно забыть о манящем призраке счастья и жить дальше, заключив сердце в броню равнодушия. Она должна убить в себе эту любовь…

Дело шло к вечеру, и болотистую вересковую пустошь, по которой Дайрмид с Ангусом возвращались обратно в Даншен, уже начало затягивать туманной дымкой. Поездка по владениям Кемпбеллов заняла несколько дней. Они посетили вождя клана, Кемпбелла из Лохава, потом двоюродных братьев Дайрмида и, наконец, его родного брата Колина, который после смерти Фионна жил в замке Гленбевис. Везде гостям был оказан великолепный прием по всем законам горского гостеприимства, время за пиршественными столами и мудрыми беседами пролетело незаметно.

По дороге домой Дайрмид с Мунго обсудили полученные сведения и пришли к выводу, что о действиях Ранальда Максуина нельзя сказать ничего определенного. Никто из Кемпбеллов не подозревал его в измене: Максуин не делал – во всяком случае, открыто – ничего такого, что могло причинить вред короне и государству. Вместе с тем очень немногие отзывались о нем хорошо, если не считать похвал его ловкости и удачливости в торговых делах. Дайрмид обнаружил, что его зятя откровенно недолюбливают за себялюбие и полное пренебрежение чужими интересами, но до явной вражды или обвинений дело не доходило.

– Ты пошлешь сообщение королю? – спросил Мунго. – Он наверняка с нетерпением ждет от тебя вестей.

– Мне не о чем ему сообщить, – вздохнул Дайрмид. – К тому же Кемпбелл из Лохава сказал, что король вскоре собирается приехать на западные острова – там я сам смогу встретиться с ним и рассказать о том, что узнал. К сожалению, я не смогу порадовать его определенным ответом на вопрос, который его так интересует: я не нашел ни доказательств измены Ранальда, ни того, что свидетельствовало бы о его преданности короне.

– Да уж, если он и предан чему-то, то только своему тугому кошельку! – заметил Мунго. – Впрочем, и изменником его не назовешь: он не торгует с англичанами, не помогает им блокировать наши западные торговые пути. В чем его можно обвинить? Только в том, что он захватил Глас-Эйлин. Но ведь он совершенно правильно говорит, что такую важную крепость нельзя доверить слабой женщине!

– Верно, там нужна сильная рука, – пожал плечами Дайрмид, – рука опытного бойца и морехода, который стоит на страже интересов Шотландии.

Мунго ухмыльнулся:

– Ранальд похож на кота, который, съев птенцов, уютно устроился в гнезде и отгоняет от него хозяев-птиц. О, он чертовски ловок! Каким-то образом умудряется процветать, когда другие беднеют и разоряются, а народ стонет от нехватки самых необходимых товаров. Может быть, он все-таки тайком приторговывает с англичанами, как ты считаешь?

– Все возможно, – задумчиво ответил Дайрмид. – Но если бы и впрямь что-то было, я бы уже знал об этом от брата Артура. Он бы обязательно заметил тайные сделки Ранальда. К тому же у Артура есть хорошие знакомые среди англичан.

– А что ты думаешь по поводу пиратского налета на английские порты, о котором рассказал лохавский Кемпбелл? – спросил Мунго. – Если верить слухам, шотландцы похитили огромное количество зерна и доставили его в Аргайлл. Знаешь, – Мунго искоса взглянул на друга, – эта новость наводит меня на одну мысль…

– Меня тоже, – усмехнулся Дайрмид. – В те несколько месяцев, пока я отсутствовал, мои галеры находились в полном распоряжении Артура. Думаю, он мог найти себе дополнительное занятие в свободное от торговых поездок время!