Страница 11 из 74
Если бы только она могла понять, почувствовать сердцем, как нужна ее помощь его несчастной племяннице. А еще бы ему хотелось, чтобы Микаэла помогла его сестре Сорче, кроткой страдалице, у которой дети умирали один за другим вскоре после рождения. Ах, Сорча, Сорча! Живя со своим мужем Ранальдом Максуином в замке Глас-Эйлин, она снова ждала ребенка. Сможет ли Микаэла помочь ей своим целительным прикосновением или хотя бы облегчить ее страдания? Да и захочет ли?
Увы, у Дайрмида было слишком мало времени на уговоры. К тому же красноречие не относилось к числу его достоинств, он привык действовать с прямотой и напором воина. Неудивительно, что Микаэла так испугалась! Сорча могла бы дать ему дельный совет, как тактично и убедительно изложить свою просьбу, но она была далеко и не знала о его планах…
Внезапно Микаэла закрыла лицо руками, ее плечи содрогались от рыданий. Пораженный и встревоженный, Дайрмид хотел броситься к ней, чтобы успокоить, помочь, однако опомнился и остался на месте: так он только опять ее напугает.
Послышались шаги – в палату вошли две юные послушницы. Микаэла торопливо вытерла заплаканные глаза и поднялась навстречу девушкам. Дайрмид затаился. Вполголоса поговорив о чем-то с товарками, молодая женщина сняла с гвоздя плащ и пошла к двери. Горец вжался в стену. Скользнув по нему невидящим взглядом, Микаэла вышла на залитый лунным светом двор, и Дайрмид с облегчением вздохнул: она его не заметила, хотя прошла на расстоянии вытянутой руки.
Это был удобный случай поговорить с Микаэлой без свидетелей, сделав вид, что встреча произошла случайно. Стараясь не шуметь, он тоже выскользнул во двор – и чуть не выругался от досады: несмотря на поздний час, по двору в часовню шествовала группа монахов, один из которых остановился рядом с Микаэлой.
Спрятавшись в темной нише, Дайрмид не сводил с нее глаз. Обменявшись с монахом несколькими фразами, она быстрым шагом двинулась к небольшому зданию, где, по-видимому, находились жилые помещения. Дайрмид немного подождал, и в одном из окон на первом этаже сквозь щели в ставнях забрезжил тусклый огонек. Так вот где она живет!
Дайрмид горько усмехнулся, подумав, как низко он пал. Следить исподтишка, красться в темноте – это претило его прямой и честной натуре, он предпочел бы действовать открыто. Но Микаэла не оставила ему другого выхода. Эта женщина толкала его на поступки, которые раньше могли присниться ему только в страшном сне: сначала он вымаливал у нее чудо, а теперь выслеживает ее, словно влюбленный юнец…
Господи, ну почему, почему она упрямится?! Вдруг он вообще не добьется успеха в таком важном для него деле? Что ж, если не останется ничего другого, он пойдет напролом, и будь что будет!
Закрыв за собой дверь, Микаэла угольком из жаровни зажгла свечу и поставила ее на маленький столик между узкой кроватью и резным деревянным сундуком с книгами и одеждой. Несмотря на усталость, спать ей совсем не хотелось: она была слишком взволнована событиями прошедшего дня. Микаэла подошла к полукруглому окну, выходящему в больничный сад, и распахнула ставни. В комнату хлынул мертвенный лунный свет и холодный воздух. С наслаждением вдыхая его бодрящую свежесть, молодая женщина вдруг почувствовала, что в ее душе созрела наконец решимость бросить все это и уехать. Давно пора! Только упрямое желание получить разрешение на врачебную практику заставляло ее терпеть унижения и обиды. Но теперь хватит!
Ее обуревало желание действовать. С чего начать? Прежде всего – написать письмо старшему брату Гэвину, чтобы он прислал ей сопровождающих. Но для этого надо знать, куда писать… Где его последнее письмо?
Микаэла встала на колени перед сундуком, подняла крышку – и по комнате распространился запах хвои, напомнив о сосновых рощах солнечной Болоньи. После смерти Ибрагима молодая вдова продала дом со всей мебелью и книгами и выехала на родину, захватив только этот сундук, в котором она держала немногие оставшиеся у нее вещи. О, сундук хранил столько воспоминаний!
Смахнув непрошеную слезу, Микаэла опустила руку в его объемистое чрево, любовно погладила завернутые в шелк хирургические инструменты, аккуратно сложенные платья и сорочки, пересыпанные сухими розовыми лепестками, маленький ларец с драгоценностями, несколько книг в кожаных переплетах. Сколько раз она под мудрым руководством Ибрагима проштудировала каждый том! На глаза опять навернулись слезы. Бедный Ибрагим, учитель и защитник, ей так его не хватает…
Увы, слезами горю не поможешь, надо научиться жить без Ибрагима и его мудрых советов. Тяжело вздохнув, Микаэла открыла серебряную шкатулку и отыскала самое последнее из писем, написанных по-французски красивым четким почерком брата. Манера писать как нельзя лучше отражала характер Гэвина – умного, надежного и несуетного человека.
Повернув к свету пергамент и быстро пробежав его глазами, она вдруг наткнулась на имя лэрда, охранявшего Глас-Эйлин, – его звали Ранальд Максуин. Этот Максуин вел себя очень странно: когда Гэвин попросил его покинуть замок, он отказался это сделать. Тогда ее брат послал морем в Глас-Эйлин небольшой отряд, но люди Максуина убили командира, и отряд отступил.
Гэвин писал: «Я послал Ранальду Максуину письмо с требованием освободить замок, пригрозив, что иначе приду туда сам и выставлю его вон. К сожалению, пока я не могу этого сделать, потому что сейчас постоянно нужен королю, но я очень надеюсь, что Максуин испугается королевской немилости и уступит».
Микаэла снова перечитала это место. Не хватает только, чтобы Гэвин рисковал своей жизнью из-за замка где-то на краю земли, который значил для нее так мало! Не лучше ли ей совсем отказаться от права на Глас-Эйлин, чтобы жажда обладать им не заставляло одних мужчин проливать кровь, а других – предлагать руку и сердце совершенно незнакомой женщине?
Снова пробежав глазами письмо, она попыталась найти хотя бы какое-то упоминание о том, где Гэвин находится. Но нет, брат написал только, что королевский лагерь стоит у границы, а сам он не сможет поехать в Глас-Эйлин еще в течение нескольких недель, если не месяцев.
Микаэлу охватило смятение: как найти Гэвина, сколько на это уйдет времени? Тяжело вздохнув, она убрала письмо, закрыла сундук и поднялась. Пожалуй, сейчас она уже ничего не надумает, и лучше лечь спать: ведь, говорят, утро вечера мудренее.
Сняв вдовий платок и накидку, Микаэла отстегнула красивую золотую брошь старинной работы, украшенную маленькими гранатами и сапфирами. Брошь эту много лет назад подарили ей Гэвин и его жена Христиана, и она стала для нее символом отчего дома, безопасности и любви, своего рода талисманом.
Молодая женщина положила брошь на стол и снова вздохнула – золотому талисману придется изрядно постараться, чтобы помочь ей вновь обрести дом, безопасность и сердечную привязанность…
Сбросив с себя траурное верхнее платье из черной шерсти и нижнее саржевое, тоже черное, Микаэла осталась в одной кремовой шелковой сорочке с узкими длинными рукавами да кожаных башмаках. Все движения молодой женщины были плавными и размеренными, но на душе у нее было неспокойно. Как известить брата? Может быть, следует послать не к Гэвину, а к Христиане в Кинглэсси и у нее попросить в сопровождающие кого-нибудь из слуг? Задумавшись, молодая женщина распустила заколотые возле ушей косы и стала расчесывать их пальцами. Волосы упали ей на плечи длинными светлыми прядями.
Внезапно она услышала глубокий звучный голос.
– Микейла, подойдите к окну! – позвали ее по-гэльски.
Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и обомлела: с улицы в окно заглядывал Дайрмид Кемпбелл.
– Микаэла, – повторил он по-английски, – откройте мне!