Возвращение в грядущее

— Ах, не то, совсем не то! Вы же математик!

— Не только. Просто я вспоминаю о несколько ином парадоксе, связанном со временем, менее обыденном.

— Парадокс, связанный со временем? — насторожилась Надя, обрадованная своим искусством подвести разговор с «уставшим от математики» профессором к интересующей ее теме.

— Я имею в виду «машину времени».

— Что? «Машину времени»? Но это же антинаучно!

— Зато поэтично. И, если позволите, я прочту вам свои стихи про «машину времени», если хотите, то об этой лесной полянке.

— Стихи? Ваши? — изумилась Надя.

— Да, ученые иногда грешат этим. Так вы позволите?

Бурунов на опыте знал, как безотказно действуют на обычных его спутниц ко времени прочитанные стихи, рассчитывая, что и сейчас они помогут ему воспользоваться этой уединенной прогулкой.

Надя, стараясь скрыть разочарование, пожала плечами:

— Читайте.

Бурунов прислонился плечом к стволу дуба и проникновенно начал:

МАШИНА ВРЕМЕНИ

Бурунов закончил, тряхнул локонами и вопросительно посмотрел на Надю.

А Надя думала о своем, сокровенном. Опомнившись, сказала:

— Как странно, вы еще такой молодой, а слагаете стихи о возвращении молодости, словно утратили ее.

— Это перевоплощение поэта, — скромно заключил Бурунов.

— А вот мой папа, может быть, на самом деле вернется молодым, а нас с вами через тысячелетие и помнить никто не будет.

— Печальное заблуждение века! Былого, разумеется, — к радости Нади прорвало Бурунова. — Еще профессор Дингль задавал сторонникам Эйнштейна, зло высмеивая их, каверзный вопрос. Как может получиться такое? Два брата-близнеца разлетаются в космосе до световой скорости, один на космическом корабле, стартовавшем с Земли, другой — на земном шаре, который, по Эйнштейну, движется относительно космолета точно с такой же скоростью и может тоже считаться космическим кораблем. Каждый из этих во всем равноправных космических путешественников вправе считать себя достигшим световой скорости, когда время его остановилось, сохраняя его молодость, а брата своего безнадежно стареющим. Не значит ли это, что братья, встретясь вновь, одинаково повзрослеют и поймут всю абсурдность теории относительности и «парадокса времени».

— Подождите! — обрадовалась Надя, что профессор Бурунов все-таки попался в ее трижды заброшенную сеть. — Насколько я знаю, Дингля опровергали утверждением, что брат на Земле летит равномерно, а брат на корабле — то ускоряясь, то замедляясь. Равномерные и ускоренные движения нельзя сопоставлять по теории относительности.

— Чепуха! Формальный ответ. А я докажу, что если верить теории относительности, то после разгона корабля до световой скорости время на нем якобы остановится, а на Земле будут лететь тысячелетия. В полете требуется только год разгона с земным ускорением, год торможения с той же интенсивностью у другой планеты. И повторение маневра при возвращении. Наш космонавт только четыре года будет находиться в ускоренном движении, а тысячу земных лет он будет лететь с одной и той же световой скоростью, так же равномерно, как и земной шар. Так что извольте применить формулы теории относительности и к рассматриваемому случаю, без всяких отговорок, чтобы прийти в конечном счете к абсурду, ибо каждый из братьев будет настаивать, что он остался юным, а его брат и сверстник — давно забытым тысячелетие назад предком. Притом оба будут правы, поскольку никакого «парадокса времени» нет и каждый из них повзрослеет лишь на четыре года!

Неожиданно Надя бросилась к Бурунову:

— Константин Петрович, милый! Позвольте, я вас поцелую!

Бурунов, который о таком мог лишь мечтать, оторопел.

Поистине сердце девушки — загадка! При такой поэтической внешности для ее эмоционального взрыва, оказывается, требовались не стихи, а абстрактные рассуждения.

— Это то, именно то, что я знала, в чем сомневалась и что хотела услышать! — задыхаясь, говорила Надя, поцеловав Бурунова в обе щеки. Теперь ответьте на последний вопрос. Хорошо?

— Хотел бы, чтобы мой ответ удовлетворил вас.

— Скажите, Константин Петрович, вот вы, так уверенный в отсутствии «парадокса времени», вы… вы решились бы на полет с субсветовой скоростью?

— Вы обезоруживаете меня. Но я хочу, чтобы вы оценили мою искренность, которая могла бы сказаться не только в этом ответе, но и в другом признании, о чем вы могли бы догадаться.

— Да, я хочу, чтобы вы искренне сказали бы мне все…

— О, тогда позвольте поцеловать вашу руку в знак всех владеющих мною чувств…

Надя протянула Бурунову руку. Все-таки он вооружил ее.

Бурунов галантно склонился, запечатлевая, пожалуй, несколько затянувшийся поцелуй.

— Браво, браво! — послышался звонкий женский голос с другой стороны полянки. — Вот где я нашла эту воркующую парочку!

Бурунов невольно отшатнулся от Нади, сделав вид, что он разглядывает свисающую с дуба ветку.

— Эй, Звездочка! — крикнула Надя. — Не хочешь ли принять участие в нашем ворковании? У нас тут с профессором расхождение во мнениях.

— Ах, поцелуйчики, начиная со щечек, ручек, называются «расхождением». А что же в таком случае «схождение»?

Говоря это, Кассиопея, распустив смоляные волосы, перебегала лужайку, утопая по грудь в траве.

В цветастом ярком платье, сама смуглая, она казалась легкой тенью, скользившей по цветной россыпи.

По пути она срывала ромашки, прикладывая их к волосам.

— Побереги «гороскоп», — крикнула Надя. — Не рви цветы, не рви!

— Это не ландыши, которые расцветут лишь через три года и вы снова явитесь сюда за ними. На дно ушедшего пруда.

Бурунов посмотрел на Надю и обратился к Кассиопее:

— Если вы, милая Кассиопея, вспоминаете о дне ушедшего пруда, то должны были услышать и о теореме Ферма, и о теореме Крылова, и даже о «парадоксе времени».

— Ничего я не слышала! Ни о каких теоремах! Хватит с меня университетской аудитории! Я просто нашла старую плотину, когда-то запруживавшую воду давнего ручья.

— А незабудки остались, — заметил Бурунов.

— Незабудки, незабудки! — передразнила Кассиопея. — Я вам никогда не забуду, Константин Петрович, что вы тайком от меня улетели в Абрамцево.

— Почему тайком? Вы опоздали на взлетолет. Академик ведь болен.

— Кстати, он спит. А если бы я действительно опоздала на все взлетолеты, то не нашла бы вас здесь в уединении. Я ведь на дельтапланах не летаю, как некоторые героини, — и она посмотрела в сторону Нади, добавив: Но опоздать, видимо, могла!

— Ну, Звездочка! Это уже слишком! — возмутилась Надя.

— И совсем даже не слишком! Думаю, что и твой Долговязов тебя по рыжей головке не погладил бы.