Загадка неоконченной рукописи

Пит хлопнул ладонями по столу и поднялся:

– Едем.

Глава 11

Прошло два часа, а Дженни все еще не могла зайти в дом. Она лежала под навесом склонившихся сосновых лап на темном заднем дворе и снова и снова переживала восторг спуска по «Небаноник-Трэйл». Все, что говорили об этом другие, оказалось правдой. Дорога оказалась столь же жуткой, сколь и восхитительной. На мотоцикле Пита она была просто невероятной – двадцать минут с одного виража на другой, вцепившись в Пита, ветер свистел, туман дразнил, а ночь скрывала свои секреты до самого-самого последнего мгновения, когда мотоцикл вписывался в поворот или нырял под уклон. Все это время она чувствовала, что живет, что свободна и ничего не боится. Если бы им суждено было разбиться, она бы умерла счастливой.

Ветви раздвинулись, и появился Пит. Ему пришлось согнуться, чтобы войти, но, оказавшись под шатром из сосновых лап, он не стал распрямляться, а тоже опустился на землю, скрестив ноги. Их колени соприкоснулись.

Даже в темноте она разглядела его улыбку и улыбнулась в ответ. Она знала, что ее улыбка выглядит глупой, что ее волосы спутал ветер, но, кажется, Пита это не волновало. Если бы ему было до этого дело, он бы уехал, сказал бы что-нибудь вроде: «Ну, я исполнил твое заветное желание, а теперь мне пора». Но он не сделал этого.

Ей хотелось поблагодарить его за это, и за то, что он прокатил ее по серпантину, поэтому она и поделилась с ним еще одним кусочком себя.

– Это мое тайное место. Когда я была маленькой, я часами пряталась здесь.

– Пряталась?

– Мать била меня, когда сердилась. А сердилась она часто. Я пряталась тут, пока она не остывала.

– Это она оставила шрамы на твоих ногах, да? – спросил Пит. Дженни глубоко вздохнула и сказала:

– Она брала трость своего отца, на ней было латунное кольцо внизу, которое держалось на шурупах.

– И она била тебя этим? Что же это была за мать?!

– Я выводила ее из себя.

– О'кей, пусть бы она на тебя ругалась. Но бить до крови? До незарастающих шрамов на ногах? Кто-то должен был остановить ее. Кто-то же наверняка должен был это заметить?

– Я носила длинные брюки. Или высокие гольфы.

– А твой отец? Он-то должен был знать. Почему он не останавливал ее?

– У него был передвижной бизнес. Иногда он отсутствовал по четыре-пять дней.

– И он никогда не видел твои ноги?

– Видел, конечно. Но, по-моему, он закрывал на это глаза, потому что чувствовал себя виноватым.

– За что?

Силы покинули Дженни. Она подтянула к себе колени, оперлась на них подбородком и покачала головой.

Пит взял ее руку двумя руками и начал тихонько покачивать. С каждым движением прошлое уходило… дальше… дальше. Она сконцентрировалась на его пальцах, и это помогало ей. Они были закругленными на кончиках, худыми и такими настоящими, что все остальное вслед за ними тоже обретало реальность. Например, его большое и крепкое тело. Его свежий запах ветра. Тепло его кожи, неопределенный трепет где-то у нее в животе и совсем глубоко – желание.

Никогда раньше она не испытывала ничего подобного – желания и сопутствующего ему любопытства, любопытства по поводу физических особенностей Пита. Например, растут ли волосы у него на груди или есть ли у него на спине родинки. Такие мысли должны были бы вызывать у нее неприятие, но этого не происходило. Наоборот, она гадала, возникают ли у него такие же мысли о ней. Он не был спокоен сейчас, достаточно было слышать его дыхание. Но было ли это сексуальным желанием? Или чем-то более глубоким? Или все это она просто себе придумала? Она до сих пор не могла понять, зачем может быть нужна такому мужчине, как Пит.

Но он был здесь, он подвинулся ближе, коснулся ее шеи, горла, выреза ее рубашки, и она неожиданно обнаружила, что стоит на коленях, крепко схватив его за плечи, мечтая о чем-то, что не могла облечь в слова, потому что это было для нее абсолютно ново.

– Скажи мне, – прошептал он. Его руки остановились у ее груди. Она чувствовала, как тянет ее к нему, но не могла отдаться этому стремлению до конца – возможно, сознательно, потому что знала, что грудь от секса болит, – но это не объясняло, почему ее так мучительно тянет к Питу, совершенно не объясняло.

Чувствуя смущение и одновременно возбуждение, она почти крикнула:

– Делай со мной что хочешь, все, что угодно, все нормально, я не против.

В ответ он обнял ее и притянул к себе, а потом просто держал в объятьях, пока ее лихорадочное возбуждение не улеглось немного. Тогда он мягко потянул ее на землю. Она ощутила тяжесть его тела на своей груди и животе, даже между ног, но ощущение было слишком внезапным и коротким, чтобы она успела испугаться, прежде чем он откатился в сторону и спрятал ее голову к себе под мышку.

Никакой угрозы, никакого насилия, только нежные объятия. Она прерывисто выдохнула и подвинулась ближе. Болезненное чувство внутри отпустило. На его место пришло удовольствие, а потом, когда тепло его тела окутало ее, удовлетворение. Она почувствовала, что улыбается.

– Ах, Дженни, – тихо проговорил он, – и почему мы не встретились раньше?

– Потому что ты нужен мне сейчас, – ответила она и прислушалась к ночным звукам. – Ты веришь в Господа?

– Иногда. А что?

– Когда я маленькой ходила в церковь, я смотрела на облачение священника и представляла себе, что Господь должен носить что-то похожее. Поэтому я старалась спрятаться под ним и воображала, что я у Господа за пазухой. Это дарило мне ощущение безопасности. Сейчас я чувствую себя так же. Как будто мы отрезаны от мира. Как будто ничто уродливое не может нас коснуться. Ты меня понимаешь?

Пит и на этот раз лег в комнате для гостей – после того, как проводил ее в дом и сказал что-то по поводу того, что пытаться назвать его рыцарем опасно для здоровья и жизни.

Она могла прожить и без его рыцарства. В его объятьях в мире появлялись надежда и возможности. Ей бы хотелось провести там ночь. Просто в его объятьях. Но вместо этого она снова улеглась, завернувшись в старое одеяло, на полу в своей спальне. Она не могла заставить себя лечь в постель, только не на эти отвратительные шелковые простыни, только не тогда, когда в доме был Пит. Она бы чувствовала себя грязной. И в любом случае, ей не хотелось спать. Она легла, села, снова легла, поворочалась, снова села. Она подкралась к своей двери и прислушалась, подкралась по коридору к двери Пита и прислушалась. Когда она услышала его сонное дыхание, она проскользнула в комнату и прижалась к стене.

Он лежал на животе. Одна рука под подушкой, другая свесилась с кровати. Руки были расслаблены. Широкие плечи, мягкая, гладкая кожа над тенью волос под мышкой. Торс сужался к талии и бедрам. На нем не было белья. Только сползшая низко простыня, прикрывавшая длинные, мускулистые ноги.

Она на цыпочках подкралась ближе. Он не проснулся, тогда она приблизилась еще и еще, пока не стала различать все детали его уха, выпуклость адамова яблока, слегка морщившуюся кожу на локте. И неожиданно она ощутила, как что-то переполняет ее. Словно она готова была взорваться.

Дрожа от нахлынувших чувств, но стараясь двигаться бесшумно, она опустилась на плетеный коврик рядом с кроватью и свернулась на нем. Она не хотела взрываться. Тогда бы она потеряла то, что наполняло ее, а она была не готова расстаться с этим. Поэтому она обхватила себя руками, закрыла глаза и считала вдохи и выдохи Пита, пока они не усыпили ее.

Она проснулась поздно, с трудом соображая, что звонит телефон. Обычно, чтобы проснуться окончательно, она заваривала себе чай, но на этот раз телефон заставил ее сделать это быстрее.

Было восемь часов тридцать пять минут. Она знала, кто звонит. Знал это и ее желудок, который сразу же начал скручиваться и переворачиваться.

«Дженни, не отвечай. – Но она должна. – Он будет дома через два дня. Неужели он не может подождать? Он провел за решеткой шесть лет – ради нее. Ну и что? Не отвечай».