Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 52

Бирд разорвал коричневый конверт.

– И вы попытаетесь ей помешать?

– Не я, старина. Эти досье – не моя часть корабля и не ваша тоже. Доставьте Куана в Остенд и забудьте обо всем остальном. Доставьте Куана на корабль, и мы укажем вам, куда удрать.

Он пересчитал бельгийские деньги и дал мне карточку представителя прессы, удостоверение личности, аккредитив и два телефонных номера, чтобы позвонить в случае крайней необходимости.

– Распишитесь здесь, – показал он.

Я расписался на квитанциях.

– Досье – забота Люазо, – счел нужным объяснить Бирд. – Предоставьте все ему. Он хороший парень, этот Люазо.

Бирд, продолжая двигаться, как легковес в первом раунде, собрал квитанции, подул на них и помахал в воздухе, чтобы высушить чернила.

– Вы меня используете в своих целях, Бирд, – сказал я. – Вы прислали ко мне Гудзона со сфабрикованной историей неудачника. Вы не позаботились о том, чтобы меня не продырявили после того, как весь план будет благополучно выполнен.

– Так решил Лондон, – мягко поправил меня Бирд.

– Все восемь миллионов его жителей?

– Так решило руководство, – терпеливо сказал он. – Лично я был против.

– Во всем мире люди против того, что считают плохим, но они его все-таки совершают, потому что вина ляжет не на них – корпоративное решение безлико.

Бирд полуобернулся к окну, чтобы посмотреть на туман.

– Нюрнбергский процесс, в частности, показал, что, на кого бы вы не работали – на фирму «Кока-кола», Бюро наемных убийц или на Генеральный штаб Вермахта, – вы несете ответственность за свои действия.

– Должно быть, я пропустил эту часть процесса, – беззаботно ответил Бирд. Он убрал квитанции в бумажник, взял свои кепку и трубку и пошел к двери.

– Ну, тогда позвольте мне освежить вашу память, – сказал я, когда он поравнялся со мной, хватая его за грудки и легонько постукивая по нему правой рукой, что не причинило ему боли, но подпортило величественный вид.

Он попятился от меня, пригладил пальто и поправил узел галстука, который исчез под воротником рубашки.

Бирд, видимо, убивал много раз. Это оставляет след в глазах, и у Бирда такой след был. Он провел правой рукой по задней части воротника, и я подумал, что он бросит нож или выкинет другой фокус, но он просто поправил свою рубашку.

– Вы слишком циничны, – заключил Бирд. – Мне следовало ожидать, что вы на меня наброситесь. – Он внимательно посмотрел на меня. – Циники – это разочаровавшиеся романтики; они продолжают искать кого-нибудь, кто бы ими восхищался, и никого не могут найти. Вы это перерастете.

– Никак не могу перерасти, – пожаловался я.

Бирд мрачно улыбнулся. Он обследовал кожу в том месте, где его ударила моя рука, он сказал, все еще касаясь пальцами лица:





– Никто из нас не может.

Он кивнул и вышел.

Глава 35

После ухода Бирда я обнаружил, что мне трудно заснуть, но в то же время было слишком уютно, чтобы двигаться. Я лежал и слушал отчетливо доносившийся шум грузовиков, проезжающих через деревню: треск переключения скорости, когда они доезжают до угла, скрип тормозов на перекрестках и восходящие ноты, когда водители, видя, что дорога чиста, набирают скорость, и, наконец, плеск, когда они въезжают в лужу возле знака «Осторожно, дети». Каждые несколько минут с магистрали спускалась новая машина, зловещая сила, которая никогда не останавливалась и казалась чуждой жителям деревни. Я взглянул на часы. Пять тридцать. В отеле было тихо, только дождь легонько стучал в окно. Похоже, ветер стих, но моросящий дождь казался нескончаемым, подобно бегуну на дальние дистанции, который только что обрел второе дыхание… Я долгое время лежал без сна, обдумывая ситуацию. Неожиданно в коридоре послышались тихие шаги. Потом наступила тишина, и затем я увидел, как дверная ручка начала поворачиваться.

– Вы спите? – тихо позвал Куан.

Я подумал о том, не разбудил ли его мой разговор с Бирдом, стенки были такие тонкие. Он вошел.

– Нет ли у вас сигареты? Никак не могу заснуть. Я был внизу, но там никого нет. Машины тоже нет.

Я дал ему пачку «Плейерс». Он достал сигарету и закурил, но, казалось, не спешил уходить.

– Никак не могу заснуть, – повторил он.

Куан сел в отделанное синтетикой кресло и смотрел, как дождь стучит в окно. Ландшафт был неподвижен. Мы долгое время сидели молча, потом я спросил:

– Когда вы впервые встретили Дэтта?

Казалось, он был рад поговорить.

– Во Вьетнаме, в 1954 году. В те дни Вьетнам был кошмаром. Французские colons[62] все еще находились там, но уже начали осознавать неизбежность потери. Не важно, что у них был опыт практической деятельности, все равно они не умеют проигрывать. Вы, британцы, владеете искусством проигрывать. В Индии вы показали, что понимаете кое-что в компромиссах, чему французы никогда не научатся. Они, зная, что им предстоит, и становятся все злее и злее, все больше теряют рассудок. Они полны решимости ничего не потерять – ни больничного одеяла, ни доброго слова.

К началу пятидесятых годов Вьетнам представлял собой китайскую Испанию. Исход был ясен, и мы, члены партии, считали делом чести поехать туда. Это означало, что партия нас высоко ценит. Я вырос в Париже, в совершенстве владею французским и мог свободно передвигаться по стране. В то время я работал на старика по имени де Буа. Он был чистокровным вьетнамцем. Большинство членов партии взяли себе вьетнамские имена, но де Буа подобные мелочи не беспокоили. Такой уж это был человек. Член партии с детства, советник коммунистической партии, он занимался чистой политикой, не имея ничего общего с армией. Я служил его секретарем – мне была оказана своего рода честь. И хотя он использовал меня как посыльного, – меня, ученого, чей склад ума не годится для солдатской службы, – но все же это была честь.

Дэтт жил в небольшом городке. Мне было приказано с ним связаться. Мы хотели завязать контакт с буддистами в том районе. Буддисты были хорошо организованы и, как нам сказали, в то время и нам симпатизировали. Позднее характер войны стал более определенным: Вьетконг против американских марионеток, – но в то время в стране было множество различных фракций, и мы пытались их организовать. Единственное, что у них было общего, – все они выступали против колониализма, против французского колониализма. Таким образом, французы сделали за нас нашу работу. Дэтт был умеренным либералом, но имел влияние на буддистов: он был чем-то вроде ученого-буддиста, и они уважали его за ученость. И, самое важное для нас, он не был католиком.

Поэтому я сел на велосипед и проехал шестьдесят километров, чтобы повидаться с Дэттом. Но в городе как-то не принято появляться с винтовкой, поэтому за две мили до города, где жил Дэтт, я остановился в небольшой деревушке. Деревушка была такая маленькая, что у нее не было названия. Правда, это необычно, что деревня такая маленькая и что у нее нет названия, но я остановился в деревне и отдал винтовку на сохранение одному из молодых жителей. Он был одним из нас, коммунист – насколько человек, живущий в деревушке без названия, может быть коммунистом. С ним проживала его сестра – невысокая девушка с бронзовой, почти красной, кожей. Она все время улыбалась и пряталась за брата, выглядывая, чтобы меня рассмотреть. Лица китайцев-хань[63] были нетипичны для этого района. Я отдал им винтовку – старую, оставшуюся после вторжения японцев, из которой я не сделал ни одного выстрела. Оба они помахали мне вслед, когда я уезжал.

Я нашел Дэтта. Он дал мне бренди и манильскую сигару и прочитал длинную лекцию по истории демократического правления. Затем мы выяснили, что некогда жили в Париже неподалеку друг от друга, и некоторое время поговорили об этом. Я хотел, чтобы он вернулся со мной и встретился с де Буа. Для меня это был долгий путь, но я знал, что у Дэтта есть старая машина, то есть, если бы я уговорил его вернуться со мной, я бы тоже поехал на машине. Кроме того, я устал с ним спорить, мне хотелось, чтобы этим занялся старый де Буа, они вполне подходили друг другу. У меня же была подготовка ученого, я не был силен в такого рода дискуссиях, которые предлагал вести Дэтт.

62

Colons – колонизаторы (фр.).

63

В китайских описаниях различаются чистокровные китайцы из небольших этнических групп, живущих в Китае; то же касается вьетнамцев и т. д. Девяносто пять процентов китайского населения составляют китайцы-хань. – Примеч. авт.