Смерть - дорогое удовольствие

– Вам не следует пить так много крепкого черного кофе, – посоветовал я. – Вы не сможете уснуть ночью.

Связной собрал фотографии и экземпляр «Экспресс».

– У меня есть своя система, чтобы заснуть, – хмыкнул он. – Я читаю составленные мною отчеты.

– Следите за резидентами, неожиданно делающими выводы, – сказал я.

– Это не снотворное. – И добавил, вставая: – Самое важное я отложил напоследок.

– Разве? – спросил я и подумал о том, что может быть важнее Китайской Народной Республики, готовящейся к ядерной войне.

– Девушка была нашей.

– Какая девушка была чьей?

– Убитая девушка работала на нас, на наш отдел.

– Временно?

– Нет, постоянно, по официальному контракту. Такова судьба.

– Бедный ребенок, – вздохнул я. – Она вытягивала информацию у Куан-тьена?

– Ее информация не шла через посольство. Они там ничего о ней не знают.

– Но вы знаете?

– Да.

– Вы ведете двойную игру.

– Как и вы.

– Не совсем. Я работаю на Лондон, и работа, которую я делаю для посольства, – обыкновенная любезность. Я могу от нее отказаться, если захочу. Чего хочет от меня Лондон в отношении этой девушки?

– У нее есть квартира на левом берегу. Надо просто просмотреть ее личные бумаги и вещи. Вы знаете, как такие дела делаются. Это общий план, – сказал он, протягивая мне бумагу, но, возможно, вы что-нибудь найдете. Вот ее ключи – у нашего департамента есть дубликаты на крайний случай: маленький – от почтового ящика, большие – от входной двери и от квартиры.

– Вы сумасшедший. Через тридцать минут после ее смерти полиция, вероятно, там все перерыла.

– Конечно, полицейские там были, дом у меня под наблюдением. Вот почему я немного подождал, прежде чем сказать вам. Лондон совершенно уверен, что никто – ни Люазо, ни Дэтт – не знает, что девушка работала на нас. Вероятно, они провели обычный обыск.

– Если девушка была постоянным сотрудником, она ничего не оставила на виду, – сказал я.

– Конечно, не должна бы оставить, но все же могут найтись одна-две маленькие вещицы, способные всех нас смутить…

Он оглядел мрачные обои моей комнаты и толкнул древнюю кровать. Та затрещала.

– Даже самые осторожные работники подвержены искушению иметь кое-что под рукой.

– Это противоречит инструкциям.

– Безопасность стоит выше инструкций, – возразил он.

Я пожал плечами, неохотно соглашаясь.

– Ну, вот и хорошо, – сказал он. – Теперь вы понимаете, почему они хотят, чтобы вы пошли. Идите и обследуйте все вокруг так, как будто это ваша комната и это вы только что были убиты. Вы могли бы найти кое-что там, где больше никто не нашел бы. Есть страховка примерно в тридцать тысяч новых франков, если вы найдете кого-нибудь, кому, по вашему мнению, следовало бы ее получить. – Он записал адрес на клочке бумаги и положил его на стол. – Я буду поддерживать с вами связь, – сказал связной. – Спасибо за кофе, он очень хороший.

– Если я начну подавать растворимый кофе, – улыбнулся я, – возможно, у меня будет чуточку меньше работы.

Глава 16

Погибшую девушку звали Анни Казинс. Ей было двадцать четыре года, и она жила в новом многоэтажном доме недалеко от бульвара Мишель, в тесной комнатке с низкими потолками. То, что агенты описали, как квартиру-студию, оказалось крошечной однокомнатной квартирой, ванная и туалет напоминали большие шкафы. Большая часть денег, отпущенных на строительство этого здания, была потрачена на отделку вестибюля, щедро украшенного стеклянной плиткой, мрамором и зеркалами в рамках под бронзу, в которых каждый казался себе загорелым и немного не в фокусе.

Будь этот дом старым или хотя бы просто симпатичным, в нем, вероятно, могла бы сохраниться какая-то память об умершей девушке, но современная комната выглядела пустой и безжалостной. Я осмотрел замки и петли, ощупал матрац и плечики, скатал дешевый ковер и сунул нож между половиц. Ничего. Духи, белье, счета, поздравительная открытка из Ниццы, сборник снов, шесть экземпляров журнала «Она», развешенные лесенкой чулки, шесть средних по стоимости платьев, восемь с половиной пар обуви, хорошее английское шерстяное пальто, дорогой транзисторный радиоприемник, настроенный на волну «Французской музыки», банка кофе, банка сухого молока, сахарин, поломанная дамская сумочка с просыпанной в ней пудрой и разбитым зеркалом, новая кастрюля. Ничто не указывало на то, какой была погибшая, чего боялась, о чем мечтала или чего хотела.

Прозвенел звонок. В дверях стояла девушка. Судя по виду, ей могло быть лет двадцать пять, но трудно было сказать определенно. Большие города накладывают свой отпечаток на людей: глаза городских жителей скорее критически изучают, чем смотрят, они оценивают стоимость, состояние дел и пытаются отделить победителей от проигравших. Что и пыталась сделать эта девушка.

– Вы из полиции? – спросила она.

– Нет. А вы?

– Я Моник. Живу в соседней квартире под номером одиннадцать.

– Я кузен Анни, Пьер.

– У вас забавный акцент. Вы бельгиец? – Она хихикнула так, как будто быть бельгийцем – самое забавное из того, что может случиться с человеком на свете.

– Наполовину бельгиец, – дружелюбно солгал я.

– Я всегда могу это определить, я очень хорошо различаю акценты.

– Действительно. – Я изобразил восхищение. – Не многие люди догадываются, что я наполовину бельгиец.

– Какая из половин бельгийская?

– Передняя половина.

Она опять хихикнула:

– Я хотела спросить, у вас отец или мать были из бельгийцев?

– Мать. Отец был парижанином с велосипедом.

Она попыталась заглянуть в квартиру через мое плечо.

– Я бы пригласил вас на чашечку кофе, но не должен ничего трогать в квартире.

– Вы намекаете… Вы хотите, чтобы я пригласила вас на кофе?

– Черт меня побери, если не так. – Я осторожно закрыл дверь. – Я буду готов через пять минут.

Вернувшись назад, чтобы скрыть следы своих поисков, я бросил последний взгляд на тесную комнатку. Так когда-нибудь и я уйду из жизни, и кто-нибудь из нашего департамента придет убедиться в том, что я не оставил «одну-две вещицы, способных всех нас смутить». Прощай, Анни, я тебя не знал, но теперь знаю не хуже, чем как кто-нибудь знает меня. Ты не уйдешь на пенсию, чтобы жить в маленьком домике в Ницце, и не будешь получать ежемесячный чек от несуществующей страховой компании. Нет, ты станешь резидентом в аду, Анни, и твои боссы будут посылать тебе директивы с небес с указаниями сделать отчеты более ясными и уменьшить расходы.

Я отправился в квартиру номер одиннадцать. Комната оказалась похожей на комнату Анни: дешевая позолота и фотографии кинозвезд, ванное полотенце на полу, пепельницы, переполненные окурками с отметками губной помады, тарелка чесночной колбасы, которая закрутилась и засохла.

Когда я пришел, Моник уже приготовила кофе: вылила кипяток на сухое молоко, смешанное с растворимым кофе, и размешала все это пластмассовой ложкой. Под маской хохотушки скрывалась крепкая девушка, которая внимательно рассматривала меня сквозь трепещущие ресницы.

– Сначала я подумала, что вы грабитель, – сказала она, – а потом – что вы из полиции.

– А теперь?

– Вы кузен Анни, Пьер. Вы можете быть кем угодно – от Шарлеманя до Тин-Тина, это не мое дело, вы уже не можете обидеть Анни.

Я достал бумажник и, вытащив из него стофранковую банкноту, положил ее на низкий кофейный столик. Моник уставилась на меня, сочтя такой жест за своего рода сексуальное предложение.

– Работали вы когда-нибудь с Анни в клинике? – спросил я.

– Нет.

Я положил на стол вторую банкноту и повторил вопрос.

– Нет, – повторила она.

Я положил третью банкноту, внимательно наблюдая за ней. Когда она опять сказала «нет», я наклонился и грубо взял ее за руку.

– Не говорите мне «нет»! – рявкнул я. – Вы думаете, я пришел сюда, ничего предварительно не разузнав?