Страница 131 из 137
и дальше до самого конца.
Ей много раз это читали, вот она и запомнила. Она и сама уже знала буквы, знала, что Н — это ее буква, а М — Машина, и даже могла эти буквы нарисовать карандашом.
Папа, укладывая ее спать, пел над нею те песни, которые пели ему, когда он был маленьким. Чаще всего он пел песню про мальчика Юрочку, хотя Настя девочка. Пел он и про то, как у сороконожки народились крошки, и про кота-воркота, и другие песни, тоже очень хорошие. Он их все помнил и говорил, что эти же песни Настя будет петь своим деткам.
И за все это Настя любила своего бородатого папу больше всех.
— Что ты видела во сне? — спрашивали у нее утром.
— Папу, — отвечала она.
— А что он делал? — спрашивали.
И она отвечала иногда:
— Делал подарки.
А чаще отвечала:
— Играл.
А когда на лето Настя с бабушкой Марией Михайловной улетала в Омск к тете Нине, то с мамой и Машей Настя прощалась дома, а папа провожал их и сажал в самолет и не уходил, пока самолет не улетал в небо.
Когда прилетели к тете Нине, Настя сначала ей все рассказывала, но скоро заскучала и сказала бабушке Марии Михайловне:
— Теперь поедем в Ленинград. Надоело в Омске.
И бабушке с тетей Ниной пришлось ее уговаривать, чтобы она согласилась остаться в Омске.
У тети Нины была для Насти приготовлена грядка, на грядке росла редиска. Настя копала грядку маленькой лопатой и выдергивала из земли редиску с длинными хвостиками, а потом за завтраком они эту редиску съедали.
Это было очень интересно, а еще интересней было ходить с тетей Ниной в баню. Ванны у тети Нины не было, и Насте казалось, что в бане мыться куда веселей. Клубился теплый пар, из всех стен торчали краны, из них шумно хлестала вода. Перед Настей ставили полную шайку, и она плескала из нее воду, куда хотела и сколько хотела. А помывшись, они с тетей Ниной повязывали головы платочками и шли домой пить чай с вареньем.
Прекрасней же всего было, когда тетя Нина давала Насте большой зеленый веник и приказывала себя шлепать.
Все лето прожила так Настя, а потом они с бабушкой Марией Михайловной полетели обратно в Ленинград.
Только самолет сел на землю, как к ним вбежал папа и схватил Настю на руки. Он ее целовал, а она трепала ему бороду, она эту бороду за лето почти забыла, а сейчас вспомнила опять.
Дома были мама и Маша, и все игрушки, и ванночка. Мама посадила Настю в ванночку и сказала:
— А ты из нее выросла.
Потом уложила Настю в кроватку и сказала:
— И из кроватки выросла. Знаешь, что? Сложим-ка мы ее и поставим на антресоли.
— А на чем я буду спать? — спросила Настя.
— А тебе новую купим, — ответила мама.
— А на этой кто будет спать? — спросила Настя.
— Пока никто, — сказала мама, — а потом, может быть, у тебя будет братец или новая сестра, и они будут спать на этой кроватке.
— Нет, — сказала Настя, — не надо.
— Как не надо? — спросила мама.
— Не надо их здесь, — сказала Настя решительно.
— А куда же их девать? — спросила мама.
— А мы их пошлем в Омск, — сказала Настя.
Должно быть, ей подумалось: чем оставаться тут и завладеть ее кроваткой и игрушками, пусть лучше в Омске тянут редиску из грядки.
— Вот послушай, как она рассудила, — сказала мама папе.
— Детская ревность, — сказал папа. — Очень естественно.
— Думаешь, ревность? — спросила мама. — А не жадность?
— Ревность, — сказал папа. — Ребенок любит свой мирок и дорожит им и не хочет, чтобы его разрушали. И пусть дорожит, это очень даже хорошо. Если хочешь, это первые зачатки патриотизма.
— Может быть, ты и прав, — сказала мама.
— Конечно, прав, — сказал папа, — как всегда. Вдумайся, ведь патриотизм — это наша привязанность к тому, что нас окружает.
— Только ли? — спросила мама.
— Ну, у взрослого над этой привязанностью еще всякие духовные надстройки, но у нее пока что основное — любовь. И лично мне, как хочешь, это очень даже нравится.
— Нет, — сказала мама, — надстройки нужны обязательно.
— Придут, — сказал папа.
— Да, вероятно, — сказала мама.
— Ну, конечно, — сказал папа. — Уже приходят. «У лукоморья дуб зеленый» и «иди к бiсу» — чем тебе не надстройки?
1972
СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ И ТАНЯ
Быль
В одном из научных институтов Ленинграда работают Сергей Иванович и Таня. У Сергея Ивановича волосы, особенно над ушами, почти совсем белые, а у Тани голова красная, как морковка, и вообще они очень разные.
Сергей Иванович — ученый. Он написал много научных книг, в том числе толстый учебник, по которому учатся молодые специалисты. А Таня занимается в институте тем, что присматривает за белыми мышами, которые содержатся в лаборатории для опытов. Она надзирает, чтобы мыши вовремя были накормлены, не кусали друг друга и чтобы их не тронул кот Зайка, который тоже служит в институте и даже получает зарплату. Он получает ее за то, чтобы отпугивать противных крыс от маленьких беленьких мышек с красными глазками.
Впрочем, Зайка — лентяй и трус, он сам боится серых крыс, — может быть, потому, что, когда он был еще подростком, какая-то нахальная крыса откусила ему хвост. С тех пор Зайка ходит с куцым хвостом и, почуяв крысу, жмется к человеческим ногам. Однако его не увольняют, потому что он тут положен по штату, и каждый день он получает в лаборатории свой обед половинку сосиски и молоко.
Сергей Иванович носит на груди колодочки с орденскими ленточками. Таня носит на груди кусок янтаря, оправленный в серебро.
Если Сергею Ивановичу скажут, что вышла новая интересная книга, он бежит ее искать и не успокоится, пока не купит. Таня книг читает не очень много, ее больше интересуют журналы мод.
Вот такие они непохожие люди, Сергей Иванович и Таня. И потому все сотрудники удивились, увидев, что они дружат между собой. И как дружат!
Вот, например.
До обеденного перерыва еще почти час, а Таня уже бежит в магазин, чтобы купить для Сергея Ивановича все, что он любит.
Или вот еще, например: приходит Сергей Иванович утром на работу, а в руках у него, кроме портфеля, еще букетик ландышей: это значит, что у выхода из метро сегодня продавали ландыши. И сейчас же этот букетик оказывается на Танином столе в баночке из-под майонеза.
Другой раз приходит на работу Сергей Иванович — в руках у него пионы. И сейчас же они оказываются на Танином столе в казенном графине. Третий раз приходит Сергей Иванович с букетом черемухи. Тут уж Таня бежит к уборщице Ивановне и выпрашивает у нее большой глиняный кувшин. И потом весь день черемуха сыплет на Танин стол крошечные, как брызги, лепестки. И в мороженом, которое ест Сергей Иванович, тоже черемуховые лепестки. И мнительная машинистка Евгения Петровна, заходя в Танину комнату, говорит:
— Дай мне пирамидону, Танечка. Как у тебя не разболится голова от этого аромата?
В четвертый раз Сергей Иванович приносит Тане целый сноп полевых цветов. И так почти каждый день.
— Вот оно какое дело, — сказала Евгения Петровна старшему бухгалтеру Розе Романовне, а Роза Романовна спросила у Тани:
— Когда же, Танечка, вы с Сергеем Ивановичем нас на свадьбу пригласите?
Но Таня сказала:
— Вы с ума сошли. Этого никогда не будет.
— Но ведь вы друг друга любите, — сказала Роза Романовна.
— Конечно, — сказала Таня, — еще бы нам друг друга не любить. Он мне был когда-то как мама и папа и все на свете.
— Ничего это не объясняет, — сказала еще одна сотрудница. — Если он тебе был как мама и папа, тогда понятно, почему ты в знак благодарности ему пирожки таскаешь. Но чего ради он тебе цветы таскает, вот ты что объясни.
— Как! — сказала Таня. — Неужели вы не знаете, что человек особенно любит тех, кому он сделал что-нибудь хорошее. А он мне сделал самое большое, что может быть: от смерти меня спас.
— Как же это было? — спросили сотрудники. — Расскажи.