Страница 110 из 137
Раз как-то поехали братья на охоту и попадается им навстречу царь. Полюбились царю эти охотники, стал их просить к себе в гости. Они и говорят: «Мы попросим у сестрицы позволения; если она позволит, то непременно будем!» Вот приезжают они с охоты, сестра их встречает, рада за ними ухаживать; говорят ей братья: «Позволь нам, сестрица, к царю в гости сходить; он нас честью просил». Царевна им позволила; они и поехали в гости. Приехали; царь их отлично принял и на славу угостил; стали они царю докладывать и просить, чтобы и он навестил их. Вот спустя некое время приезжает к ним царь, они его так же хорошо приняли-угостили и показали ему дерево певучее и птицу-говорунью. Царь удивился и говорит: «Я царь, да у меня этого нет!» Тут сестра и братья говорят царю: «Мы-де ваши дети!» Царь узнал про все, обрадовался, и остался у них навсегда жить, и супругу свою из часовни взял; и жили они все вместе много лет во всяком счастии.
№289 [352]
В одном городе жил купец, у которого было три дочери. Чрез некоторое время он помер. Однажды девицы сидели под окошком и разговаривали; старшая говорила: «Я бы желала хоть за хлебопеком царя быть!» Средняя: «А я бы за поваром!» Малая: «А я бы желала быть за самим царем и родила бы ему двух сыновей — по локоть руки в золоте, по колен ноги в се́ребре, в затылке светел месяц, а во лбу красно солнышко, да одну дочь, которая как улыбнется — посыплются розовые цветы, а как заплачет — то дорогой жемчуг!» Царь гулял в это время по полю, ехал мимо их дома и подслушал этот разговор; на другой день послал он за купеческими дочерями и спросил: что они говорили вчерашнего дня? Ну, они сознались; царь старшую дочь выдал за своего хлебопека, среднюю за повара, а младшую взял за себя.
Чрез некоторое время царица обеременела, и пришла пора ей родить. Царь начал заботиться, хотел посылать разыскивать хороших повивальных бабок; но сестры, досадуя на младшую свою сестру, просили царя чтобы он позволил им заступить место бабушек. Царь уважил их; сестры пришли во дворец, и когда царица родила сына — точно такого, как говорила до замужества, они взяли его, положили в крепкий ящик и пустили по реке, а вместо его подложили щененка. Царь увидал, что жена его вместо сына родила щенка, собрал всех своих министров и хотел ее казнить; но министры посоветовали первую вину простить, и царь на то согласился. Чрез некоторое время царица опять обеременела; царь хотел было посылать за хорошими бабушками, но сестры царицыны стали его просить, чтобы дозволил им заступить место бабушек. И когда царица родила такого же сына, то сестры положили его в ящик и пустили по реке, а вместо сына подложили котенка. Царь увидал, что жена его родила котенка, собрал министров и хотел ее казнить; но министры уговорили его простить и вторую вину.
Чрез несколько времени царица опять обеременела. Когда пришло время ей родить, то царь хотел было посылать за хорошими бабушками; но сестры царицыны опять его упросили, что они сами всё могут исправить за бабушек. Царь на это согласился, и когда царица родила такую точно дочь, какую обещалась до замужества, то сестры взяли девочку, положили в ящик и пустили по реке, а вместо ее подложили кусок дерева. Царь увидал, что царица вместо дочери родила кусок дерева, собрал своих министров и хотел ее казнить, но министры упросили его, чтобы не казнил ее, а заклал бы в каменный столб. Детей же царских, пущенных по реке, всех троих перенял один генерал, воспитал их как можно лучше, а после помер, и остались они сиротками.
Однажды братья отправились на охоту, а в то время пришла в дом к сестре их старушка; царевна приняла ее хорошо. Посидевши тут, пошли они в сад. «Что, бабушка, нравится ли тебе мой сад, и всего ли в нем довольно?» — «Всего довольно, — отвечала старушка, — только трех вещей нету: живой воды, мертвой воды и говорящей птицы». От тех слов царевна сделалась грустна и печальна. Приехали ее братья, спросили, что она так печальна? Она сказала им все, что слышала от старушки. «Хорошо, — отвечал старший брат, — я поеду искать эту птицу». Дает ей ножичек и говорит: «Если на ножичке кровь покажется, то меня в живых не будет!»
Ехал он долгое-долгое время; приехал к какой-то горе, а подле нее стоит огромный дуб, под тем дубом старик сидит, у того старика волоса, брови, борода заросли уже в землю. «Здорово, старичок!» — «Добро пожаловать», — отвечал он. «А что, можно ли достать живой и мертвой воды и говорящую птицу?» — «Можно, да не легко; ходят-то много, да возвращаются мало». Простившись с старичком, отправился он на́ гору; взошел на нее и услышал позади себя крик: «Держи, лови руби его!» — и только оглянулся — вмиг окаменел. Сестра его посмотрела на ножичек и узнала, что старшего брата в живых нет.
Малый брат также захотел сходить за этими чудными вещами или хоть найти брата; он дал сестре вилочку: «Если на вилочке кровь покажется, меня в живых не будет», и отправился в путь. Добрался до высокой горы, увидел старика, поговорил с ним и пошел на́ гору; там услыхал тот же крик, оглянулся — и окаменел. Сестра взглянула на вилочку, узнала, что и меньшего ее брата нет в живых; заперла свой дом и отправилась сама отыскивать живую и мертвую воду и говорящую птицу.
Приходит она к той же самой горе, увидела старика, поздоровалась с ним и подрезала ему волосы и брови, так как с ней были и ножницы и зеркало. «Посмотрись, — сказала она старику, — как ты похорошел!» Он посмотрелся в зеркало: «И в самом деле, — говорит, — я хорош стал! Сидел я здесь целые тридцать лет, никто меня не подстригал; только ты догадалась. Куда ты, красавица, идешь?» Она ему рассказала все, зачем и куда идет. «Ступай же ты, красавица, — сказал старик, — на эту гору; там ты услышишь крик: «лови, держи, руби ее!» — но не оглядывайся, а то сейчас окаменеешь. Как взберешься на́ гору, увидишь там колодезь и говорящую птицу; возьми эту птицу, почерпни из колодезя живой воды — и назад. Как пойдешь назад, увидишь на горе стоячие камни: ты их все живой водой обрызгай».
Девица поблагодарила за наставленье и пошла на́ гору; идет и слышит страшные крики, но она не оглядывается. Добралась до сказанного колодезя благополучно, почерпнула живой и мертвой воды, взяла говорящую птицу и пошла назад. На возвратном пути все стоячие камни обрызгала; из тех камней поделались люди. Дальше она нашла еще два такие же камня, побрызгала живой водой — из них сделались ее братья. «Ах, милая сестрица! Как ты сюда и зачем зашла?» Она им сказала, что за живой и мертвой водой и говорящей птицей, а больше того хотела их, милых братьев, отыскать. Воротились они домой и жили благополучно.
Царь узнал, что в таком-то месте есть девица, которая когда рассмеется — то будут розовые цветы, а когда заплачет — то жемчуг, и захотел на ней жениться. Однажды он приехал к ним в гости; его приняли с должною честию. Погулявши везде, взошел он в сад и увидел там говорящую птицу; а птица ему сказала, чтобы он ту девицу, которую хотел взять за себя замуж, не брал. «Почему ж не брать?» — спросил царь. «А потому, — отвечала птица, — что она твоя родная дочь». — «Да каким же побытом[353] она моя дочь?» Говорящая птица рассказала ему все, что было. А царь рассказал все детям; после отправился вместе с ними во дворец и приказал разломать тот столб, где его жена была закладена. Вот царицу освободили, а сестер ее расстреляли. После того царь и царица с царевичами и царевною жили долго и счастливо.
352
Записано в Оренбургской губ.
AT 707 (разновидность «Поющее дерево, птица-говорунья и живая вода»).
К рассказу о наказании царицы (с. 311) Афанасьевым дана сноска: «Несчастную царицу заклали в каменный столб; сидит она, молится и плачет. Явился ей сам Христос: «Не плачь, твоя молитва дошла до бога; будешь ты опять царицею, и будут у тебя дети». С тех пор много лет прошло; а царица в столбе замурована — никто ее не кормит, а она духом божьим сыта».
В Примечаниях (кн. IV, 1873, с. 378—381) к текстам № 283—289 Афанасьев дал пересказ еще одного варианта, записанного Петуховым в Пермском уезде: «Молодая царица как обещала царю, так и родила трех чудесных детей; баба-яга вызвалась быть повивальною бабкою; оборотила царевичей волчатами, а взамен их подложила простого крестьянского мальчика. Царь рассердился на жену, которая (как ему казалось) не исполнила своего обещания, и велел посадить её вместе с ребенком в бочку и пустить на синё море. Бочка пристает к пустынному берегу и разваливается; царица выходит с подкидышем на сухое место и молит бога, чтобы даровал им хлеб насущный. Господь услышал молитву и превратил песок в кисель, воду в молоко; тем они и питались. Мальчик скоро вырос, принялся бить зверей да с них шкурки сымать; много набил и куниц, и лисиц, и бобров и сделал из тех шкурок небольшой шалаш: было бы где от дождя да от холода укрыться. Проходили мимо нищие и немало дивилися, что вот живут себе люди — о хлебе не думают: под руками река молочная, берега кисельные; пришли к царю и рассказали ему про то диво неслыханное. А царь уже успел на другой жениться — на дочери бабы-яги. Услыхала новая царица, про что говорят нищие, выскочила и крикнула: «Что за хлопуши пришли? Экое диво рассказывают! У моей матушки есть почище того: кувшин о семи рожках; сколько ни ешь, сколько ни пей из него — все не убывает». Этими словами она и речь странников замяла и царя омрачила: он хотел было ехать посмотреть на диво, а то и думать перестал. Когда сведал про то подкидыш, тотчас же собрался и пошел к бабе-яге добывать кувшинчик, пришел к ней в избушку, когда ведьмы дома не было и унёс диковинку. Снова заходят нищие к царю и рассказывают про реку молочную, берега кисельные и кувшинчик о семи рожках: сколько из него ни ешь, сколько ни пей — в нем и на каплю не убывает. Услыхала их речи ягинична, выбежала, выскочила и крикнула: «Какие там хлопуши явились! Нашли чем хвастаться! У моей матушки есть получше того: зеленый сад, в том саду птицы райские, поют песни царские — про царей, про князей и про всяких королей». Дошло это слово до подкидыша; отправился добывать сад бабы-яги. Идет дорогою, идет широкою, навстречу ему старичок: «Куда пошел, добрый молодец?» — «Хочу доставать сад бабы-яги!» — «Как же ты увезешь его?» — «А и сам не ведаю». Старичок дал ему дудочку. «Вот, — говорит, — когда придешь на место, обойди кругом весь сад и скажи: «Как ветер дует, так и сад за мною лети», а сам иди да в дудочку посвистывай. Сад за тобой тотчас тронется». Очутился сад бабы-яги у прекрасной царевны с подкидышем; нищие и про то диво стали царю рассказывать, а дочка бабы-яги выскочила: «У моей, — говорит, — матушки есть почище того: чудное зеркальце — как взглянешь в него, так все разом и уведаешь, где какие войска стоят, где какие города построены и все, что на свете случается». Подкидыш опять собрался в дорогу, взял про запас сладких яблочков и отправился добывать зеркальце. Навстречу ему кузнец. «Дай, — говорит, — яблочко». — «Скуй мне щипцы да три прута железные». Кузнец сковал, подкидыш отдал ему за труды сладкие яблочки и пошел дальше. Вот стоит избушка на курьих ножках, на собольих лапках. Молвил он ей: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом». Избушка повернулась, зашел в нее добрый мо́лодец, а там жарко печь топится, возле баба-яга стоит, клюкой в печи мешает. Замахнулась было́ баба-яга на незванного гостя клюкою, убить хотела, да он так ее пнул ногою, что и клюка из рук вылетела, и сама рот разинула. Подкидыш поймал ее за язык щипцами и давай бить железными прутьями; один прут изломался, он за другой взялся; другой изломался, он за третий принялся. Просит баба-яга пощадить ее, помиловать, и отдает ему свое зеркальце. Принёс добрый мо́лодец домой чудное зеркальце; царица глянула в него — и увидала своих деток волчатами на чистой поляне промеж орешника. «Вот, — говорит, — где мои детки живут». Подкидыш вызвался за ними сходить. Мать надоила из своих сосцов молока, замесила на том молоке крупчатку и сделала три колобочка. Взял подкидыш волшебное зеркальце и три колобочка и пошел в путь-дорогу; подкрался помаленечку-потихонечку к густому орешнику и дивуется: день был ведрёный, играют на поляне три волчонка, прыгают друг через дружку, по травке-муравке валяются. Подкидыш бросил им три колобочка, волчата подхватили и съели. «Ах, братцы — отозвался старший, — я ровно, матушкину титечку пососал». — «И я тоже», — отвечали два других брата. Стал манить их сон; разлеглись на лужайке и заснули крепко-крепко. Тем временем подкидыш развел костер, и как скоро огонь разгорелся, — связал у волчат хвосты вместе, да как крикнет громким голосом: «Не пора спать, пора вставать!» Волчата вскочили и рванулись бежать — волчьи шкуры с них мигом слетели, и явились три добрых молодца, три родных брата. Подкидыш схватил волчьи шкурки да в огонь; так и спалил. После того они здравствовались и пошли все четверо к матери. Опять явились нищие к царю и рассказывали ему про царицу и царевичей, про молочную реку, берега кисельные, про кувшин о семи рожках и зеленый сад. Царь не вытерпел, поехал и узнал свою настоящую жену и трех сыновей, добрых мо́лодцев: подкидыша принял к себе крестовым сыном. Тут они собрались в свое царство ехать, да как поехали — крестовый сын заиграл в дудочку, глядь — а зеленый сад вслед за ними идет. Воротившись домой, царь, не медля ни мало, осудил бабу-ягу с дочкою и приказал их обеих на воротах расстрелять».
353
Образом, случаем (Ред.).