Жертвенный агнец

Франкфурт, «бетонные хари, сплошные бонзы…» Хафнер устал. Возможно, он не заснул за рулем лишь потому, что все время думал о куреве и, естественно, о выпивке тоже. Гейдельберг.

Полицейский тотчас расслабился. С улыбкой посмотрел на часы:

— Супер! Всего лишь двадцать минут двенадцатого, и я все это время не курил. Шесть евро сэкономил. Чокнуться можно!

Тут Ильдирим поняла, что вся группа ждала их в ее квартире.

— Устроили тут, понимаешь, штаб, — устало улыбнулась она. — А ведь прежде это была моя тихая квартира. Ослиное племя.

— Ясное дело, — засмеялся Хафнер. — Сочувствую. У вас найдется там выпить?

Наконец-то дома. Хафнер обнял ее, потом и Бабетту.

— Что вам показалось опасней, минувшая ночь или дорога? — поинтересовался Лейдиг и пригубил сок из стаканчика.

— Не зли меня, сейчас это чревато… — Хафнер уже плюхнулся на кухонный табурет и курил сигареты одну за другой; его повторяющиеся судорожные жесты напомнили прокурору заготовку для рисованного мультика. — В кладовке, в кладовке, сказала мне она! Вот и шнапс, родной мой! — пропел он через пару минут. — Жизнь продолжается.

— Есть хотите? — ласково спросил Тойер.

— Еще как! — подтвердила Бабетта.

Неопытный глава семейства ничего не купил из еды, но хотя бы держал в памяти номер «пицца-сервиса». Ради такого случая он проявил щедрость: заказал большую пиццу и к ней шесть бутылок «кьянти». Перед поздней трапезой и во время нее они беседовали о балтийских островах, о мягкой, несравненной погоде на берегах дорогого их сердцу Неккара, о всевозможных начинках итальянской пиццы… Ведь Бабетте не все полагалось слышать и знать, без формализма тут никуда не деться.

После нескольких кусочков девочка что-то пробормотала, повернувшись к Ильдирим. Та сказала: «Да, ладно, можешь не мыться, ты права…» — и девочка скрылась за дверью.

Тойер ввел прокурора в курс событий. Периодически он видел молнии и боролся с легкой эрекцией — несмотря на всю усталость. Когда закрывал глаза, перед ними плясали трапециевидные пингвины. Тем не менее он сумел изложить все более или менее внятно.

Ильдирим кивала, едва не падая в обморок от переутомления.

— Значит, теперь Денцлингер. Лихо для старичка-пенсионера. Почему же вы не заводите на него дело?

На лице Тойера появилась улыбка сожаления.

— Потому что он, вероятно, был там! Я уверен, что все это время действовали двое. Один бы все это не сумел! А второй…

— Нет… да… Кто его знает… — Тут прокурор снова нарушила свой запрет на курение. Ведь астма ушла на задний план сознания, далеко-далеко…

— На Эре этот Зуберович мог проделать все по заказу Денцлингера, на Эре, — с новым рвением включился в дискуссию освежившийся Хафнер. — Ведь им наверняка можно управлять на расстоянии, как марсианским роботом…

— Во-первых, — перебил его Тойер, — марсианские роботы крайне ненадежны в эксплуатации. Уж в этом я разбираюсь…

— Ага.

— Во-вторых, югослав не в той кондиции. У меня было время его разглядеть. Если датчане застукают такого на границе, они дадут ему шоколадку и отправят назад. В-третьих, он здесь. Штерн побывал у него сегодня днем.

— Что будем делать? — спросила Ильдирим. — По-моему, надо спать. Раньше я всегда это делала по ночам.

Тойер согласился с ней. Утро вечера мудренее.

— К тому же отныне все будет вполне официально. Я опять выйду на службу и получу по башке от начальства. Пускай тогда другие думают, что делать с Денцлингером…

Хафнер, восстановивший свой фармакологический баланс, тоже собрался уходить. Никто не стал уточнять, оставит ли он свой автомобиль до утра. Штерн выпрямился, а Лейдиг хрустнул суставами.

— Ну-ка, — коматозный шеф глядел на всех остекленевшим взором. — Ну-ка, ну-ка…

— В чем дело? — пискнула его невеста.

— Последний вопрос. Сейчас сколько времени?

— Три часа, одиннадцать минут и все больше секунд, — по-военному четко ответил Хафнер. — Ответ понятен?

— Спать, спать, ведь все равно мы ничего не можем сделать. Наскоком тут не возьмешь. Сейчас я не в состоянии воспринять даже гениальную идею. Итак, до завтра, о'кей?

13

Они встретились уже в полиции. В городе потеплело.

Приближалась ранняя гейдельбергская весна. Скоро отцы семейств купят себе велосипеды, которые так и останутся скучать без дела, женщины станут влюбляться в своих голубых тренеров по фитнесу, дети будут простужаться, забывая в школе куртки. Старые пасторы будут действовать как тайные агенты, полицейские стонать под гнетом властной и. о. Во всяком случае, дело сдвинулось с места. В ближайшие дни Шильдкнехт готовилась к встрече с прокурором Момзеном, чтобы взвесить имевшиеся письменные рапорты и решить, стоит ли еще раз возбуждать закрытое расследование.

Зенф уже пронюхал про это и с необычной для него приветливостью угостил всех сладостями. В утешение. Тойер, дожевывая пастилки, пытался разглядеть в свежей новости что-либо хорошее.

— Все же так будет лучше. Наши результаты скажут сами за себя. Их возьмут за основу…

— Можно, я сделаю вид, будто вхожу в вашу группу? — ласково попросил Зенф.

— Но только ненадолго, — буркнул Хафнер.

— Расследование продолжат другие — не вы, — предрек толстяк. — Наши пофигисты, кому на все наплевать. Они побеседуют с Денцлингером, тот прикинется овцой… а мы ведь знаем… извини, Хафнер, вы ведь знаете, что у вас пока что не стопроцентные выводы… Короче, Денцлингер, вероятно, представит веское алиби насчет датской ночи, Туффенцамер вообще исключается из игры. Возможно, ваш Адмир тоже от всего откажется. И что же дальше? Пастора пожурят, но ведь пасторы могут и даже должны освобождаться от наказаний за противоправные действия, в которых их подозревают. Единственный шанс — если ДНК с первого места преступления совпадет с анализами Денцлингера или даже Туффенцамера. Возможно, русская бандерша соврала, кто ее знает. Но сейчас зима, люди носят перчатки, шапки. Времени было достаточно, чтобы уничтожить одежду, в которой преступник совершил первое убийство.

— Дело сдадут в архив, испытав легкую неудовлетворенность, — кивнул Лейдиг. — Ведь что Денцлингер действительно не мог провернуть, так это вылазку в Эре. Там действовал кто-то умный.

— Ловкий и умный незнакомец, который, по нашему мнению, заодно с пастором, — поддакнул Штерн и взглянул на своих коллег, на Тойера, который хоть и отдохнул, но очевидно был вне себя от злости. На Хафнера, для которого ярость была естественным состоянием, на Лейдига — тот был одет небрежней, чем обычно, но все же подтянут, под глазами темные круги, возле губ горькая складка. — Мы купим Денцлингера. Сегодня. Это для нас единственный шанс. — Он и сам удивился собственной решительности. Тойер был поражен.

— Насколько я понял, дорогой Вернер, ты сам только что согласился с неутешительной оценкой наших шансов…

— Нет, — возразил Штерн, — это у других шансов никаких, а у нас все-таки… в общем, — он взглянул на шефа, — вы должны пойти туда. Вы должны вытащить у него признание, если ему есть в чем признаваться.

Тойер наморщил лоб:

— Я? Почему?

— Потому что вы умеете это делать. Вы можете заставить человека поверить, что черное — это белое, а белое — черное. Вы способны выбить из равновесия любого…

Штерн потянулся к хафнеровским сигаретам.

— Я дам тебе одну, — серьезно сказал тот. — Но предупреждаю, что ты можешь втянуться. Вот так все и начинают — поначалу стреляют у других, подражая им… нет, нет, бери, пожалуйста…

— Ладно, все-таки не надо… Если вам удастся сбить его с толку… Тогда он не выдержит и признается, и мы его сцапаем. Либо откажемся от дальнейшей игры.

— Он признается мне в чем-то без свидетелей, и это мало что даст. Вот если мы официально доставим его в Центр, тогда я могу не волноваться за свое будущее. Шильдкнехт надолго оставит меня в покое.

— В правовых вопросах он не рубит, поэтому должен поверить, что его уже разоблачили. Если это удастся, заберете его с собой, и мы закончим дело уже у себя. — Штерн встал. — Конечно, все будет непросто. Ясно как день.