Бастион

После третьей кружки он почувствовал успокоение, мысли его начали приобретать некоторую стройность.

Итак, в Норвегии есть бастионы, в которых до сих пор действуют организации бывших нацистов и в которых они без помех развивают свои прежние теории. Не является ли таким бастионом и его родной город? Люнгсет, городок в горах, насчитывавший во время войны значительно более ста членов НС,[34] причем членов, которых не назовешь мелкими сошками ни по общественному положению, ни по их капиталам. Они и после процессов над предателями сохранили как свое положение, так и свое финансовое могущество: им недолго пришлось ждать амнистии.

Но самым удивительным в Люнгсете было то, над чем Ермунн не раз задумывался: откуда взялись эти приезжие, которые наводнили городок уже после войны и которые, несомненно, принимали активное участие в деятельности НС? А их было немало. Случайность ли это? Или так было запланировано, предписано тактикой? Происходило ли нечто подобное в других местах, в других городах, где НС играл существенную роль? Нет, Ермунн такого не слышал. Все-таки это было загадочно и чрезвычайно подозрительно. Ермунн не раз спрашивал себя о том, чем эти приезжие занимались во время войны, какие чины имели в НС. Был ли кто-нибудь из них важной птицей? Этого он не знал, и, по-видимому, никто в городе не взял на себя труд это выяснить. С ними предпочитали не связываться. Они ведь никому ничего плохого не делают? Нет, они вели себя как внушающие доверие, добропорядочные буржуа, которые с помощью своих разнообразных предприятий обеспечивали приток капитала в город; чего ж тут связываться?

Да, какого черта связываться? Эти гестаповцы из горного селения никогда и мухи не обидят! Пусть собираются на свои встречи и предаются воспоминаниям о днях минувших, когда у них были власть, военная форма, идеал, плетка, черные знамена, застенки, когда они поставляли людей в газовые камеры и тайные лагеря смерти в рейхе. А потом утверждали, будто они ничего не знали. Слыхом ни о чем не слыхали! Мирные крестьяне слыхом не слыхали об отправке в газовые камеры евреев и о предании пыткам коммунистов!

Ермунн сжал в руке кружку. Предположим, тогда они не знали; но теперь-то знают! И все же продолжают встречаться и строить свои козни. Не участвуют в выборах, в деятельности местных органов власти. Уже одно это является достаточной уликой: они не отступились от своей прежней идеологии. По крайней мере многие из них. Подонки. Затаились, сволочи, втерлись в доверие, но продолжают втихомолку делать свое грязное дело.

К столику, за которым сидел Ермунн, подошла стайка мальчишек-нищих, протягивая свои коробки из-под ботинок. Нищие на Мадейре собирали подаяние в такие коробки с проделанным в крышке отверстием, куда бросать деньги. Мальчишки смотрели не по-детски уставшими от жизни взглядами. Худые, истощенные. Португалия долгие годы находилась под игом собственного фашизма. Неофициально фашизм и поныне представляет собой там большую силу. Порывшись в карманах, Ермунн опустил в коробку несколько монет и бумажку в двадцать эскудо.

Пива он больше заказывать не стал. Он поднялся и вышел из кафе. Ему захотелось перекусить, и он направился вниз, к гавани, в рыбный ресторан «Дельфин». Там подавали рыбу под названием espada.[35] Рыбу эту вылавливают на глубине в тысячу метров, и, говорят, она встречается лишь в двух местах: около Мадейры и в районе острова Тайвань. На вид это сущее страшилище, однако вкус у нее потрясающий.

Особого голода Ермунн не испытывал, но, раз он упустил свои свиные ножки, он все-таки заморит червячка. А «эспада», нежная и аппетитная, можно сказать, сама просилась в рот. Ну, и к рыбе полагается бутылочка розового вина.

К черту, надо это все забыть! Нашел в чем копаться. Да и не получится у него ничего раскопать. Кто будет воспринимать всерьез какого-то столяришку, который изображает из себя детектива? Какого-то занюханного уроженца Люнгсета, ворошащего старое? Кстати, и детектив из него выйдет никудышный, нет у него качеств, необходимых для этого дела. Уж больно он стеснительный и робкий, застрянет на первом же подводном камне и будет беспомощно дрыгать ногами на потеху всем. Очень ему нужно лезть на рожон!

Съев половину рыбы и выпив четверть бутылки вина, Ермунн решил забыть всю эту белиберду и досидеть отпуск на Мадейре. Но когда рыба была съедена целиком, а бутылка опустела наполовину, мысли его приняли новый оборот – настолько неожиданный, что он от возбуждения закашлялся.

Во-первых: не он ли часами ворочался по ночам без сна, размышляя о том, почему Симону взбрело в голову покончить счеты с жизнью? Раздумывая над его непонятными связями с нацистскими кругами? Что правда, то правда. И здесь было много туману. Такого туману, что у него до сих пор бывали бессонные ночи, когда он лежал, перебирая одну версию за другой. Но все его теории рассыплются прахом, как осыпаются мышиные ходы, проделанные в сухом песке. Если он чего-то не предпримет. Если, ухватившись за ниточку, не размотает этот клубок.

Во-вторых: вовсе не обязательно ставить кого-либо в известность о том, что он занялся расследованием. Можно ведь работать втихаря, втайне. Удастся ему что-нибудь найти – прекрасно, не удастся – попытка не пытка. По крайней мере в другой раз не будет высовываться.

И в-третьих: ему ничто не мешает на несколько месяцев освободиться от столярных и плотницких работ, он легко найдет кого-нибудь на замену. Оставался лишь один вопрос: деньги.

Деньги. Ермунн не мог себе позволить просто-напросто бросить работу и продлить отпуск еще на три-четыре месяца. Так что все упиралось в деньги.

Он допил вино. Заказал кофе и рюмку коньяка. В голове пока что не намечалось никакого брожения. Он был трезв как стеклышко, только пузырьки газа играли в крови, словно в бутылке с сельтерской.

Что, если ему попытаться сорвать куш в рулетку в Казино да Мадейра? Он ведь несколько вечеров подряд выигрывал, следуя изобретенной им самим системе. Система, кстати, весьма недурна, можно сказать без хвастовства.

На игровом круге расположены тридцать шесть гнезд плюс зеро, итого – тридцать семь номеров. Если он ставит один жетон в сто эскудо на одно из этих гнезд, скажем на цифру четырнадцать, шанс выиграть невелик – он равняется одному к тридцати семи. Если очень повезет и выйдет номер четырнадцать, Ермунн выигрывает тридцать пять своих ставок, в данном случае три тысячи пятьсот эскудо. Если бы он закрыл жетонами по сто эскудо все тридцать семь гнезд, это обошлось бы ему в три тысячи семьсот эскудо. При этом он бы точно получил обратно три тысячи пятьсот, то есть лишился бы двухсот эскудо.

По Ермунновой системе, чтобы увеличить шансы на выигрыш, нужно было закрывать как можно большее количество гнезд. К примеру, тридцать из тридцати семи. Тогда шанс на выигрыш равнялся бы тридцати к тридцати семи, то есть был бы довольно высоким. В случае выигрыша у него каждый раз оставалось бы на пять жетонов, то есть на пятьсот эскудо больше, чем он ставил. Последние дни он, пользуясь этой системой, неизменно был в выигрыше.

Сыграть в рулетку по-крупному было заманчиво и в то же время боязно. Все могло полететь к чертям собачьим. Пару раз не повезет, и он останется без гроша в кармане. Ермунн потягивал коньяк, и волнение у него в крови нарастало. Гомон португальской толпы кружил ему голову. Нет, в этом что-то есть: попытаться на Мадейре выиграть деньги в рулетку, чтобы иметь средства для расследования обстоятельств Симоновой смерти, для изучения деятельности бывших нацистов в Люнгсете и их возможной связи с современными неофашистами и палачами! Такое возможно лишь у Алистера Маклина и Десмонда Бэгли.[36] Да еще в кино.

Ермунн быстренько прикинул в уме. За вычетом затрат на обратную дорогу – билеты на пароход и на поезд – он располагал восемью тысячами крон, то есть восемьюдесятью тысячами эскудо.

34

«Нашунал самлинг».

35

Меч-рыба (португ.).

36

Английские писатели, авторы многочисленных остросюжетных романов.