Женщины Флетчера

Гриффин застонал:

– Какой нынче день?

Молли наклонилась и поставила на ночной столик поднос.

– Среда,– язвительно сообщила она.– Двадцать девятое мая тысяча восемьсот восемьдесят...

Гриффин хрипло выругался и с усилием принял сидячее положение.

– Господи, Молли,– огрызнулся он.– Я знаю, какой сейчас год!

– Неужто? – парировала Молли. – Это уже кое-что. Благодарите Бога за то, что вы никому не понадобились, Гриффин Флетчер.

Гриффин взглянул на поднос с завтраком – яичница, картошка, рис и свиная колбаса – и снова отвернулся. Даже вполне обоснованное презрение его экономки было куда более приятным зрелищем, чем еда.

– Может быть, я не так необходим этому городу, как нам с тобой хотелось бы думать, Молли.

Молли Брэйди выпрямилась во весь свой отнюдь не впечатляющий рост.

– Может, и нет,– коротко ответила она и с негодующим видом, шурша накрахмаленными юбками, удалилась из спальни, захлопнув за собой дверь с такой силой, что затуманенная болью голова Гриффина чуть не лопнула.

Аромат кофе заставил его с опаской еще раз заглянуть на поднос. Он потянулся за дымящейся кружкой и стал медленно пить, вспоминая историю своего грехопадения.

Рэйчел уехала – он стойко воспринял эту горькую правду, хотя мысль о ней по-прежнему вызывала острое, терзающее душу страдание. Если бы только он не обидел ее так, не дав уехать в уверенности, что он воспользовался ею без любви...

Потому что любовь была – такая любовь, какой Гриффину Флетчеру еще не доводилось испытывать. Почти с первого момента, когда он увидел ее, сжавшуюся от страха в ванне у Джонаса, он полюбил эту девушку; но лишь теперь он нашел в себе силы не отрицать этого чувства и признаться в нем самому себе.

Вероятно, ему суждено всю жизнь испытывать непреодолимую потребность в ней. Но привозить ее обратно, как бы ему ни хотелось этого, было жестоко: здесь ей грозила неминуемая опасность стать жертвой страсти Джонаса.

Гриффин допил кофе, оттолкнул от себя кружку и выбрался из постели. Как всегда, ему предстояло совершить обход больных.

Он быстро оделся, лишь на мгновенье задержавшись перед окном. Собирался дождь, небо потемнело, и в воздухе, даже при закрытых окнах, ощущалась тяжесть и неподвижность. Джонасова гора возвышалась на фоне неба и в надвигающемся сумраке выглядела зловещей.

Стряхнув с себя смутное беспокойство, Гриффин вышел из спальни и спустился по черной лестнице в кухню. Там он принял пиджак, шляпу и медицинскую сумку из рук угрюмой, молчаливой Молли и вышел.

В стойле его ждал взнузданный конь Темпест. Доктор вывел жеребца наружу и ловко вскочил ему на спину.

– Билли? – позвал он без особого энтузиазма, собираясь поблагодарить паренька за то, что тот догадался о планах хозяина сегодня поехать верхом, а не в коляске.– Эй, Билли!

Ответа не последовало. Гриффин пожал плечами и поднял воротник, защищаясь от утренней мороси. Возможно, паренек сейчас где-нибудь в лесу играет в странные одинокие игры, подсказанные его слабым рассудком.

В это утро Гриффина радовала также стоявшая в лесу мертвая тишина, но по причинам более практического свойства он мог сэкономить время, поехав по узкой лесной тропинке, а не по главной дороге, хотя и на ней он вряд ли мог кого-нибудь встретить. Он нуждался в нескольких минутах одиночества, чтобы сосредоточиться и предстать перед своими пациентами таким, каким они ожидали его увидеть.

Конь Гриффина нетерпеливо заржал, когда они обогнули скрытый в зарослях пруд, который любил исследовать Билли, и приблизились к двум огромным валунам. Гриффин улыбнулся, вспомнив, что внутри этих валунов парнишке чудились стражники, и он был убежден, будто они охраняют тропинку. Но они возвышались по обе стороны от нее, и в узкую щель между ними едва мог протиснуться всадник.

На Гриффина напали в тот момент, когда он выехал из проема между валунами на маленькую тенистую поляну. Он выругался, сшибленный на влажную, устланную листвой землю.

Оглушенный, Гриффин поднялся на колени. И тут же получил мощный удар ружейным прикладом сбоку по голове. От удара в глазах у него потемнело, голова загудела. Гриффин снова приподнялся с земли, чувствуя, как на шею капает дождь.

Сколько их? Зрение его утратило ясность, но по движущимся теням он догадался, что его окружили человек шесть или семь.

– Осторожнее с его ногами,– распорядился спокойный, холодный голос.

Гриффин покачнулся. В центр его грудной клетки с размаху опустился сапог, возвращая его в прежнее положение. Почувствовав вкус крови во рту, Гриффин выругался.

– Именно так ты разделался с Маккинноном, Джонас? – прохрипел он.

Несколько рук вцепились в руки Гриффина, подняли его на ноги, и продолжали держать. В его глазах стоял густой серый туман, и ноги не подчинялись приказам, которые он им отдавал. Он скорее почувствовал, чем увидел, приближение Джонаса, но разглядел блеск вороненого ружейного дула.

– Доброе утро, Гриффин,– приветливо сказал Джонас.

Невыносимая боль в голове и груди на какое-то мгновение лишила Гриффина дара речи. У него вырвался лишь яростный стон. Где-то за его спиной, бряцая уздечкой, танцевал и ржал взбудораженный Темпест.

Что-то тяжелое – возможно, приклад ружья Джонаса,– врезалось ему в лицо. Боль пронзила голову Гриффина, и у него снова подогнулись колени.

– Поставьте его на ноги! – прошипел Джонас.

Гриффин пытался вырваться из рук мучителей, тянувших его вверх, но его попытки были тщетными. Он боролся с подступившей к горлу тошнотой.

Ярость Джонаса обрушилась на него, подобная невидимой стене, и тут же последовал удар кулаком. Но Гриффин уже не чувствовал боли, не чувствовал ничего. Он засмеялся, и слова его, наконец, полились наружу потоком:

– Ну и ублюдок ты, Джонас. Но ты опоздал – черт возьми, как же ты опоздал!

– Отпустите его, – раздался голос Джонаса откуда-то из дрожащей пустоты.

Колени Гриффина подогнулись, но пока он падал к нему частично вернулось зрение, и когда рука Джонаса вцепилась ему в волосы, закидывая голову назад, ярость переполнила его.

Джонас наклонился, чтобы улыбнуться в избитое лицо Гриффина.

– Я найду ее, Гриффин – это я тебе обещаю. Сиэтл не настолько велик, чтобы она могла скрыться. Но Рэйчел – это отдельный разговор. Эта маленькая встреча – расплата за то, что ты сделал со мной неделю назад.

Гриффин вскинул терзаемую болью и будто налитую свинцом руку, чтобы сбить у себя с головы руку Джонаса. Произнесенное им ругательство утонуло в шуме дождя.

Джонас выпрямился, удовлетворенно улыбаясь.

– А теперь, дорогой друг, у меня есть для тебя одна цитата. «Что посеешь, то и пожнешь».

Через мгновенье сапог Джонаса врезался Гриффину в пах. Жуткая боль, взорвавшись, отозвалась в каждой клеточке тела. Он упал, теряя сознание, лицом в грязь.

Когда плохие люди ускакали, Билли выбрался из своего укрытия в густых зарослях и стал подбираться к неподвижному телу доктора Флетчера. Опустившись на колени, он вытер слезы, выступившие у него от страха, и прошептал:

– Доктор?

Гриффин застонал и пошевелился на мокрой земле.

Билли стянул с себя куртку, свернул ее и слабыми, трясущимися руками подложил под голову Гриффина вместо подушки. Что делать дальше, он не знал.

– Л-лошадь,– пробормотал раненый. Дождевая вода смешивалась с кровью, поблескивающей в его темных волосах, и стекала по лицу.

Билли лихорадочно огляделся в поисках жеребца.

Когда он свистнул, скакун выбрался из подлеска, уздечка волочилась за ним по грязи. Билли стал осторожно приближаться к коню, пытаясь успокоить его ласковыми словами. Схваченный под уздцы возле самых удил, Темпест заартачился и с испуганным ржанием попятился.

– Тихо, мальчик, – шептал Билли. – Успокойся, плохие люди ушли.

Обернувшись, Билли увидел, как Гриффин попытался подняться на четвереньки и снова упал. Парень был потрясен этим зрелищем, собственной беспомощностью и страхом.