Тайна Розенкрейцеров

– Я не знал, кто вы такие.

"И сейчас не знаю, – добавил он мысленно. – И не хочу знать…"

Наверное, его ответ показался более чем убедительным, потому что худощавый лишь сокрушенно покрутил головой и скомандовал, обернувшись к парням

– В машину!

Только теперь Стах заметил, что, кроме «волжанки», на поляне, где ему предстояло умереть, находился еще и «джип».

– Еще раз простите, брат, – тихо сказал худощавый – так, чтобы не слышали парни. – Это моя оплошность. С кем не бывает… (Стах сказал «Умгу…») Да будет вечно существовать наше братство Креста и Розы и Коллегия Святого Духа! Вы поедете с нами?

– Нет.

Худощавый с пониманием кивнул.

– Ясно, – сказал он. – Дела…

– Да, дела. Где мы?

Нежданный, негаданный «брат» объяснил. Оказывается, они отъехали от поселка километров на двадцать.

Стах хорошо знал эти места.

– Прощайте, брат, – сказал худощавый с легким наклоном головы.

Видно было, что он робеет и чувствует себя не в своей тарелке.

– Прощайте… – механически повторил Стах и тоже кивнул.

Хлопнули дверки «джипа» и машина, покачиваясь на ухабах, исчезла в темноте.

Стах какое-то время еще стоял, потому что ноги не сгибались, а затем внутри его словно лопнул какой-то болт, скрепляющий части тела, и он мешком завалился на мокрую от росы траву. Его трясло как в лихорадке.

Посидев немного и успокоившись, он сел за руль и поехал по другой дороге – чтобы нечаянно не столкнуться с «братом», вдруг тот опомнится и надумает вернуться, чтобы закопать его на два метра вглубь. То, что с ним произошло, не поддавалось никаким объяснениям, а тем более – логике. Поэтому Стах постарался вообще все выкинуть из головы. Как-нибудь на досуге разберется. Коповский был уверен только в одном – похоже, сегодня он родился во второй раз.

Глава 16. НАВАЖДЕНИЕ

Все началось внезапно и упало на бедного Глеба как снег на голову.

Вернулись домой они вполне благополучно. На них даже в электричке не обратили особого внимания, хтя вид у Глеба и Николая Даниловича был еще тот. Как Тихомиров-младший не пытался отмыться в станционном туалете, все равно он был похож на бомжа со стажем. Что касается отца, то его одежда выглядела несколько лучше, но он был еще слаб из-за потери крови, бледен и шатался словно пьяный.

Дома все было по-старому. Правда, Глеба упорно разыскивал директор историко-архитектурного комплекса – про него рассказали соседи – чтобы сообщить, что господина Крюгера, которого подозревали в ограблении музея и убийстве охранника, так и не нашли.

Встретившись с Глебом, директор доложил, что Крюгером сильно интересуется Интерпол. У этой солидной организации таинственный иностранец был на особом счету. И фамилия у него была совсем другая. Какая именно, директору не сказали.

Глядя на потерявшего силу и крепость мышц отца, Глеб предложил ему лечь в больницу. Но Нмколай Андреевич отказался наотрез.

– Еще чего, – отвечал он, хмурясь. – Оклемаюсь. Козье молоко буду пить, мед есть… Мне ведь не нужно бежать на работу. Полежу, поваляюсь на диване с недельку – когда еще выпадет такая лафа?

– Батя, ты совсем дошел, – напирал Глеб. – Вон даже руки дрожат.

– Так налей мне коньяка рюмашку. Дрожь и пройдет.

– Коньяк, это, конечно, хорошо. И витамины тоже… вместе с медом. Но пусть тебя врачи посмотрят.

Тем более, что у тебя есть к кому обратиться. Пусть проконсультирует. Уж он-то точно не побежит в милицию докладывать о твоем ранении.

– А… Ну, разве что к Генаше…

Генашей отец кликал одноклассника, который был профессором и преподавал в мединституте. Они встречались редко, но метко. Когда Генаша – Геннадий Леонардович – появлялся в их квартире, Глеб под надуманным предлогом старался побыстрее уйти. Друзья-приятели, приняв для начала на грудь по бутылке водки, ударялись в воспоминания о своей боевой юности. Обняв друг друга за плечи, они, не сговариваясь, заводили свою шарманку, которая работала только на спиртном и никогда не изнашивалась.

Воспоминаниям не было конца (большей частью о знакомых женщинах), но они были стандартно однообразными и не отличались новизной. И Глеб, который уже заучил их наизусть, сидя вместе с отцом и Генашей за столом, в полной тоске начинал потихоньку покрываться сначала ржавчиной, а затем и паутиной.

Генаша посоветовал отцу срочно съездить в хороший санаторий. Притом совет был дан в категоричной форме. Он даже позвонил, кому нужно, и через два дня Николай Данилович отбыл на южный морской курорт принимать солнечные ванны и пить молодое виноградное вино. Так Глеб остался один. Несмотря на неоднократные звонки директора комплекса, который просил его выйти на работу, он стоически игнорировал его просьбы, мотивируя это тем, что работает над кандидатской диссертацией.

Глеб не отходил от найденной в подземном храме чаши. Он исследовал ее миллиметр за миллиметром, и чаша являла ему все новые и новые загадки.

Оказалось, что металл ее стенок многослойный. И слои эти были спаянные друг с другом. Для того, чтобы убедиться в этом окончательно, Глеб договорился с приятелем, работающем в институте физики, и тот допустил его вечером к электронному микроскопу новейшей конструкции.

Предположение Глеба оказалось верным. Мало того – слои были даже не спаянные, а как бы вросли друг в друга своими молекулами и атомами. Произошло какое-то странное, и даже неестественное, взаимопроникновение одного металла в другой. Что касается материала, из которого была изготовлена чаша, то здесь Глеб вообще зашел в тупик.

Спектральный анализ показывал какую-то ересь. В слоях присутствовало и золото, и серебро, и чистое железо и еще масса других металлов, в том числе и таких, о которых земной науке ничего не было известно. Глеб сломал голову, расшифровывая показания спектрометра, и даже хотел обратиться к специалистам по металловедению, но быстро передумал. В таком случае ему придется показать им чашу, а этого Глеб не мог допустить ни под каким соусом.

Еще хуже обстояли дела с расшифровкой надписей. Алфавит, который был применен, и впрямь не значился ни в одной научной монографии.

Но и это еще не все: осматривая чашу с сильной лупой, Глеб увидел, что на буквах еще что-то написано! При большом увеличении он получил целый манифест – около трех тысяч знаков, почти две машинописные страницы. Крохотные буковки, как ему показалось, были нанесены на сосуд методом травления. Это была поистине ювелирная работа, под силу разве что сказочным гномам, большим искусникам в обращении с металлом. Короче говоря, чаша рождала все новые и новые загадки почти каждый день. Не будь кладоискательство фамильным бизнесом, подразумевающим абсолютное сохранение тайны, Глеб, наверное, отдал бы чашу на исследование в Академию наук, где работали выдающиеся ученые, не чета ему, верхогляду.

Но, во-первых, он точно знал, что отец будет против, и переубедить его не удастся, а во-вторых, чаша начала оказывать на самого Глеба поистине магическое воздействие.

Он стал плохо спать.

Раньше Глеб засыпал, как убитый, едва коснувшись головой подушки. Сейчас же ему иногда приходилось даже пить снотворное, потому что он мог бодрствовать без ущерба для работоспособности хоть трое суток. Поскольку такое состояние было неестественным, Глеб начал ощущать беспокойство, которое усиливалось, когда он общался с чашей. Именно общался, потому что она с ним словно вела длинные, нескончаемые беседы, трансформирующиеся в поразительно живые сновидения.

Странные это были сны. Глеб переносился в доисторические времена, когда по земле бродили стада динозавров, а мир был молод, изменчив и непредсказуем. Под его ногами раскалывалась почва, и он видел бурлящую багровою магму; сдвигались горы и гибли целые материки; рождались какие-то фантастические животные и птицы, о которых не знает современная наука, а океан то замерзал, то гнал на берег огромной высоты волны, сметающие все на своем пути…