Страница 9 из 15
Прочел Андрюша письмо, нахлынули воспоминания, защемило сердце. Долго сидел он тогда на завалинке около сельсовета и думал.
Брат и мать уговорили его жениться на Кате Власовой и расчёты произвели: «год поживете, ребеночка приживете, льготу дадут», но эти расчёты и тогда и теперь не прельщали Андрюшу. Хотелось выглянуть за пределы куракинских полей и лесов, хотелось послужить в Красной Армии, на жизнь пошире посмотреть и стать грамотнее, культурнее.
– «Может, воздержаться от женитьбы? Раздумать, пока не поздно…» – соображал сейчас Андрюша. – А вот и сама Катя идет.
Она подошла веселая и нарядная. Протянула жениху руку, улыбнулась.
– Не спрашивал у председателя, распишут сегодня?
– Нет, – сухо ответил Андрей.
– Чего нет? – Катя взяла его опять за руку.
– Не спрашивал, не заходил. Пойдем, Катя, выйдем за деревню. Поговорим.
– Пойдем, – тихо согласилась Катя и выпустила его руку.
Деревней шли молча. Люди уже знали, что Андрюша сегодня должен с Катей расписаться. Когда они проходили мимо крайних чижовских изб, одна словоохотливая вдовушка распахнула окно, громко сказала им вслед:
– С законным браком, Андрей Иванович! Дай бог жить-поживать да добра наживать. Ну, как, настоящая-то свадьба будет, или нет?
Андрюша сделал вид, что не слышит, но Катя дернула его за рукав и, обернувшись, ответила на приветливый голос:
– Рано еще, Анюта, поздравлять.
Вышли за околицу. Андрей оглянулся – не идёт ли кто позади их? Посмотрел испытующе на невесту и начал разговор издалека:
– Ну, вот, скажем, Катя, я у тебя не первая любовь. Поженимся, меня возьмут в Красную Армию. А вокруг тебя будет Антошка похаживать…
– А ты уже заревновал? – отозвалась Катя и недоверчиво глянула в его голубые глаза.
– Нет, я не к этому, – уклончиво продолжал Андрей, поправляя картуз, съехавший на затылок, – а к тому я говорю, что нет смысла нам жениться… давай раздумаем…
– Вот как! Здравствуйте! Вся волость знает, что женимся, что я выхожу за тебя замуж! Да как же это так? – У Кати дрогнули губы и две непрошеные слезники показались на глазах.
– Ты, Катя, не расстраивайся. Наши с тобой дела не зашли глубоко, и мы можем передумать. Я бесповоротно решил осенью итти в Красную Армию. Послужу, а там будет видно. Жизнь покажет, что и как надо делать…
О письме Тани Малыгиной Андрюша на сказал, чтобы не расстраивать Катю больше.
Наступило длительное молчание.
– Ну, что ж, – точно выдавила из себя, с затаенной обидой в голосе проговорила Катя, – ну, что ж… Прощай или до свиданья…
– Зачем «прощай», будем встречаться.
Катя вздохнула и, положив голову на плечо Андрюши, минуту стояла с закрытыми глазами. Потом они расстались…
Но еще не раз и не два в темные осенние вечера Катя ходила и пела под окнами Андрюшиной избы:
6. В КРАСНУЮ АРМИЮ
В Красную Армию призвали его осенью тысяча девятьсот двадцать шестого года. Степаниде Семёновне не хотелось расставаться с любимым сыном. По ночам, лежа на голбце, она тайком плакала:
– Стара уж я стала, уйдет родименький, а когда вернется, меня, может, в ту пору и в живых не будет.
Вспоминала старушка, как лет десять тому назад уходил в царскую армию ее старший сын Александр. Матерым был он парнем что в рост, что в плечах, а характера смирного. Никому всю жизнь не досаживал. А когда уходил в солдаты, ревел парень на всю деревню, не уступая матери.
Андрей же перед призывом почему-то веселый. Дивилась Степанида Семёновна: то ли сыновья разные, то ли служба стала легче. Поглядел Андрей на мать, заметил её грусть и затянул под гармонь:
Александр тоже жалел, что семья на два года лишается хорошего помощника. Себя он за полноценного работника не считал с тех пор, как немецкая пуля раздробила ему ногу.
В Тотьме, что стоит на берегу перекатистой Сухоны, Андрею до призыва не приходилось бывать.
Маленькие крашеные домики, дощатые тротуары, палисадники с пожелтевшими тополями, вывески на учреждениях и магазинах, базарная площадь, каланча, закрытые церкви, пристань и пароходы, снующие по Сухоне, – всё это производило на Андрюшу и других призывников впечатление большого города.
В призывном пункте заседала комиссия из военных и штатских. Два доктора суетились тут же. Они измеряли, взвешивали, проверяли каждого призывника.
Очередь дошла до Андрея. Белотелый, мускулистый, без единой царапинки, он произвёл на членов комиссии приятное впечатление. Доктор повернул его и, направляя к столу, где заседала комиссия, сказал:
– Вполне годен!
Один из членов комиссии – военный, державший в руках анкету, подозвал Андрея к себе и чуть заметно улыбнулся. Андрею показалось, что когда-то он видел этого человека.
– Андрей Коробицын?
– Я!..
– Не узнаете меня?
– Припоминаю и не могу припомнить, – сознался Андрей.
– А помните, я вас допрашивал по делу бывшего предвика Балаганцева…
– Ну, как не помнить!..
– Желаете служить в Красной Армии?
– Желаю с охотой и радостью.
– Молодец! А в войска ОГПУ, на границу хотите?
Андрей смутился. Он никак не ожидал, что люди в комиссии будут его спрашивать о том, где он хочет служить.
– Дело ваше, товарищ начальник, куда пошлете, туда и пойду.
– Мы вас определим в Ленинград, а там на границу…
Андрею выдали на руки документ с отметкой комиссии и предупредили о времени отправки в часть…
С призыва Андрей возвратился на несколько дней домой. Голова у него нагладко выбрита. Настроение весёлое, жизнерадостное:
– Можешь поздравить, мама!..
– Ой, ты, соколик, взяли?
– Взяли.
По щеке у Степаниды слеза горошиной катится: то ли сына жалко, то ли от радости, что такого детину вырастила.
Брат под полатями войлок к хомуту пристегивал, бросил работу и к Андрею:
– Ну, как, пехота или артиллерия?
– Ни то, ни другое, – ответил новобранец.
– Так куда же, в какую часть?
– В войска ОГПУ, на границу.
– Ого, вот как!
– Да, служба будет что надо. Глядеть в оба…
– Граница – дело известное… Ну, когда совсем отправишься?
– Через недельку!
Неделю гулял Андрев с новобранцами, с гармошкой по деревням ходил, плясал, не жалея сапог.
Катя Власова в последний вечер на прощанье ему платок носовой, белый, батистовый, сунула в карман пиджака. А на платке вышивка (буква к букве без запятых и интервалов):
Обнаружив у себя в кармане подарок, Андрей сразу же догадался, что это дело рук Кати. И хотя был подарком доволен, но взять его с собой в армию не решился: чего доброго, ребята смеяться будут…
Уходил Андрей из дому рано утром. За плечами небольшой холщовый мешочек с бельём и питанием в путь-дорогу.
Уходил он, и чувства его раскалывались надвое: жалковато старушку-мать, веселую гулянку с товарищами и всё то, к чему привык, с чем подружился за свою молодость. И было приятно и радостно на душе за свою будущность, за предстоящую службу в Краской армии.
Мать и брат провожали его далеко за деревню. Не раз Андрей оглядывался на родное Куракино, на два серых посада домов, крытых тесом; на полосы, что спускались с гористого поля, на густой кустарник, – туда, куда не раз он ходил охотиться на рябчиков и куропаток. Около перелаза за канавой, в трех километрах от своей деревни, на земляничнике, засохшем и полинявшем, они все трое сели отдохнуть. Отсюда матери и брату возвращаться домой, Андрею итти в Тотьму. И пока они тут сидели да разговаривали, подошли еще три парня-попутчика из других деревень.