Герой Саламина

– Скажут, что я был благоразумен, – жестко ответил Еврибиад.

– Но островитяне дают плату за свое спасение, – продолжал Фемистокл, – хорошую плату. Серебро здесь.

Рабы внесли тяжелые мешки и сбросили их с плеч к ногам Еврибиада. Еврибиад удивленно поглядел на Фемистокла. Молча открыл один мешок – да, там серебро.

Глаза Еврибиада блеснули из-под рыжих ресниц, лицо потемнело от густого румянца. Фемистокл видел, что он мучительно колеблется, и ждал.

– Хорошо, – сказал Еврибиад, глядя в сторону. – Я согласен с тобой.

Еврибиад объявил новый приказ. Он не может оставить Евбею и принести их в жертву персам, а поэтому хочет дать бой. Все начальники приняли приказ без возражений.

Восстал лишь военачальник коринфских кораблей Адимант, сын Окита, коринфянин:

– Вы можете поступать, как найдете нужным, а я свои сорок кораблей уведу обратно. Коринф не для того их строил, чтобы отдавать на верную гибель.

Еврибиад растерялся. Уйдут сорок кораблей, когда их всего-то здесь у эллинов двести семьдесят! Тогда к Адиманту обратился Фемистокл:

– Клянусь богами, Адимант, ты не покинешь нас на произвол судьбы! Я обещаю более щедрые дары, чем даст тебе царь Ксеркс за то, чтобы изменить нам!

Евбейское серебро и здесь сделало свое дело. Коринфские корабли остались на якорях.

К полудню эллины увидели, что персидский флот перестраивается – корабли сходились, устанавливались рядами, – и поняли, что персы обнаружили их триеры, затаившиеся у Артемисия.

Неожиданно в стан эллинов явился какой-то полуголый, дочерна загоревший человек.

– Кто ты такой? – спросил Еврибиад.

– Я Сикиллий из Сикиона. Я водолаз, – ответил явившийся прямо из моря пришелец.

– А! – вспомнил Фемистокл. – Это Сикиллий, лучший водолаз во всем мире! Я слышал о тебе. Но мне кажется, что ты, Сикиллий, был у персов?

– Я был у персов, – хрипло ответил Сикиллий, – но я давно задумал убежать от них. И вот – убежал. Эллины! Верьте мне, ведь я сикионец, из эллинского города Сикиона, и я не предатель! Правда, сознаюсь, когда их корабли гибли у скал Пелиона, я спас персам немало добра. И сознаюсь – немало спас их добра и для себя. Однако сейчас, когда вам, эллины, грозит опасность, я бросил все и явился, чтобы предупредить вас. Ведь все-таки я сикионец, а не варвар!

– Как же ты попал сюда? – сурово спросил Еврибиад.

– Я переплыл.

– И тебя не увидели?

– А как они увидят? Ведь я плыл под водой.

– От Афет до Артемисия? Но тут не меньше чем восемь или десять стадий!

– И все-таки я переплыл.

– Так с чем же ты так спешил к нам?

– Вы видели, эллины, как персы собирали свои корабли и ставили их фронтом. Но вы не могли видеть, что двести их кораблей пошли вокруг Евбеи к проливу Еврипу. Они пошли в обход. Они запрут Еврип, а отсюда двинутся на вас всей массой. Они решили погубить весь эллинский флот до одного корабля и все эллинское войско до одного человека!

Наступила тишина. Военачальники стояли как оглушенные. Ясно было одно: надо немедленно уходить от Евбеи, пока не заперт пролив Еврип, иначе они окажутся в ловушке.

Еврибиад побледнел. Он бы сейчас же дал приказ покинуть Евбею, пока их не окружили, но серебро… Тревожные глаза его обратились к Фемистоклу.

– Но что же нам так спешить? – сказал Фемистокл. – Персы не начинают нападения. Значит, они ждут, когда эти двести кораблей подойдут к Еврипу. А если персы ждут, значит, эти корабли еще не дошли до Еврипа. Что же делать нам? А нам, не теряя времени, надо броситься на персов – они этого не ожидают – и прорвать их строй.

Еврибиад тут же отдал приказ готовиться к бою.

Солнечный блеск уже погас на волнах, и вода у берега наполнилась глубокой синевой, когда маленький эллинский флот, внезапно вскинув крылья парусов и запенив веслами воду, ринулся в наступление на персидскую эскадру, которая в грозном спокойствии стояла перед ними. Увидев эллинов, персы широко развернули линию своих кораблей и со зловещей медлительностью начали окружать их.

С триеры Еврибиада грянула сигнальная труба. Эллинские корабли быстро перестроились, повернулись кормой друг к другу и выставили на врагов железные носы.

Еще раз прогремела Еврибиадова труба. Эллинские триеры бросились на врага.

Пока неуклюжие, тяжелые корабли персов разворачивались, эллинские триеры, легкие и быстрые на ходу, прорвали их фронт.

Вспыхнула битва. Море вспенилось вокруг кораблей, кровь залила палубы, мертвые и раненые валились за борт в черную морскую воду…

Густая тьма южной летней ночи прервала битву Эллины поспешно вернулись к Артемисию, угнав тридцать вражеских кораблей.

Усталые, возбужденные, эллины долго не могли уснуть. Они выиграли сражение! Они сразились с врагом который намного сильнее их, и победили! Это казалось невероятным. Однако персидские корабли, взятые в плен, – вот они! Стоят здесь, у Артемисия, среди их триер!

Лишь глубокой ночью эллинский стан затих и заснул. Только стража, опасаясь дремоты, шагала по берегу, подбавляя огня в костры.

И не спал Фемистокл. Несмотря на тяжкую усталость, он не мог уснуть и сердился на себя: завтра снова битва, снова трудный, напряженный день, а он лежит, не смыкая глаз. Недобрые мысли лезли в голову, мучила тревога. Они славно дрались, но ведь не победили, а только не позволили победить себя. Они спят сейчас у Артемисия, а двести персидских кораблей тем временем идут вокруг Евбеи, идут, чтобы закрыть пролив, закрыть выход…

Фемистокл встал. Если эллины погибнут здесь, в ловушке, это будет его вина. Но если победят – его заслуга. Надо победить. Надо победить.

На корабле слышался могучий храп спавших вповалку воинов. Кто-то стонал во сне, – видно, болела рана. Фемистокл прошел по палубе, проверил стражу. Около молодого воина, стоявшего на посту прямо, как тополь, остановился:

– Ты ничего не слышишь, Менор?

Юноша прислушался:

– Слышу, как лес шумит в горах.

– Это не лес шумит в горах, – вздохнул Фемистокл, – это двести кораблей шумят веслами, идут к Еврипу.

Молодой воин не смел спорить, но все-таки сказал:

– Шума кораблей я не слышу, Фемистокл. А вот над Пелионом, я слышу, гремит гром. Не буря ли опять собирается?

– Ты прав! – сразу ободрившись, сказал Фемистокл. – Клянусь Зевсом, боги снова решили помочь нам!

Гром грохотал над горами Пелиона, в той стороне, где стояли персидские корабли. Ночь становилась непроглядной. Вскоре загудел ветер, корабли закачались на волнах, и неистовая гроза обрушилась на землю и на море. Молнии, как огненные дротики, летели с черного неба. Море бушевало.

Эллинские триеры стояли, прижавшись к мысу Артемисию. Буря не трогала их. К утру, когда ливень утих и волны осветились зарей, к эллинам пришли жители острова Евбеи.

– Радуйтесь! – сказали они. – Двести персидских кораблей пришли к Еврипу – и буря разбила их о скалы! Все двести! Только обломки от них плавают по воде!

«Боги хотят уравнять наши силы, – подумал Фемистокл. – Может, потому так и томила меня тоска, что предстояло услышать радостную весть!»

Как идет беда за бедой, так и радость – за радостью. Персы неподвижно стояли у Афет, переводя дух после страшной грозовой ночи, а к эллинам в это время шли на помощь аттические корабли. Фемистокл, счастливый и гордый, смотрел, как приближаются их афинские триеры. А кто убедил афинян построить их? Он, Фемистокл. Обманом, но убедил. А почему? Потому что он предвидел то, что совершается сейчас, он предвидел, что перс придет и бросится на Аттику и что только корабли помогут афинянам защитить свое отечество! Фемистокл было уже поднял голову – «Смотрите, это ведь моя заслуга, что идут, кроме наших ста двадцати семи, еще пятьдесят три корабля!» – эти слова уже были у него на устах, но тут же вспомнилось, что говорил ему его друг Эпикрат: «Не напоминай людям о своих заслугах!» – и промолчал.

Пятьдесят три аттических корабля подошли к Артемисию. Их встретили радостными криками со всех стоявших здесь кораблей. Такими же криками ответили и те, что пришли. На одной из этих триер прибыл Эпикрат.