Страница 66 из 99
Он принес ей нежно-голубую чайную розу в серебряной вазочке-амфоре. Она узнала редкий сорт, который выращивала в садике их прежнего дома в Кенсингтоне. К горлу подкатил комок, вызванный воспоминаниями о более счастливом времени.
– Я срезал ее сегодня утром, – сказал Пол, когда они вышли к его машине. – Забрался в сад до восхода солнца.
Несвойственная ему выходка заставила Оливию улыбнуться.
Он завел машину и выехал со стоянки.
– Ты хорошо выглядишь, – сказал Пол.
– Спасибо.
Она обратила внимание на то, что он снова надел обручальное кольцо. Очевидно, он всерьез хотел попробовать начать все сначала. Она изучала его профиль. Красивый подбородок с ямочкой, прямой правильный нос, однако вид у Пола был довольно измученный. За последние несколько месяцев он сильно похудел, щеки ввалились, кожа имела болезненный оттенок, и она почувствовала жалость к нему.
Оливия передала Полу разговор с Майком и Джонатаном и поблагодарила его за поддержку.
– Похоже, я впала в какой-то ступор, – сказала она.
– Тебе, наверное, здорово досталось, после того, как появилась эта статья в «Газетт»?
Она описала едкие письма к редактору, появившиеся в последних двух номерах «Газетт». Их разгневанный тон и заряд отрицательных эмоций по отношению к ней были оскорбительны. Она рассказала о скованности и внезапно появившейся неуверенности в правильности своих решений, сама поражаясь тому, что говорит с Полом так откровенно. Затем она рассказала ему о петиции.
– Я ожидала встретить твою подпись одной из первых, – сказала она, – и решила, что единственная причина, почему ее там не оказалось – твое отсутствие в городе.
Он протянул руку и сжал ее плечо.
– Прости. Как только вообще я мог подумать, что ты не сделала для нее возможное? Мне было больно видеть, что твое имя валяют в грязи. Это действительно" так, Лив.
У следующего светофора он достал бумажник и вручил ей фотографию внучки Джо Галло. Пол рассказал ей о разговоре с Джо и о том, какую гордость ощутил от того, что он – ее муж. Но она почти не слушала.
Она должна рассказать ему о том, что ездила с Алеком в Норфолк и давала интервью на радио. Он наверняка услышит об этом на следующем собрании комитета спасения маяка, и будет лучше, если он узнает все от нее самой. Но не сейчас. Ей не хотелось разрушать интимность, которую она чувствовала здесь, в машине.
Когда они подъехали к ресторану, она обернулась, чтобы положить свою кофту на заднее сидение машины, и увидела на заднем стекле маленький овальный витраж. В темноте трудно было разобрать рисунок, но она не сомневалась, что это – витраж Энни, и радужные надежды, которые наполняли ее последние двадцать четыре часа, внезапно столкнулись с реальностью.
Оливия захватила розу с собой в ресторан и заменила ею гвоздику, стоявшую на столике. Когда им принесли напитки, она облокотилась на край стола и набрала в грудь побольше воздуха.
– Я давала интервью на радио в Норфолке в прошлую субботу, – сказала она. – По поводу маяка.
– Что? – он удивленно уставился на нее через очки. – Что ты имеешь в виду?
– Алек О'Нейл попросил меня об этом. Он должен был участвовать там в двух мероприятиях одновременно, и поэтому предложил мне, если у меня есть желание, взять на себя одно из них, поскольку я имею опыт публичных выступлений.
– Это нелепо. Ты же ничего не знаешь о маяке!
– Теперь знаю.
Пол коктейльной трубочкой перемешивал свой напиток.
– И вы с Алеком ездили вместе?
– Да.
Он вздохнул и погладил рукой подбородок.
– Что ты рассказала ему о нас, Оливия? Я имею в виду, знает ли он, почему мы разошлись?
– Он не знает ничего о тебе и Энни.
– Ну, а о чем же вы разговаривали в течение… скольких там?.. двух часов туда и двух обратно?
Она вспомнила все, что рассказала Алеку. Как же далеко она допустила его в свою личную жизнь!
– По дороге туда мы говорили о моем выступлении на радио, а когда ехали обратно, обсуждали, как все прошло. Только и всего.
Пол откинулся на спинку стула и покачал головой.
– Я не могу понять. Почему ты? Разве ты так сильно беспокоишься о маяке, чтобы говорить о нем на радио?
– А почему ты так сильно беспокоишься? Он покраснел.
– Меня всегда зачаровывали маяки, – сказал он. – Ты не знала об этом, потому что мы жили в округе Колумбия, где маяков мало и они расположены далеко друг от друга. – Он стиснул трубочку между пальцами, и она лопнула с громким щелчком. – Просто мне как-то неприятно, что ты разговаривала с О'Нейлом. У тебя запланированы подобные выступления?
– Нет.
– Не берись больше за это, хорошо? Она сложила руки на груди.
– Если у меня будет время и желание, я буду заниматься этим, Пол. И у тебя нет никакого права запрещать мне что-либо.
Женщина за соседним столиком обернулась в их сторону, и Пол понизил голос:
– Давай сейчас не будем говорить об этом, ладно? Мне бы хотелось, чтобы сегодня все было хорошо. Давай поговорим о Вашингтоне.
– Ладно, давай. – Она чуть отодвинулась от стола, пока официантка ставила перед нею салат.
– Мне было хорошо, Оливия. Я давно уже не чувствовал себя так. Я вернулся всего несколько часов назад, и уже чувствую напряжение. Все дело в этом проклятом городе. – Его била дрожь. – Аутер-Бенкс – здесь все пропитано Энни. Он слишком маленький. Куда бы я ни пошел – все напоминает мне о ней, даже то, как пахнет воздух, вызывает во мне воспоминания.
– Мне нравится, как он пахнет, – сказала Оливия, сама пугаясь того, что дразнит Пола.
Запах здешнего воздуха пробуждал в ней воспоминания об Алеке и о том вечере, когда они стояли на балконе кисс-риверского маяка, а его луч пульсировал у них за спиной. Теперь каждый раз выходя на улицу, она вдыхала воздух большими жадными глотками.
Пол уткнулся в свой салат:
– Для того, чтобы снова быть вместе, мы должны уехать отсюда.
Это поразило ее.
– Мне нравится здесь, Пол, несмотря на то, что половина местного населения мечтает линчевать меня. Я надеюсь, что все закончится. Мне кажется, здесь идеальное место для того, чтобы растить детей.
– Каких детей? – спросил он, и женщина за соседним столиком не удержалась и снова посмотрела в их сторону. – Тебе тридцать семь лет, и операция дала лишь двадцать процентов вероятности забеременеть. Не слишком хорошие шансы.
Оливия наклонилась к нему, стараясь, чтобы слышал только он:
– А я, в отличие от тебя, считаю, что у меня гораздо больше шансов забеременеть. А если все-таки ничего не получится, мы можем усыновить ребенка. Мы прежде уже обсуждали такой вариант. Я не говорю ничего нового.
– Много чего изменилось с тех пор, как мы последний раз говорили о детях.
Официантка принесла заказанные ими блюда, и Оливия наблюдала, как Пол играет желваками, дожидаясь, пока она оставит их одних.
– Ты не понимаешь, – сказал он, когда официантка наконец ушла. – Мне нужно уехать отсюда, Оливия. Тут ничего не поделаешь. С тобой или без – я должен уехать. Я сегодня направлялся сюда, полный оптимизма относительно нас, и с нетерпением ожидал встречи с тобой. Но едва я переехал через мост на Китти-Хок, на меня словно опустилась черная туча. Пока я приближался к острову, настроение у меня портилось все больше и больше, и к тому времени, как добрался до дома и вышел из машины… – Он покачал головой. – Она как будто еще здесь. Это гораздо сильнее, чем если бы она все еще была жива.
Оливия почувствовала, что теряет терпение.
– А чего же ты еще ждал? Твой дом полон воспоминаниями о ней. Может быть, если бы ты избавился от всех этих… икон, всех памятников вашего знакомства, тогда, возможно, ты начал бы забывать о ней.
Он бросил на нее короткий злой взгляд, и она вдруг поняла, что не может просто так простить его и жить дальше, как ни в чем не бывало. Ее саму переполнял гнев.
– Больше всего на свете я хочу, чтобы мы снова были вместе, – сказала она, – но я отказываюсь жить в тени Энни.