Страница 90 из 99
Авель имел неосторожность показать эту книгу одному монаху, а тот сразу же донес о ней настоятелю. Книгу вместе с ее автором направили в консисторию в Кострому, потом в губернское правление. И везде Авеля допрашивали. Наконец под караулом его отправили в Петербург.
Попал он в руки генерал-прокурору графу А. Н. Самойлову. Заглянув в книгу, тот набросился на монаха с бранью: «Како ты, злая глава, смела писать такие титлы на земного бога?» — и трижды ударил его по лицу. Авель все стерпел и смиренно ответил: «Меня научил писать сию книгу тот, кто сотворил небо и землю, он же повелел мне и тайны раскрывать».
Самойлов решил, что монах юродствует, велел посадить его в секретную камеру и доложил обо всем императрице. Екатерина, расспросив об Авеле, повелела заточить монаха в Шлиссельбургскую крепость, а его бумаги запечатать печатью генерал-прокурора и хранить в Тайной экспедиции. Провел он в Шлиссельбурге десять месяцев и десять дней. Оттуда его и доставили к Павлу Петровичу...
Через год Авель опять перебирается в Валаамский монастырь. Тут бы ему жить в тихости да Бога славить. Однако он пишет новую книгу пророчеств, где было сказано и о скорой трагической кончине императора Павла. Эту книгу он сам отдал игумену Назарию. И почти сразу закрутилось новое дело. Книга Авеля попала в Тайную экспедицию при Сенате к генералу Макарову. О ней сразу же доложили императору Павлу, и тот распорядился заключить Авеля в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где Авель также просидел десять месяцев и десять дней. А потом его сослали в Соловецкий монастырь «под присмотр». Не помогло и то, что "в марте 1801 года Павел I был убит и на трон вступил новый император Александр I. Пророчество Авеля, таким образом, исполнилось, но свободы ему это не принесло.
Правда, теперь он был монахом, а не арестованным, но покинуть монастырь не мог. И здесь он пишет свою третью книгу пророчеств. В ней, в частности, говорилось о том, «как будет Москва взята и в который год». Узнав об этой новой книге, Александр I повелел отправить Авеля в Соловецкую тюрьму и держать его там, доколе его пророчество не исполнится. Прошло еще одиннадцать лет, которые он провел в заточении. «Десять раз был под смертью, — говорится в его «Житии», — сто раз приходил в отчаянье, тысячу раз находился в непрестанных подвигах, а прочих искусов было отцу Авелю число бесчисленное». И вот пришел 1812 год. В начале сентября наполеоновские полчища заняли Москву, а уже через два дня город был охвачен пожарами. И вот тогда Александр I вспомнил о пророчестве монаха Авеля и приказал министру духовных дел князю А. Н. Голицыну послать императорское повеление в Соловецкий монастырь игумену Иллариону: «Монаха отца Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу». И еще: «Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург: желаем мы его видеть и с ним нечто поговорить».
Игумен Илларион, очень притеснявший Авеля, отписал в столицу, что-де «ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною». Тогда Александр I послал Синоду указ, чтобы Авеля из Соловецкого монастыря выпустить, дать ему паспорт во все российские города и монастыри, снабдить деньгами и одеждой. Пришлось игумену Иллариону этот указ исполнить, и наконец 1 июня 1813 года Авель вышел из стен Соловецкого монастыря.
Он приехал в Петербург, был хорошо принят князем А. Н. Голицыным (царь в то время был в заграничном походе). А дальше Авеля снова потянуло странствовать. Он отправляется к святым местам, посещает греческий Афон, Иерусалим, Стамбул и Святую Софию. От этого времени сохранились письма Авеля графине П. А. Потемкиной, помогавшей монаху материально. В одном из писем она просит его сообщить что-либо из его пророчеств. Ответ его, относящийся к 1815—1816 годам, очень характерен: «Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет (арест), и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или в острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах ли лутче быть или на воле, сего ради размысли... Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать».
В 1820 году Авель объявился в Москве. Известно, что московские барыни не раз спрашивали у него совета насчет будущих женихов для своих дочерей. Он обычно отвечал, что не провидец и только тогда предсказывает, когда велит ему высшая сила.
Авель прожил еще четверть века, но об этих годах мало что известно. «Житие и страдание отца и монаха Авеля» написано им вскоре после его путешествия по святым местам, и последующие годы в нем не отражены. Сохранились, однако, кое-какие официальные документы. В отношении от 2 ноября 18 (так в тексте. - OCR) года князь А. Н. Голицын сообщает, что монах Авель по случаю потери паспорта просит снабдить его новым документом для свободного в Москве или ином городе проживания, а также содействовать в помещении его в Шереметевский странноприимный дом. Александр I, узнав об этом, нашел неприличным, чтобы монах продолжал скитаться по России, и повелел объявить Авелю, чтобы тот непременно избрал себе монастырь и там поселился. Авелю предложили Пешношский монастырь в Дмитровском уезде Московской губернии, но он в этот монастырь не явился и скрылся из Москвы.
6 октября 1823 года митрополит Московский Филарет распорядился определить Авеля в Высотский монастырь под Серпуховом. Однако через три года митрополиту донесли, что «монах Авель, забравши все свои пожитки, самовольно из монастыря отлучился неизвестно куда и не является». Об этом доложили и императору, уже Николаю I, и он повелел беглеца «заточить для смирения» в Суздальский Спасо-Евфимьевский монастырь, главную церковную тюрьму того времени. Полиция нашла Авеля в Тульской губернии, в родной деревне Акулово и «водворила» в эту последнюю его тюрьму. Там он прожил еще пятнадцать лет, но об этих годах нам ничего не известно.
В «Житии» Авеля много удивительного. Есть там и следующая поразительная вещь (на нее первым обратил внимание историк Ю. В. Росциус). В начале «Жития» говорится: «Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года, и четыре месяца...» Мы теперь знаем, что ошибся он меньше чем на полгода, то есть на каких-нибудь полпроцента. Удивительная точность самопредсказания!
Помнили об Авеле и в царской семье. Сохранилось интересное мемуарное свидетельство М. Ф. Герингер, обер-камерфрау последней российской императрицы. В Гатчинском дворце была небольшая зала, посредине нее на пьедестале стоял довольно большой ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках был протянут красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ. Было известно, что в этом ларце хранятся бумаги, которые были положены туда вдовой Павла I императрицей Марией Федоровной. Было завещано открыть ларец и прочитать бумаги только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Павла I, и только тому, кто в этом году будет в России царствовать. Жребий вскрыть этот таинственный ларец достался Николаю II.
«В утро 12 марта 1901 года, — рассказывала М. Ф. Герингер, — и Государь, и Государыня были очень оживлены и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной веселой прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что они обрели в этом ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что Государь стал вспоминать о 1918 годе как о роковом для него лично и для династии».
Что же было в этом ларце? Проникнуть в эту тайну в какой-то мере может помочь одна публикация в церковном эмигрантском журнале «Хлеб небесный», который издавался в Харбине в конце 20-х годов. Там была напечатана такая легенда: «Предсказание «о судьбах Державы Российской» сделал Павлу I монах-прозорливец Авель из Александро-Невской лавры: «Николаю Второму — Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. На венец терновый сменит Он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война, мировая... По воздуху люди как птицы летать будут, под водою как рыбы плавать, серою зловонною друг друга испепелять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон Царский. Кровь и слезы напоят сырую землю...»