Страница 16 из 21
Сейчас немодно цитировать Маркса, но, в отношении периода первоначального накопления капитала, его мнение представляется ценным: «Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, мировая торговля есть необходимое условие крупной промышленности».
Африка казалась неисчерпаемым резервуаром рабов, поэтому жизнь невольника стоила дешево. На каждого африканского раба, доставленного в Новый Свет, приходилось несколько африканцев, погибших при отлове и транспортировке. За три столетия европейские работорговцы доставили из Африки в Америку от 8 до 16 млн человек. Число погибших в результате трансатлантической работорговли составило от 40 до 50 миллионов. Рабство съело не только естественный прирост населения Африки, но и сократило его со 120 млн до 90 млн человек. Район реки Гамбия, Садра-Леки, район реки Нигер получил название «Невольничий рынок». Не принесли европейцы туда цивилизацию, а уничтожили её. О Бенине, до начала проникновения европейцев, путешественник сообщал: «Это огромный город. Входя в него, попадаешь на широкую улицу, не мощенную, в 7–8 раз шире улицы Вармус в Амстердаме… Королевский дворец — группа зданий, занимающих площадь, равную площади города Гарлема… Там находятся многочисленные квартиры министров и прекрасные галереи, большинство такой же величины, что на Бирже в Амстердаме».
Практиковались и набеги, с целью захвата рабов, на Индию и Китай. В рабство продавали, после подавления восстаний, и белых ирландцев.
При помощи пиратства англичане (достаточно вспомнить рыцарей-пиратов Дрейка и Рели) «поучаствуют» в испанском вывозе южноамериканского серебра. Во времена Елизаветы это занятие стало чем-то вроде народного промысла, поощряемого правительством. Пиратство сочеталось с работорговлей. Дрейк и Морган захватывали города на побережье Южной Америки для организации свободного рынка рабов. Пираты истребляли экипажи захваченных торговых судов и жителей прибрежных городов, однако благодаря английской приключенческой литературе и Голливуду они остались в памяти народной весьма симпатичными людьми, носителями свободы и демократии.
Уничтожение и депортации коренного населения с земли, освобождаемой для ведения товарного хозяйства, будет испробован в Ирландии раньше, чем в Америке. В Ирландии английские власти будут выплачивать премию за голову католического священника, а в Америке за каждый индейский скальп, будь то снятый с женщины или с ребенка.
Ограбление южных стран при помощи пиратско-коммерческих факторий, контролирующих местную торговлю, будет широко использован англичанами в Индии. Только первые 15 лет господства английской Ост-индской компанией на бенгальском рынке обойдется этой стране в треть населения, от голода умрет до 10 млн человек. Местным купцам было запрещено заниматься внешней торговлей. Англичане ввели внутренние таможни, монополизировали важнейшие отрасли внутрибенгальской торговли. Сотни тысяч бенгальских ремесленников были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны были сдавать свою продукцию по минимальным ценам, часто им вообще ничего не платили. Рынки, пристани, зернохранилища, оросительные сооружения были заброшены, джунгли захватили поля, искусные ремесленники погибли вместе со своими ремеслами…
Внешне Московская Русь стоит в стороне от процессов, идущих в Западной Европе.
Однако некоторые ученые обращают внимание на то, что Европа получает возможность для освоения Нового Света, имея крепкий российский тыл.
Так, например, Ключевский пишет: «Повернувшись лицом на запад, к своим колониальным богатствам, к своей корице и гвоздике, эта Европа чувствовала, что сзади, со стороны урало-алтайского востока, ей ничто не угрожает, и плохо замечала, что там идет упорная борьба, что, переменив две главные боевые квартиры — на Днепре и Клязьме, штаб этой борьбы переместился на берега Москвы и что здесь в XVI в. образовался центр государства, которое наконец перешло от обороны в наступление на азиатские гнезда, спасая европейскую культуру от татарских ударов. Так мы очутились в арьергарде Европы, оберегали тыл европейской цивилизации. Но сторожевая служба везде неблагодарна и скоро забывается, особенно когда она исправна: чем бдительнее охрана, тем спокойнее спится охраняемым и тем менее расположены они ценить жертвы своего покоя».
Центральная и Восточная Европа
Центральная и Восточная Европа вовлекаются в дележ мира опосредовано. Наводненная колониальным серебром и золотом западная Европа дает ей новые рынки сбыта сельскохозяйственной продукции (тогдашнее южноамериканское серебро играет роль сегодняшнего бесконтрольно эмитируемого доллара).
Падение стоимости благородных металлов (прежде всего серебра — основного денежного металла в XVI в.) привело к так называемой «революции цен», повышению товарных цен в 2,5–4 раза. Это сыграло огромную роль в судьбе Восточной Европы.
Первыми на внешний рынок там выходят землевладельцы, шляхта, дворяне, желавшие обставлять свои усадьбы, где-нибудь в Бердичеве или Брацлаве, предметами роскоши из Западной Европы. Поместья, которые раньше обеспечивали жизненные потребности воина и его возможности к несению военной службы, превращались в хозяйства, обслуживающие потребности феодала в красивых вещицах.
Суда с зерном шли по Висле, Одеру, Неману к портовым городам — Данцигу, Штеттину, Кенигсбергу; здесь зерно перегружали на нидерландские или ганзейские корабли, отправлявшиеся в порты Западной Европы. Помимо зерна, на внешний рынок поставлялась лен и пенька, смола и деготь.
Но революция цен, вызванная притоком серебра, делает западноевропейские товары все более дорогими, а восточноевропейское сырье относительно все более дешевым.
Цены на хлеб в Восточной Европе были в 10–15 раз ниже, чем в Западной Европе, торговля им давала ганзейскими и нидерландским купцам до 1000 % прибыли.
Столь неэквивалентный характер торговли вынуждал польско-литовского пана или ливонского барона наращивать этот экспорт за счет утяжеления внеэкономической эксплуатации зависимого населения. В первую очередь за счет усиления барщины.
Снисхождение рыночной благодати на Центральную и Восточную Европу было напрямую связан с закрепощением там крестьянства.
В исторической науке этот процесс носит название «второе издание крепостного права». Жестокие устаревшие формы внеэкономической эксплуатации в Восточной Европе служат источником накоплений для западноевропейской экономики. И этим «второе издание крепостного права», жертвами которого стали восточноевропейские народы, напоминает «второе издание рабства», жертвами которого стали народы Африки.
Польша, Литва, Венгрия становятся системами-донорами для западноевропейских систем-вампиров.
Несколько раз я встречал в наших «исторических» книгах утверждения, что крепостничество в Центральной и Восточной Европе было-де умереннее, чем то, которое утвердилось в России. Блажен, кто верует. «Второе издание крепостного права» дало в Центральной и Восточной Европе XVI–XVII вв. те же печальные результаты, что и его первое издание в России XVIII в. (русский барин впрочем так и не получил права убивать своих крестьян). Только в центральную и восточную Европу крепостное право пришло раньше и длилось дольше.
Ранее всего процессы закрепощения коснутся Польши (со второй половины XV века), затем германских земель к востоку от Эльбы, Шлезвиг-Гольштинии, некоторых регионов Дании, Ливонии, Чехии и Венгрии. Здесь статус крестьян будет быстро приближен к частноправовому статусу рабов при воскрешении норм рабовладельческого римского права. Дворяне многих стран центральной и восточной Европы в это время будут превращать условные земельные владения — лены, обусловленные военной государственно службой, в полные частные владения, используемые только ради собственной выгоды.
Польских крестьян, начиная с 1540-х, можно было покупать и продавать, господин мог засечь любого из них до смерти. «Крестьяне — подданные своих господ, которые распоряжаются их жизнью и смертью», пишет папский нунций из Польши в 1565 г. «У них, без всякой с их стороны провинности, господа по своему произволу отбирают землю и все имущество, и как принято в некоторых поветах, продают их как скот», свидетельствует польский писатель Ян Моджевский. «Разгневанный помещик… не только разграбит все, что есть у бедняка, но и убьет его — когда захочет и как захочет», — пишет польский иезуит Петр Скарга.