Черный монах

– Сорге? Кто он такой? Я никогда не читал его книг.

– Жак Сорге был, кажется, сыном какого-то священника, лишенного духовного сана. Я точно не помню. Это было во времена крестового похода.

– Боже мой! – закричал я, выведенный окончательно из терпения. – С тех пор, как я сбросил в яму череп, я только и слышу о священниках, монахах, крестовых походах, загадочных смертях и колдовстве. Честно говоря, я устал от этого. Можно подумать, что мы живем в пору мрачного средневековья. Вы хоть знаете, какой год на дворе, Ле Биан?

– Тысяча восемьсот девяносто шестой, – отозвался мэр.

– И несмотря на это вы, двое здоровых мужчин, боитесь «мертвой головы».

– Да, я бы не хотел, чтобы ко мне в окно залетела такая штучка, – сказал Макс Фортон. – Это навлечет беду на дом и его обитателей.

– Один Бог ведает, зачем Его создание носит на спине отметку в виде желтого черепа, – благочестиво заключил Ле Биан. – И я принимаю, что Он сделал это в знак предупреждения и поступаю сообразно этому, – добавил он торжественно.

– Послушайте, Ле Биан, – сказал я, – обладая некоторой долей воображения, на тельце ночной бабочки определенного вида можно действительно увидеть рисунок в виде черепа. Что же из этого следует?

– Из этого следует, что лучше ее не трогать, – сказал мэр, покачивая головой.

– Она визжит, когда ее трогают, – добавил Макс Фортон.

– Некоторые твари визжат все время, – возразил я.

– Например, свиньи, – отозвался мэр.

– Да, и ослы, – сказал я, упорно глядя на него. – Вы кажется хотели рассказать мне, как череп выкатился из могилы?

Но мэр лишь сжал губы и снова взялся за молоток.

– Ле Биан, не будьте таким упрямым, я ведь задал вам вопрос.

– А я отказываюсь на него отвечать, – отрезал мэр. – Фортон видел то же, что и я. Вот пусть он и расскажет.

Я оценивающе посмотрел на маленького аптекаря.

– Я не скажу, что своими глазами видел, как он выкатился из ямы, – заговорил Фортон и содрогнулся. – Но… но в таком случае как он оказался наверху?

– А он и не оказывался. Это был округлый желтый булыжник, который вы по ошибке приняли за череп, – ответил я. – У вас нервы расшатались, Макс.

– О! Это был очень любопытный булыжник, месье Даррел, – сказал Фортон.

– Я тоже стал жертвой галлюцинации, – продолжал я. – И теперь с сожалением констатирую, что сбросил в яму два ни в чем неповинных камня, воображая каждый раз, что сбрасываю череп.

– Нет, это было, – мрачно возразил Ле Биан,

– Всем нам просто показалось, – сказал я, игнорируя замечание мэра. – Достаточно нескольких совпадений – и результат начинает попахивать чертовщиной. Моей жене, например, вчера вечером показалось, что в окно заглядывает монах в маске.

Фортон встал. Ле Биан уронил молоток и гвозди.

– Что? Что такое?

Я повторил. Фортон стал мертвенно-бледным.

– Боже! – потерянно забормотал Ле Биан. – Черный монах в Сэн-Гилдасе!

– Н-неужели вы н-не знаете древнего пророчества? – заикаясь выдавил Фортон. – Фруассар приводит цитату из Жака Сорге:

– Аристид Ле Биан, – сказал я сердито. – И вы, Макс Фортон! С меня достаточно. Какой-то деревенский идиот пришел из Банналека, чтобы подшутить над старым пугливым дураком вроде вас. Если сейчас у вас нет более интересного занятия, чем рассказывать сказки, то я подожду. Будьте здоровы!

Однако из гостиницы я вышел более встревоженный, чем мог от себя ожидать.

День был хмурый. С востока наплывали тяжелые грозовые облака. Издалека доносился шум прибоя и крики мечущихся в сером небе чаек. Я уже видел, как вспыхивают морские волны, набегая на буруг, и откатываются, оставляя на песке груды водорослей. Стайки ланцетников, выпрыгивая из темной воды, блестели подобно горсти искр. Два-три кроншнепа то там, то тут пролетали над рекой. Над пустошью пронеслись морские стрижи, спеша укрыться от надвигающейся бури на ближайшем озерце. Полевые пташки попрятались в живых изгородях; оттуда доносился их неугомонный щебет.

Дойдя до берега, я сел под скалой, положив голову на сомкнутые руки. Остров Груа уже скрылся за сплошной завесой дождя.

На востоке горизонт загромождали черные тучи, на их фоне белели горы. В отдалении лениво прокатился гром. На гребне приближающейся бури возникали и распадались клубки молний, и, подобно молниям, так же появлялись над волнующимся морем и исчезали стайки ланцетников. Прибой ревел, усеивая берег пеной.

Дождь шел над островом Груа, дождь шел над островом Сэн-Барб, дождь уже добрался до белых скал. Несколько чаек металось в дождевой вышине, не находя выхода из штормовой сетки. Молнии чертили небо, гром гремел непрерывно.

Я поднялся, чтобы идти. Холодная дождевая капля упала мне на руку, потом еще одна, потом третья – на лицо. Странную форму приобрела пена, качавшаяся на волнах, будто руки, с угрозой тянувшиеся ко мне. Откуда-то появился огромный баклан – черный, как скала, на которой он сидел, задрав к небу уродливую голову.

Медленно побрел я домой через потемневшую пустошь. Вереск утратил лилово-красный цвет, намок и казался серым среди серых камней. Сырой торф хлюпал под моими тяжелыми сапогами, колючий терн царапал мне ноги. На всем лежал какой-то призрачный отсвет. Ветер носил над пустошью водяную пыль. Наконец лавиной обрушился дождь.

Входя в сад, я увидел Лиз. Она ждала меня на пороге. Только тут я осознал, что промок до костей.

– И как тебя угораздило гулять, когда такая буря? – волновалась она. – Посмотри, с тебя же течет. Быстро переоденься. Я приготовлю тебе теплое нижнее белье.

Я поцеловал жену и поднялся к себе, чтобы сменить мокрую одежду на что-нибудь более комфортабельное.

Когда я вернулся, в камине весело трещали сухие дрова, и у огня сидела Лиз с неизменным покрывальцем.

– Катрин сказала мне, что лориенские рыбаки еще в море. Это очень опасно, дорогой? – спросила Лиз, заглядывая мне в глаза.

– Ветер не очень силен, думаю, что все будет в порядке, – сказал я, выглянув в окно. Далеко, на краю вересковой пустоши чернели скалы, казавшиеся в тумане больше, чем на самом деле.

– Как льет! – пробормотала Лиз. – Дик, придвинься к огню. Я растянулся на меховом ковре, положив голову на колени

Лиз, и сунул руки в карманы.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросил я. – Я сейчас чувствую себя как мальчик, будто мне лет десять.

Лиз с таинственным видом прижала к губам палец. Мне всегда нравился этот ее жест.

– Но ты должен быть хорошим мальчиком, да? И слушать тихо-тихо.

– Я буду тих и спокоен, как труп.

– Труп, – эхом отозвался чей-то тихий голос.

– Ты что-то сказала, Лиз? – спросил я, поворачиваясь так, чтобы видеть ее лицо.

– Нет, а ты?

– Кто же сказал «труп»? – спросил я и вздрогнул.

– Труп, – опять, словно эхо, раздался тихий голос.

Я вскочил и огляделся. Лиз тоже встала, на пол посыпались иголки и нитки. Она вцепилась в меня и, казалось, была близка к обмороку. Я подвел ее к окну и открыл его, чтобы дать доступ свежему воздуху. В эту самую секунду молния расколола небо, прогрохотал гром, и вместе с дождем в комнату трепеща влетела какая-то тварь, издала страшный визг, упала на ковер и забилась по нему, трепеща мокрыми крыльями.

Мы склонились над странным существом. Лиз до боли сжала мне руку. Это был бражник «мертвая голова».

Вечер переходил в ночь. Мы сидели у камина, сплетя руки. Голова Лиз покоилась на моей груди. Мы говорили о печальной тайне смерти. Лиз верила, что в этом мире существуют вещи, понять которые человек не в силах, вещи, которые останутся неназваными до тех пор, пока волею божьей свиток жизни не развернется до конца. Мы говорили о страхе, надежде и вере, о святых мистериях; мы говорили о начале и конце, о грехе – постоянном спутнике человека, о знамениях и о любви. Бабочка лежала на полу, изредка пошевеливая высыхающими крыльями. Череп и кости четко выделялись на рисунке ее темного тельца.