Черный монах

– Милая, – сказал я, – где Ивонна? Кажется, она обещала провести Рождество у нас?

– Да, Дик. Она подвозила меня сегодня днем. Передавала тебе сердечный привет. Но я не ревную. Ты сегодня с добычей?

– Заяц и четыре куропатки. Они в оружейной. Я попросил Катрин не трогать их, пока ты не посмотришь.

Я подозревал, что Лиз небольшая любительница охоты и оружия, но она успешно делала вид таковой и всегда с негодованием отвергала саму мысль о том, что она занимается охотой ради меня, а не из любви к спорту. Поэтому сейчас она потащила меня осматривать довольно скудное содержимое ягдташа, наговорила кучу комплиментов и даже испустила крик восторга, смешанного с жалостью, когда я за уши вытащил из мешка огромного зайца.

– Он больше не будет поедать наш латук, – сказал я, стараясь оправдать убийство.

– Бедный зайчик! Какой красивый! О, Дик, но ты великолепный стрелок, ведь так?!

Я уклонился от ответа и вынул из ягдташа пару куропаток.

– Бедняжки, – прошептала Лиз. – Жалко, Дик, правда? Но ты у меня такой ловкий…

– Мы зажарим их в жаровне, – осторожно произнес я. – Ты скажи Катрин.

Вошла Катрин и унесла мою добычу. Фина Лелокард, горничная, объявила обед, и Лиз убежала в свой будуар.

Я стоял, мысленно повторяя сам себе: «Дружище, ты самый счастливый человек в мире – ты любишь свою жену!»

Я вошел в столовую, улыбаясь оглядел приборы и вышел. В коридоре мне попался Трегунк, которому я тоже улыбнулся. Потом заглянул на кухню, подарил улыбку Катрин и, сияя, поднялся наверх.

Мне не пришлось стучать – дверь распахнулась сама и из комнаты выбежала Лиз. Увидев меня она испустила вздох облегчения и прижалась к моей груди.

– Кто-то заглядывает в мое окно, – сказал она.

– Как! – гневно воскликнул я.

– Какой-то мужчина, кажется переодетый монахом. Он в маске. Должно быть, взобрался по лавровому дереву.

В мгновение ока я сбежал по лестнице и выбежал из дома. Подошел Трегунк, и вместе мы обследовали изгородь и кусты вокруг дома. Освещенный луной сад был абсолютно пуст.

– Жан Мари, – сказал я наконец, – спустите с цепи моего бульдога. Он вас знает. Возьмите ужин и подежурьте на крыльце. Моя жена говорит, что мужчина одет как монах и носит маску.

Трегунк улыбнулся, блеснув белыми зубами:

– Он больше не сунется, я уверен, месье Даррел.

Я вернулся в дом и нашел Лиз спокойно сидящей за столом.

– Суп остывает, дорогой, – сказала он. – Не беспокойся, это какой-нибудь идиот, деревенщина из Банналека. Никто в Сэн-Гилдасе или Сэн-Жульене не позволит себе ничего подобного.

Я был слишком раздражен и не ответил, но, видя, что Лиз относится к этому, как к глупой шутке, постепенно отошел.

Лиз рассказала мне последние новости об Ивонне с Гербертом Стюартом.

– Ты плохой дипломат, – запротестовал я. – Герберт в Париже и сейчас пишет для Салона.

– Ты считаешь, что он не сможет провести неделю, ухаживая за самой красивой девушкой в Финистерре? – спросила Лиз с самым невинным видом.

– Самая красивая девушка! Не слишком ли? – я рассмеялся, глупый и блаженный.

– Кто же тогда самая? – допытывалась Лиз. – Наверное ты подумал обо мне, Дик? – рассмеялась Лиз и покраснела.

– Я надоел тебе, да?

– Надоел? О нет, Дик, нет!

За кофе и сигаретой я рассказал о Трегунке, и Лиз одобрила мое решение.

– Бедный Жан! Он будет рад, правда? Какой ты замечательный!

– Чепуха, – ответил я. – Нам нужен садовник, и ты сама, Лиз, об этом говорила.

Но Лиз, не слушая, наклонилась, поцеловала меня, затем подхватила меня, затем подхватила и обняла Мома, который немедленно засопел в приступе чувствительности.

– Мом очень плохо вел себя сегодня, – заметил я.

– Бедный Мом! – сказала Лиз, улыбаясь.

Обед закончился. Мом лег подремать поближе к камину, поскольку октябрьские ночи в Финистерре часто холодные. Лиз устроилась в уютном уголке с вышивкой, время от времени бросая на меня взгляд из-под длинных ресниц.

– Ты выглядишь как школьница, – сказал я поддразнивая ее. – Я не верю, что тебе исполнилось шестнадцать.

Она задумчиво откинула назад тяжелые блестящие волосы. Ее запястья были белыми, как морская пена.

– Сколько времени ты замужем? Четыре года? Не верю, – проговорил я.

Она нежно и снисходительно поглядела на меня, поправила вышивку, лежащую у нее на коленях, и улыбнулась.

Я посмотрел на вышивку, маленькое покрывальце, и тоже улыбнулся: А размер подойдет?

– Размер? – переспросила Лиз и рассмеялась.

– Ты уверена, – спросил я, – что… что это нам скоро понадобится?

– Абсолютно, – сказал Лиз. Легкий румянец тронул ее щеки. Она за углы приподняла покрывальце, обшитое воздушными кружевами и украшенное причудливой вышивкой.

– Великолепно, – похвалил я работу. – Не переутомляй глаза, дорогая. Можно я выкурю трубку?

– Конечно, – разрешила она, вынимая моток бледно-голубых шелковых ниток.

Несколько минут я молча сидел и курил, наблюдая, как ее тонкие пальчики снуют между голубыми и золотыми нитями. Но вот она заговорила:

– Так как, говоришь, выглядит твой герб?

– Мой герб? О, это что-то такое на задних лапах на чем-то таком…

– Дик!

– Да, дорогая?

– Ты слишком легкомысленный.

– Но я действительно не помню. Обыкновенный герб. В Нью-Йорке такой у каждого второго. Чуть ли не каждая семья имеет свой герб.

– Ты невыносим, Дик. Скажи Жозефине, чтобы принесла мой альбом.

– Ты хочешь, чтобы и мой герб красовался на его страницах?

– Да, рядом с моим.

Я подумал о Пурпурном Императоре и немного отвлекся.

– Ты ведь не знал, что у меня тоже есть герб? – спросила она, улыбаясь.

– А что на нем изображено? – ушел я от ответа.

– Увидишь. Позови Жозефину.

Я позвонил. Вошла Жозефина. Лиз вполголоса отдала ей несколько приказаний, и Жозефина – белый чепец, «Бьен, мадам», – умчалась.

Она отсутствовала несколько минут и вернулась с ветхим томом, когда-то сине-золотым, а теперь совершенно выцветшим.

Я принял его на руки. Древняя обложка была украшена эмблемой.

– Лилии! – воскликнул я.

– Геральдические лилии, – скромно, даже чуть застенчиво поправила меня жена, – символ королевской власти.

– О! – удивленно воскликнул я и открыл фолиант.

– Очень плохо, что ты не открывал этот альбом раньше, – заметила Лиз.

– Увы! – отозвался я. – Ба, что я вижу! Оказывается, перед «Тревек» должно стоять «де»? Лиз де Тревек? Тогда с какой стати Пурпурный Император…

– Дик! – с укоризной сказала жена.

– Извини. О чем же нам почитать? О том, как синьор де Тревек в одиночку добрался до шатра Саладина в поисках лекарства для Людовика Святого? Или о том, как маркиз де Тревек утопился на глазах у герцога Альбы, предпочтя умереть, но не отдать знамя с королевскими лилиями в руки испанцев? Все это записано здесь. Но, милая, где же нам прочесть о Тревеке, который был солдатом и погиб, защищая старый форт недалеко отсюда?

– Он опустил частицу «де» и все Тревеки с тех пор – республиканцы, – сказала Лиз, – все, кроме меня.

– И правильно, – согласился я. – Пью за короля. Я поднял свой бокал и посмотрел на Лиз.

– За короля! – провозгласила Лиз и покраснела от удовольствия. Убрав с колен покрывальце, она встала и пригубила вино. Глаза ее увлажнились. Я осушил свой бокал до дна.

После минутного молчания я сказал: «Какие истории я расскажу королю! Его Величество будет в восторге».

– Его Величество, – задумчиво проговорила Лиз.

– Или ее, – рассмеялся я, – кто знает.

– Кто знает, – прошептала Лиз и тихонько вздохнула.

– Я знаю несколько историй о Джеке-потрошителе, – заявил я. – А ты, Лиз?

– Нет, о потрошителе не знаю, но я могу рассказать о верфольфах, об огненном человечке, о призраке в лиловой мантии и кучу других.

– Мудрая сказочница, – сказал я. – Я научу Его Величество говорить по-английски.