Крошка из Шанхая

Во время танца я обычно предаюсь безудержной фантазии, меня посещает вдохновение, воображение разыгрывается, и я раскрепощаюсь. Когда я импровизирую под музыку техно, было бы неплохо, чтобы вместо партнера по танцам рядом находился личный секретарь. Он бы неотступно следовал за мной, покачиваясь в такт каждому моему движению и записывая все безумные и яркие галлюцинации, порожденные музыкой у меня в голове. Ручаюсь, получилось бы в тысячу раз интереснее того, что можно написать за письменным столом.

Я почти забыла, где нахожусь. Запах марихуаны (или, может, сигары?) проник в правую ноздрю и разбередил чувствительные нервные окончания. Думаю, своим танцем я уже привлекла внимание многих мужчин, как принцесса в восточном гареме или обладающая колдовскими чарами Медуза. Мужчин часто влекут хищные женские особи, типа самки паука «черная вдова», готовые сразу после спаривания съесть своего любовника заживо.

Я взглянула на серебристое колечко, продетое в пупок, оно бешено плясало в свете огней, как ядовитый цветок на теле. Вдруг чья-то рука властно легла мне на талию. Я не знала, кто это, да мне, в общем-то, было все равно. С улыбкой обернувшись, я увидела Марка. Он приблизил ко мне лицо, и в его дыхании ощущался запах мартини – любимого напитка Джеймса Бонда. Говорил он тихо, но я все же услышала, что он хочет меня прямо здесь и сейчас. Совершенно растерявшись, я пробормотала:

– Здесь? Сейчас?

Мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, в кабинке женского туалета на втором этаже. Музыка доносилась откуда-то издалека. Мне было холодно, глаза начинали слипаться, но я продолжала отталкивать руки Марка.

– Что мы здесь делаем? – спросила я.

– Занимаемся любовью, – он произнес эту трафаретную фразу бойко и с неподдельной искренностью. В его голубых глазах не было прежнего холода. Они излучали нежность. Было совершенно непонятно, как в вонючем туалете можно было ощущать такую интимную близость, порожденную чисто плотским желанием.

– Я чувствую себя омерзительно, словно преступница, даже хуже – как во время пытки… – прошептала я.

– Полиция нас здесь никогда не найдет. Верь мне. Все прекрасно, – Марк заговорил голосом заправского гангстера из фильма. Он прижал меня к красной стене, поднял юбку, быстро стащил трусики, скомкал их и сунул в карман брюк. Затем приподнял меня на руках и, не говоря ни слова, вставил в меня свой вздыбленный член. Сидеть на этом раскаленном стержне было все равно, что на наконечнике пожарного шланга.

– Ты, подонок! – взвыла я, не в состоянии более сдерживаться. – Сейчас же опусти меня. Я тебе не букашка на булавке!

Он уставился на меня страстным взглядом. Мы поменялись местами. Он сел на стульчак, а я расположилась сверху. Так я хотя бы могла направлять его движения, утоляя собственную чувственность.

Кто-то стучал в дверь, но притаившиеся внутри кабинки извращенцы еще не закончили свои утехи.

Чувство страха и неловкости потеснил подступивший оргазм. Мы оба кончили одновременно, и это снова было чудесно, несмотря на неудобную позу и ужасную вонь. Марк ссадил меня с колен, потянул за ручку бачка, и его сперму смыло сильным водоворотом.

Я заплакала. Это было совершенно необъяснимо. Моя самоуверенность стремительно испарялась, и я вдруг показалась себе даже большей дешевкой, чем танцующие наверху проститутки. Они, по крайней мере, обладали профессионализмом и хладнокровием. Я же испытывала страшную неловкость И мучилась сомнениями, разрываясь надвое. Видеть собственное отражение в мрачном зеркале было невыносимо. Во мне словно что-то оборвалось, оставив зияющую пустоту.

Марк обнял меня. Он, не переставая, извинялся: «Прости, прости», и прижимал меня к себе, как мертвого ребенка. От этого становилось только хуже.

Я оттолкнула его, вытащила трусики из его кармана, надела их и поправила юбку.

– Ты меня не изнасиловал, – произнесла я тихо, но резко. – Никто бы не смог этого сделать. И перестань все время извиняться. Это так пошло. Я реву, потому что безобразно выгляжу. Выплачусь, и мне станет легче, понятно?

– Ты не безобразна, – сказал Марк очень серьезно.

Я улыбнулась.

– Нет, я имею в виду, что придет день, когда умру безобразной. Все потому, что я скверная девчонка, а Бог не любит таких, как я. Правда, сама я себе нравлюсь, – я снова разрыдалась.

– Ну же, детка, не надо. Ты не знаешь, как ты мне дорога. Правда, Коко. – Его глаза смотрели с нежностью, которая в полумраке туалета казалась грустью.

В дверь снова застучали, наверное та же женщина, у которой просто лопнуло терпение. Я до смерти испугалась. Марк знаком велел мне молчать и спокойно поцеловал меня. Звук шагов начал удаляться, и я мягко отстранилась от него.

– Нам нельзя больше встречаться.

– Но мы непременно увидимся, Шанхай – не такой уж большой город.

Мы быстро вышли из туалета.

– Я пойду, – сказала я.

Он хотел отвезти меня домой, но я отказалась.

– Ну хорошо, – согласился он и поймал такси. Достал деньги из кошелька и отдал шоферу. Я не возражала. Просто села в машину

– Мне все еще не по себе. Ужасно стыдно.

Он нагнулся и поцеловал меня. Ни один из нас даже не упомянул имени Тиан-Тиана.

Радио в такси было настроено на волну радиостанции «Для полуночников». Ди-джей, ведущий передачу, терпеливо выслушивал стенания какой-то домохозяйки. У ее мужа был роман на стороне, но она не хотела разводиться с ним. Она просто надеялась, что соперница когда-нибудь исчезнет, и недоумевала, как вернуть былую привязанность мужа. И шофер, и я молчали. Мы, жители больших городов, привыкли рассеянно выслушивать самые интимные публичные откровения посторонних людей, но не способны на сочувствие и не умеем приходить на помощь.

Машина въехала на мост. Передо мной раскинулось море огней, прекрасное и величественное. В воображении словно оживали сцены, происходящие в разных уголках Шанхая, там, где горели все эти огни, где город жил напряженной жизнью – шумной, беспокойной, противоречивой. В этой жизни было столько одиночества, наслаждения, радости и любви.

Тиан-Тиан еще не спал. Он устроился на софе вместе с Пушинкой и писал в блокноте длинное письмо матери в далекую Испанию. Я присела рядом, и Пушинка убежала. Тиан-Тиан резко повернулся и пристально посмотрел на меня. У меня замерло сердце. Я, как и раньше, испугалась, что он опять учуял чужого мужчину. Должна сказать, что от тела Марка действительно исходил слабый животный запах, который мне нравился.

Взгляд у Тиан-Тиана был колючим и ледяным. Его невозможно было вынести. Я нервно встала и пошла в ванную. Он опустил голову и продолжил писать.

Из крана с шумом лилась горячая вода, зеркало в ванной заволокло туманом, и я больше не видела отражения своего лица. Я облегченно вздохнула, опустилась в горячую воду и расслабилась. При приближении беды я всегда скрываюсь в тепле ванны. Вода такая горячая. Черные пряди волос качаются на ее поверхности, как лепестки лилии. И в памяти всплывают только приятные и светлые воспоминания.

Мысленно возвращаясь в детство… Пробираюсь на чердак бабушкиного дома. Здесь пылятся старое сломанное, обитое кожей кресло на колесиках и огромный красный сундук из сандалового дерева с медными уголками. Я поднимаю крышку и достаю старые голубые керамические черепки, на которых написано «соль», обрывки материи, из которой когда-то было сделано ципао, и другие древние безделушки. Мне нравится подолгу сидеть в потертом кожаном кресле, играя со всеми этими сокровищами, а за маленьким окошком постепенно сгущаются сумерки.

– Ники!

Это бабушка зовет меня, но я притворяюсь, что не слышу. И снова:

– Ники! Я знаю, где ты прячешься.

Вот уже ее грузный силуэт показался на лестнице, я лихорадочно захлопываю крышку сундука, но меня выдают предательски грязные лицо и руки.