Страница 12 из 15
Шавершол повернул лодку к отлогому берегу. Надо поесть горячего мяса и отдохнуть у костра. Скоро они увидят родной Меркашер.
К самой воде подступал мелкий и редкий кустарник, за ним поднимались высокие светло-зеленые сосны, за соснами синело небо.
Угры нашли неглубокую круглую яму и на дне ее развели костер. Они опалили убитых по дороге птиц, наелись горячего мяса.
Шавершол сразу уснул, завернувшись в медвежью шкуру, а Оскор слушал неумолкающую реку, и в душе у него рождалась новая песня:
Певец проснулся от непонятного страха, вскочил и огляделся. Рядом спал Шавершол, с реки, покачиваясь, полз в темные кусты белый туман, в чистой зелени радостно суетились птицы. Но светлое утро не убило в душе тревогу. Оскор глядел на серую воду и что-то хотел вспомнить…
– Лодка! – он бросился к реке, долго бегал от куста к кусту, как потерявший след зверя молодой пес, но лодки не было.
11. ЛЕС И ЛЮДИ
Могучий лес окружал племя всадников, высылал вперед цепкие кусты ветлового ерника и крепкий вереск. Он захватывал зеленые пастбища, густотравные луга и узкие полоски желтеющих полей.
Лес наступал. Но угры не посылали навстречу ему воинов с железными топорами, не жгли высоких костров на пастбищах и полях, не бросали в огонь порубленные ели, истекающие смолой, тугой вереск и жидкий ивняк, пахнувший болотом. Похоронив старого Кардаша, они ждали послов с мудрым словом Большого шамана. День и ночь они думали об одном: кто первый покажется у южного вала, послы или булгары? Послы принесут спасение племени, булгары – гибель.
В предрассветных сумерках воины из рода черных орлов сменили у южных ворот быстроногих дзуров. Семь раз взойдет, проплывет по синему небу и спустится в темный лес горячее солнце. Семь раз сторожевые воины прокричат ему:
– Будь здоровым и сильным, Желтолобый!
В полдень брат вождя и старейшина черных орлов Мункач заметил идущих к городищу пеших воинов. Он ждал их, не поднимая тревоги. Они подошли… Молодой черноволосый охотник постучал рукояткой ножа в крепкие ворота и закричал:
– Воины Кардаша, пустите друзей!
Прикрывшись щитом, вышел на вал старый Мункач и спросил гостя:
– Кто ты? Кого привел на нашу землю?
– Я Гайно. Мы послы народа коми.
Старейшина подал знак, угорские воины открыли тяжелые ворота и впустили гостей.
Мать Гайно была из рода быстроногих дзуров. Он знал язык угорского народа и не раз бывал в городе старого Кардаша. Не расспрашивая сторожевых воинов, Гайно повел своих соплеменников к высокой юрте вождя. Чужие люди с удивлением глядели на большеколесные степные телеги, стоящие кругом, на временные загоны для скота, обнесенные высокой изгородью, на суетившихся у родовых костров женщин и детей. В городе старого Кардаша было шумно и тесно. Но гости не видели воинов.
Толкнув обитые шкурой двери, послы зашли в большую юрту вождя и остановились у дверей. Они ждали приглашения. Но никто не ответил на их приветствие, никто не позвал их сесть на почетное место гостей. Дом старого Кардаша был пуст. Сквозь маленькое продолговатое окно, затянутое бычьим пузырем, пробивался солнечный свет и ложился неровными полосами на темные шкуры и красивые ковры, разостланные на глиняном полу. Великий Нуми-Торум, поблескивая серебряным лицом, глядел на них устало и недружелюбно. Гости переглянулись и хотели уходить, но услышали голоса людей.
В жилище вождя вошли старейшины. Брат Кардаша позвал гостей к очагу, женщины принесли свежее мясо и старый мед в тонких булгарских кувшинах. Послы неторопливо ели и пили, а старейшины сидели молча у холодного очага. Гайно тоже молчал. Он знал угорские обычаи: пока женщины не унесут остатки еды, старики не будут говорить. Гости отдали женщинам серебряные чаши с чисто обглоданными белыми костями и пустые кувшины, старейшина черных орлов спросил Гайно о здоровье великого Камшамана и стал рассказывать о набеге булгар, о гибели многих воинов, о смерти раненого вождя, мудрого Кардаша. Гайно слушал, качал головой и пересказывал своим сородичам печальные слова старейшины.
– Мы видели, – сказал Гайно уграм, – молодой лес на ваших полях и пастбищах. У вас мало воинов, у нас мало женщин. Наши мужчины хорошие охотники. Ваши женщины не будут знать голода.
Старейшины поняли слова Гайно. Им рассказывали отцы, они видели сами: приходили из северных лесов беловолосые люди с дорогими подарками и брали угорских девушек в жены. Речку свою беловолосые охотники назвали Иньвой – Женской водой. На ее берегах селились они с черноволосыми угорскими женами.
…На другой день старейшины повели гостей на праздник девушек. На широкой поляне под священной лиственницей плясали угорские девушки. Щеки и грудь они раскрасили железной краской, на тонкие загорелые шеи надели желтые бусы. Окружали их небольшие костры, у костров сидели женщины с детьми и молчаливые одинокие воины.
Гости и старейшины уселись на шкуры. Девушки обняли друг друга за гладкие плечи и, тихо покачиваясь, запели о том, что они знают в лесу сладкие коренья, умеют варить буйный мед и делать войлок тоньше осинового листа. Гайно глядел и слушал, хотел запомнить, а потом спросить у старейшин имя девушки с ловкими и сильными руками. Она легко плясала, опираясь на длинные пальцы крепких маленьких ног. Такая жена не отстанет в лесу от охотника.
Окончив танец, девушка подошла к старейшинам и села впереди их.
– Она не знает законов племени? – громко спросил молодой охотник брата вождя.
– Нет, Гайно, – ответил ему старый Мункач, – дочь мудрого Кардаша хорошо знает законы своего народа.
Дочь вождя поправила тяжелые бусы из зеленого камня, поглядела на чужого охотника и встала. На ней было платье из мягкого войлока и широкий серебряный пояс. «Одежда ее дороже клееного лука», – подумал Гайно. Он хотел сказать ей ласковое слово, но она ушла с праздника.
– Ждет Илонка певца Оскора, – сказал вслед девушки старейшина Мункач. – Ходит к южному валу. Там встречает и провожает красную зарю.
Перед заходом солнца угорские девушки начали танец невесты, начали медленно, ступали на траву осторожно и мягко, как лесные кошки. Но с каждым кругом они кружились быстрее и их гибкие беспокойные руки тянулись к кому-то далекому и невидимому. Одинокие воины не могли усидеть у костров, когда танец стал быстрым, как смерч в лесной степи. Вскочили молодые женщины, встали удивленные гости из тоскливых северных лесов – их танцы были вялыми, осторожными. Только седые старейшины остались сидеть на шкурах, бесстрастные и мудрые.
Медленно садилось в синеющий лес раскалившееся за день солнце, становился мягче и спокойнее танец девушек-невест.
Скрылось солнце, сели на траву уставшие девушки, звонче запел Меркашер свою бесконечную песню, собирая в прибрежных кустах клубок белесых туманов. Садилась на землю ночь, она гнала старых и малых к родным кострам, к теплому огню…
Ранним утром ушли из города молодые коми-охотники с черноволосыми угорскими невестами, оставив старейшинам заплечные пестери с лисьими и бобровыми мехами. В то же утро сорок угорских воинов собирались в большую юрту вождя на совет. Давно ушли Оскор и Шавершол к Большому шаману. Два раза умирал и два раза рождался осколком месяц, а угры все ждали послов с мудрым словом, редко выходили за ворота городища. Таял их скот, иссякали запасы ячменного зерна. Темными пасмурными ночами подходили к городищу волки и долго выли.
Воины уселись на медвежьи шкуры вокруг холодного очага и старый Мункач сказал: