Нравоучительные сюжеты

Искоса на нее взглянув, парень продолжает кричать в трубку:

– Да тут бабка одна какая-то пристала. Так и в любви объясниться не дадут. Ну, чего тебе надо, бабуся?

– Молодой человек, – всхлипывает старушка, готовая вот-вот расплакаться. – У меня с дочерью плохо, «скорая» нужна срочно.

– Ну, подожди, я в две-три минуты закруглюсь, – обнадеживает парень и продолжает изъясняться с прежней многословностью Губатое его лицо то и дело расплывается в ухмылке. У мужчины, наблюдавшего со своей скамейки эту сцену, бледнеют щеки от негодования и под правым глазом начинает нервно подергиваться мускул. Про себя он отсчитывает: «Раз, два, три, четыре, пять. Пора!» – и решительно встает со скамейки, одергивает пиджак с таким видом, с каким когда-то на фронте, вероятно, одергивал гимнастерку.

– Какой же вы жестокий, ну хотя бы немножко милосердия, – почти стонет седая женщина. – Ведь я же «скорую»… мне же срочно.

Мужчина в сером костюме отстраняет ее рукой и рывком распахивает дверь телефонной будки. Очевидно, в его глазах такой полыхает гнев, что губатый парень, сказав своей собеседнице «обожди», опускает зажатую в руке трубку:

– Тебе чего, папаша?

– Вон отсюда, и сию же минуту, – раздельно повторяет человек в сером костюме, – ты что, негодяй, у женщины горе, а ты…

– Но позволь, папаша, зачем же так неосмотрительно выражаться. Тебе жить надоело, что ли? Ведь я же все-таки разрядник, – отвечает парень нагло, но уже не совсем уверенно. И вдруг на глазах у обомлевшей старушки человек, мирно сидевший на лавочке, хватает его обеими руками за ворот и вышвыривает из телефонной будки. Трещит воротник дорогой импортной джинсовой куртки, споткнувшись, парень падает на асфальт. Вскочив, он делает попытку замахнуться на пожилого мужчину, но тот неуловимым ударом ребра ладони в кадык опять валит его с ног. Со стоном поднимается парень с земли.

– Это же нападение, за это по Уголовному кодексу…

– Я не изучал Уголовный кодекс, – обрывает его мужчина, – зато в войну восемнадцать языков привел. Пожалуйста, вызывайте «скорую», – обращается он к старушке.

Закончив разговор, она покидает телефонную будку и подходит к незнакомому мужчине, по-прежнему сидящему на скамейке. Лицо его еще бледнее, чем было минуту назад от ярости, раскрытым ртом он жадно хватает прохладный вечерний воздух, на лбу капельки пота.

– Простите, я даже не знаю, как вас и отблагодарить.

Мужчина со знаком ветерана войны на своем штатском пиджаке вялым слабым голосом отвечает:

– Спасибо, я рад, что помог. Хотя если вы собираетесь меня отблагодарить, то я действительно обращусь е одной небольшой просьбой. Я дам вам денег. Здесь на углу аптека. Если вам не столь трудно, купите, пожалуйста, тюбик валидола. Две недели назад меня выписали из больницы после инфаркта.

Признание

Игорь Горбатов, небольшого роста, плотный, пробитый веснушками старший лейтенант, фронтовой корреспондент газеты «Советский сокол», неуклюже выбрался из задней кабины зеленого У-2, винт которого мельтешил на малых оборотах, и благодарно помахал на прощанье пилоту. Сквозь приглушенный треск мотора летчик прокричал:

– Держи правее болота, старшой. Отсюда до деревеньки всего километр. Как войдешь, отсчитай на правой стороне пятый дом, там и живет майор Белодед. А я пошел.

Мотор взревел, и У-2, не разворачиваясь, начал разбег перед взлетом. Была весна, шагая по целине к деревеньке, именовавшейся Петушками, Горбатов на каждом своем сапоге нес, как минимум, по полпуда густой иссиня-черной грязи. Перед крыльцом пятого дома он с волнением остановился и долго счищал с подошв тяжелую грязь, отдаляя минуту встречи с Белодедом. Мрачноватое лицо этого летчика старший лейтенант до мельчайших черточек изучил по десяткам фотоснимков, появившихся в газетах и журналах. За три года войны Иван Белодед совершил столько не всегда даже правдоподобных подвигов, что о нем заговорил весь мир. И не только союзники. Когда истребитель Белодеда отрывался от земляной полосы фронтового аэродрома и, ввинчиваясь в небо, уходил на высоту, увлекая за собой ведомых, фашисты за линией фронта истошно орали по радиостанциям своего переднего края:

– Ахтунг! Ахтунг, алярм! Бе-ло-дед!

Он бывал идеально точен и издевательски холоден в воздушных боях. Однажды со своим ведомым Белодед атаковал девятку «Юнкерсов-87» (их за корявые неубирающиеся шасси на фронте называли «лаптежниками») и уничтожил всех до единого. Три из них взорвались в воздухе, а остальные, прошитые желтыми трассами, горящими кострами упали в прифронтовой полосе. А в другом полете, когда его ведомый был сбит и приземлился на фюзеляж, Иван Белодед сел рядом на узкую с выбоинами шоссейку, на глазах у спешивших к месту вынужденной посадки фашистских автоматчиков взял на борт в свою тесную кабину товарища и успел зажечь огромный трехосный немецкий грузовик. Слава Белодеда росла, его представили ко второй Звезде Героя Советского Союза. Получив задание редактора организовать три подвальных статьи от майора Белодеда на тему «Воздушные бои в сложных метеорологических условиях», Горбатов поделился этой новостью со своим другом редактором армейской газеты Махоркиным.

– Угуй! – воскликнул тот.

– Ты чего это филином заголосил? – удивился Горбатов.

– Подожди, – предрекающе изрек Махоркин, – ты еще не так заголосишь вскорости. Дело в том, что майор Белодед принципиально не принимает газетчиков. Даже корреспондента «Комсомольской правды» выпроводил. И знаешь, что сказал: «Мне сержанта Муравьева для обобщения опыта выделили, вот и достаточно. А газетчики пусть после войны приходят, а сейчас боевые действия вести не мешают».

С невеселым чувством поднялся старший лейтенант по скрипучим ступенькам резного крылечка. На первый же его стук вышел богатырского телосложения сержант и, равнодушно выслушав просьбы провести к майору Белодеду, лениво ответил:

– Я, разумеется, доложу, товарищ старший лейтенант, но полагаю, что бесполезно это будет. Вашего брата майор не жалует. – В эту минуту за дверью раздался хрипловатый нетерпеливый бас:

– Куда ты пропал, Муравей? А ну, геть ко мне прямым ходом.

Сержант исчез, а Горбатов долго топтался на крыльце в угрюмой уверенности, что получит категорический отказ и даже разговор с этим крутым по характеру асом не состоится. Когда в коридоре раздались тяжелые шаги, он окончательно упал духом. Дверь рывком отворилась, и на пороге появился уже не сержант, а плечистый высокий человек в коричневой кожаной курточке с застежкой «молнией» и небрежно разметавшимися на голове русыми волосами. Сумрачный взгляд серых непроницаемых глаз не предвещал ничего хорошего.

– Ты, что ли, из газеты «Советская авиация», старшой?

– Я, – упавшим голосом ответил старший лейтенант Горбатов, моментально узнавший по портретам суровое с наметившимися складками лицо знаменитого летчика.

– Заходи, – резко бросил Белодед и повернулся к журналисту спиной. Проследовав за ним, Горбатов оказался в просторной горнице с цветами в кадках на подоконниках и чертежами на стенах. В центре стол, уставленный тарелками, начатая бутылка без этикетки и графин с квасом.

– Садись, – так же грубовато продолжал Белодед, без интереса взглянув на протянутое корреспондентское удостоверение. – Жрать хочешь? Мне тут за вчерашний сбитый выходной дали. Вот и решил нервную нагрузку малость снять. Тебе чистого или разбавленного? – спросил он, кивнув на бутылку, каким-то оттаявшим голосом.

– Чистого, – ответил Горбатов, а про себя подумал: «Вот сейчас угостит и на дверь укажет». Серые глаза у Белодеда подобрели, и весь он как-то повеселел, когда насмешливо воскликнул:

– Смотри-ка, значит, без разбавки умеешь. Ну, давай. Огурчики тут моя хозяйка Матрена Алексеевна на славу приготовила, да и квасок, что надо.

Они выпили молча и молча закусили. Белодед крякнул, тыльной стороной ладони обтер губы.