Страница 96 из 115
Глава 10 Terra infidelium: 1983–1992 гг
Добродетельное меньшинство
Исход «максипроцесса» и его последствия
Приговор по итогам «максипроцесса» был оглашен 16 декабря 1987 года. Из 478 обвиняемых 114 были оправданы, а тех, кого признали виновными, присудили в общей сложности к 2665 годам тюрьмы. Из приговора с очевидностью следовало, что суд признал правильность «теоремы Бушетты», но демонстративно не стал «раздавать справедливость скопом», как опасались многие либералы. Даже Лучано Леджо оправдали из-за отсутствия улик: обвинению не удалось доказать, что ой руководил действиями корлеонцев из-за решетки.
В последующие дни газеты, которые поддерживали магистрратов, провозгласили смерть мифа о мафии как о неотъемлемой части сицилийской культуры. Реакция, впрочем, были несколько преждевременной, скорее выражением надежды, чем констатацией факта. Прежде чем приобрести «полноценный» статус, приговору предстояло выдержать череду многочисленных апелляций, и существовали вполне обоснованные сомнения относительно того, что все осужденные таковыми и останутся. Леонардо Шаша продолжал отвергать «теорему Бушетты»: «Я всегда полагал, что мафия представляет собой конфедерацию мафий». Через два года писатель сошел в могилу, до последнего вздоха отказываясь признать, что Сицилии когда-либо удастся окончательно покончить с мафией.
Фальконе воспринял приговор как доказательство того, что, «уважая правила демократии, мы можем добиться существенного прогресса в борьбе с организованной преступностью». Он знал, о чем говорит: еще до завершения «максипроцесса» расследование обнаружило новые улики, позволившие группе Капонетто начать подготовку новых судебных процессов. Показания pentitoАнтонино Кальдероне также позволяли рассчитывать на лучшее; в марте 1988 года были проведены 166 арестов. Магистраты из других сицилийских городов проводили собственные расследования. Общество охватила эйфория, и Фальконе приходилось неустанно повторять, что «Максипроцесс» — только начало долгого пути.
Пожалуй, он был бы еще осторожнее в оценках, доведись ему услышать показания pentiti. «Мы были уверены, что весь этот Максипроцесс окажется пустышкой, а о всяких теоремах Бушетты даже и не вспомнят». В Коза Ностре считали, что процесс окажется очередным политическим спектаклем, который поставят, чтобы успокоить общество, возбужденное кровавыми годами laMattanza. Разумеется, обойтись без обвинительных приговоров как таковых было невозможно в принципе, но ведь существует апелляционный суд, а адвокаты получают очень неплохие деньги за свои услуги…
Поначалу могло сложиться впечатление, что к этому все и идет. Итальянская юстиция, как говорится, долго запрягала, политики на содержании у мафии добились принятия закона, который запрещал «необоснованно длительное» содержание под стражей до суда. Поскольку же расследование дел мафиози, ввиду их запутанности, продвигалось крайне медленно, адвокаты мафии не преминули воспользоваться этим законом. К началу 1989 года в тюрьме оставались только 60 из 342 человек, приговоренных в декабре 1987 года к тюремному заключению.
В 1990 году апелляционный суд Палермо отменил ряд приговоров и, самое важное, выбил опору из-под «теоремы Бушетты», отказавшись признать членов Комиссии виновными в том, что они, в силу своего положения, несут ответственность за преступления, совершаемые Коза Нострой. Затем материалы «максипроцесса» поступили в кассационный суд, который возглавлял судья Коррадо Карневале, заслуживший обыкновением оправдывать мафиози придирками к мелким юридическим упущениям обвинения прозвище Убийца Вердиктов. (В октябре 2002 года кассационный суд аннулировал решения судьи Карневале по причине его «косвенного соучастия в преступной деятельности мафии». Можно сделать вывод, что Карневале просто-напросто, как он сам всегда утверждал, применял законы с чрезмерной пунктуальностью.)
Фальконе пришлось столкнуться с оппозицией внутри правоохранительной системы. После «максипроцесса» инициатор создания антимафозной команды магистратов Антонино Капонетто решил вернуться во Флоренцию. Фальконе, на прощальном ужине в честь Капонетто не сдержавший слез, был очевидным кандидатом на освободившуюся должность начальника следственного отдела. Но благодаря политическим играм, подковерным интригам и профессиональной зависти, замаскированной нападками на «зарождающийся культ личности», эта должность досталась Антонино Мели, ветерану полиции, дослуживавшему последние годы перед отставкой и никогда не принимавшему участия в расследовании деятельности мафии. Фальконе не просто оскорбился и ощутил себя униженным — он испугался. «Я — труп», — говорил он друзьям, прекрасно понимая, что Коза Ностра наверняка обратит внимание на выказанное ему государством пренебрежение.
Мели (человек, абсолютно неизвестный широкой публике) распределил среди магистратов новые расследования, причем тем, кто раньше работал исключительно с мафиозными преступлениями, достались и преступления обычные. Еще он расширил состав группы, набирая в нее сотрудников по собственному усмотрению, и поручил расследование преступлений мафии в Палермо в том числе и магистратам из других сицилийских городов. Сомнений в честности Мели никогда и ни у кого не возникало, таков уж, как выяснилось, был метод его работы, в корне отличавшийся от метода Капонетто и Фальконе: те были уверены, что, поскольку Коза Ностра представляет собой цельную организацию, расследованием ее деятельности должна заниматься не менее цельная группа.
С тревогой наблюдая за всеми этими событиями из Марсалы, Борселлино в конце концов решил поделиться своими опасениями с публикой. «Ненавижу, когда кто-то пытается повернуть часы вспять», — говаривал он. После интервью Борселлино, опубликованного в газетах, немедленно было созвано совещание высшего состава магистратуры (CSM), на котором постановили внимательно изучить претензии Борселлино. Фальконе представил служебную записку, в которой прямо указал, что с назначением Мели антимафиозное расследование фактически остановилось. Очередное совещание CSM официально считалось закрытым, но то, о чем на нем говорили, быстро стало известно как сторонникам Фальконе, так и его противникам; посыпались новые обвинения в политиканстве и приверженности культу личности, за которыми все как-то быстро забыли, из-за чего разгорелась полемика. Фальконе было подал в отставку, но потом забрал свое заявление. В итоге длительных и деморализовавших магистратуру препирательств CSM распорядилось, чтобы обе стороны уладили возникшие разногласия, то есть еще больше ослабило позиции Фальконе. В эти дни Дворец юстиции Палермо получил прозвище Ядовитый дворец.
История последовавших за «максипроцессом» неприятностей Фальконе, связанных с происками части его коллег-магистратов, есть наглядное подтверждение того, насколько эгоистичны могут быть итальянские органы власти. В глазах многих политиков и их союзников в магистратуре антимафиозная группа была вовсе не чрезвычайно полезным инструментом юридической системы, защищавшим невинных и каравшим виновных. Нет, ее воспринимали как новое «средоточие власти», опираясь на которое возможно влиять на политику государства. Пытаясь обеспечить исполнение законов, Фальконе и Борселлино порой производили впечатление трехмерных людей, которые вынуждены объяснять свое поведение обитателям двумерного мира. Магистраты прилагали максимум усилий, чтобы указать на «третье измерение» законности, однако сам факт существования этого измерения был непостижим для людей, привыкших жить в координатах политических игрищ и бюрократических процедур.
В июне 1989 года опасения Фальконе относительно его уязвимости для мафии подтвердились: на камнях близ летнего домика, который они с женой арендовали, была обнаружена спортивная сумка «Адидас», набитая взрывчаткой. Фальконе выступил с нехарактерным для себя резким заявлением, обвинив в покушении политиков, поддерживающих Коза Ностру. В следующие месяцы CSM пришлось вновь изучать обстановку в Ядовитом дворце, поскольку Фальконе забросали анонимными клеветническими письмами (вероятно, их сочинял один из коллег магистрата). Среди прочих обвинений в этих письмах было и такое — мол, Фальконе подкупил одного из pentiti, дабы тот дал соответствующие показания, которые позволили начать войну с корлеонцами. В январе следующего года Леолука Орландо, мэр Палермо, согласившийся даже объединиться с коммунистами перед лицом мафиозной угрозы, был наконец-то смещен со своего поста стараниями христианских демократов, считавших его политическим раскольником. Перспективы Фальконе и антимафиозного расследования в целом выглядели весьма мрачными.