Страница 57 из 115
Рассказ Кола Джентиле является сомнительной попыткой оправдать свою жизнь как в собственных глазах, так и в глазах других. Он старается представить себя, хотя и не всегда успешно, подлинным «человеком чести», совершенно искренне полагая, что всегда был тем, кто пытался установить мир и справедливость внутри преступной организации. Существуют некоторые свидетельства того, что он неоднократно пытался выставить себя в этом радужном свете. Так, например, один человек утверждает, что в 1949 году он целый день беседовал с Джентиле и с умилением вспоминает о снисходительном отношении, которое тот к нему проявлял, шутливо называя его duttureddu («маленький профессор»). Этот человек, в то время еще молодой студент, говорит, что ветеран «общества людей чести» с помощью гипотетической ситуации объяснил свое понимание того, что значит быть мафиози.
«Представь себе, маленький профессор, что я пришел сюда безоружный, а ты вытащил пистолет, прицелился в меня и говоришь: "Кола Джентиле, вставай на колени". Что тогда мне делать? Я встану на колени. Но то, что ты заставил Кола Джентиле это сделать, вовсе не означает, что ты мафиози. Это означает, что ты кретин с пистолетом в руке.
Теперь допустим, что я, Никола Джентиле, войду безоружным, и ты тоже будешь безоружен, и я скажу тебе: "Послушай, маленький профессор, я оказался в сложном положении. Мне придется попросить тебя встать на колени". Ты спросишь меня: "Зачем?" И я скажу: "Давай я тебе объясню, маленький профессор". И мне удастся убедить тебя в том, что тебе надо встать на колени. В тот момент, когда ты это сделаешь, я стану мафиози.
Если ты откажешься, тогда мне придется в тебя стрелять. Но это не означает, что я победил, это означает, что я проиграл, маленький профессор».
Из этой истории видно, что даже в гипотетической ситуации Джентиле не смог обойтись без пистолета в руке.
«Маленьким профессором» он называл Андреа Камиллери, ставшего теперь литературной знаменитостью Италии. Его криминальная проза написана в мягком, ироническом стиле и насыщена сицилийской речью. Книги Камиллери занимают ведущие места в списках бестселлеров. Мы не можем утверждать, что воспоминания Камиллери об этой встрече являются абсолютно достоверными, но они наглядно демонстрируют, что, несмотря на все свои попытки казаться благородным, Кола Джентиле не скрывал, что его ремесло тесно связано с насилием. В своей автобиографии он признает, что «нельзя стать главарем мафии, не будучи безжалостным».
В то самое время, когда Ник Джентиле, сидя в Риме, спокойно излагал детали своей биографии, такой же прецедент случился и в США. Американский мафиозо Джо Валачи, опасаясь того, что будет убит в тюрьме своими бывшими сообщниками, заговорил с федеральными агентами. Именно Валачи первым поведал миру о том, что американские мафиози предпочитают называть свою организацию Коза Ностра. Имя Валачи получило широкую известность в 1963 году, когда он дал показания подкомитету Конгресса по организованной преступности. Роберт Кеннеди, назначенный своим братом-президентом на пост министра юстиции и генерального прокурора, назвал показания Валачи «величайшим информационным прорывом в сферу деятельности существующей в Соединенных Штатах организованной преступности и бандитизма». Записки Валачи продавались огромными тиражами.
Но, как с самого начала заметили скептически настроенные аналитики, Валачи не входил в состав высшего руководства американской мафии. Он был лишь рядовым членом и не принимал участия в дискуссиях, проводившихся на высшем уровне. В отличие от него Кола Джентиле, этот печальный и одинокий главарь мафии, доживающий свой век в пригороде Рима, входил в элиту криминального сообщества. Он работал рука об руку со всеми самыми знаменитыми боссами 1920-х и 1930-х годов, такими как Джо Массериа по прозвищу Босс, Аль Капоне, Счастливчик Лучано, Винченцо Маньяно, Альберт Анастасиа и Вито Дженовезе. Удивляет то, что откровения Джентиле до сих пор не переведены на другие языки и за пределами полуострова о них известно лишь немногим.
Жизнь Джентиле проходила на фоне тех «внутренних перемен», которые испытывали простые сицилийские эмигранты, становясь американцами. Но, как это ни странно, они в то же самое время становились и итальянцами. Общеизвестным фактом является то, что итальянцы не отличаются развитым чувством национальной общности. Оказавшись на острове Эллис, толпы эмигрантов из Палермо, Неаполя и Пармы общались между собой на малопонятных диалектах. Для многих из них «Италия» была абстрактным понятием. Однако, сталкиваясь с эмигрантами из других стран, они впервые начинали сознавать себя итальянцами. Чтобы выразить свою принадлежность к итальянской нации, они следовали старым обычаям своей прежней родины и быстро привыкали к новым, таким как празднование Дня Колумба.
Американские преступники итальянского происхождения испытывали точно такие же «внутренние перемены», но процесс их ассимиляции сопровождался большей жестокостью и кровопролитием. К 1920 году только в одном Нью-Йорке насчитывалось около миллиона этнических итальянцев. Нет необходимости говорить, что лишь малую их часть составляли преступники. Но растущее благосостояние итальянской общины предоставляло множество возможностей заняться незаконным бизнесом. Это обстоятельство позволило вступить в тесное взаимодействие гангстерам, прибывшим в Америку из различных районов Италии. Уличные лотереи пользовались такой же популярностью в итальянских кварталах американских городов, какой они пользовались в Италии. Южно-итальянская кухня также становилась средством незаконного обогащения. Воспользовавшись угрозой насилия, можно было получить прибыль с доставки поступающих из Европы продуктовых товаров, таких как, например, оливковое масло. Впоследствии эту схему все чаще и чаще применяли в отношении товаров, доставляемых с западного побережья США, — достаточно вспомнить артишоки Чиро Террановы.
Кроме того, итальянцы стали наиболее многочисленной этнической группой, работавшей в нью-йоркском порту. В 1880 году ирландцы составляли 95 % нью-йоркских докеров. К 1919 году 75 % докеров были итальянцами. В особенности много их было в Ист-Сайде и Бруклине. Расположенный по соседству с Бруклином район Ред-Хук был сплошь итальянским. В период между двумя мировыми войнами и впоследствии здесь находилась штаб-квартира одного из преступных синдикатов. Действовавшая в порту система была всеобъемлющей, жестокой и высокорентабельной. Желая утвердить монополию своего профсоюза на подбор кадров, официальные представители Международной ассоциации портовых рабочих (МАПР) применяли в отношении докеров методы запугивания. Чтобы получить монополию на проведение всех портовых работ, они подкупали руководителей судоходных и стивидорских компаний. Политическое прикрытие осуществлялось с помощью основанного в конце 1920-х годов Городского демократического клуба, который мало чем отличался от сборища гангстеров. Контрабанда, грабеж и вымогательство были обычным делом в этом районе города. Многие руководители МАПР принадлежали к маленькой группе связанных кровными узами семейств. За ними стояла крайне жестокая система, возглавляемая такими людьми, как Альберт Анастасиа и Винсент Маньяно.
Кола Джентиле родился неподалеку от Агриженто. Ему было всего лишь восемнадцать лет, когда в 1903 году он прибыл в Америку. Жестокий юноша с гипертрофированным чувством собственного достоинства имел все задатки будущего мафиозо. Переехав в Канзас-Сити, Джентиле стал коммивояжером, торгующим тканями. В основе его работы лежало мошенничество: рулоны ткани, которую он продавал как полотно, не имели с полотном ничего общего, если не считать маленького отреза, который демонстрировался доверчивому покупателю как образец.
Благодаря своей работе Джентиле наладил связи во многих американских городах и приобрел репутацию смышленого малого, который может постоять за себя и за своих друзей. В возрасте двадцати одного года он прибыл в Филадельфию, где прошел обряд посвящения в члены мафии. Спустя три года Джентиле вернулся в свою родную деревню на Сицилии, уже в качестве мужчины с деньгами и положением. Там он женился, и у него родился ребенок, а затем он снова отправился в Америку, чтобы продолжить карьеру в «обществе людей чести». Его жена и ребенок остались на острове.