Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 115

В течение почти двух десятилетий итальянские реформаторы возмущались положением крестьян во внутренних районах Сицилии, но так ничего и не сделали, чтобы исправить ситуацию. Скудное пропитание, неграмотность, малярия, долговое рабство, ужасающие условия труда, жестокая эксплуатация, за которой стояла мафия, и воровство, которое оправдывали купленные судьи, — все это сохранялось на острове в первозданном виде.

В Корлеоне крестьяне говорили, что честные хозяева встречаются так же редко, как белые мухи. Большинство из 16 тысяч жителей этого городка составляли сельскохозяйственные рабочие, жалкое существование которых зависело от крупных зерновых ферм, разбросанных на холмах, что окружали город с его узкими улочками, крошечными площадями и церквями в стиле барокко. Корлеоне существовал для того, чтобы кормить Палермо, хотя порою казалось, что он не способен прокормить даже собственных жителей. Один английский путешественник, посетивший Корлеоне в

90-е годы XIX столетия, отмечал, что город населяют «бледные, анемичные женщины, мужчины с запавшими глазами и необычайно оборванные дети, которые просят хлеба хриплыми, каркающими голосами и своим странным видом напоминают уставших от жизни стариков».

Росси приехал в Корлеоне, чтобы взять интервью у человека, который посвятил свою жизнь тому, чтобы изменить существующие условия. Этому человеку суждено было стать символом борьбы как с нуждой, так и с мафией.

Нищета крестьян сицилийской глубинки имела весьма простые причины. Крупные землевладельцы Корлеоне и подобных ему городов, как правило, проживали в Палермо и на условиях краткосрочной аренды сдавали свои участки посредникам, или, как их здесь называли, gabelloti. Краткосрочная аренда означала, что gabellotiдолжны быстро выжать деньги из крестьян. Типичный gabellotoпредставлял собой человека, добившегося всего собственным трудом и потому безжалостного к окружающим. Gabellotiнеизбежно наживали себе врагов, зачастую были вынуждены защищать от бандитов и конокрадов себя и свое имущество, в особенности скот. Нередко они либо вступали в союзы с бандитами, либо ими руководили. Но часто им требовались друзья и в легальном бизнесе. Несмотря на отмену феодальной системы и время от времени проводившиеся аукционы по распродаже церковной и государственной собственности, как и десятки лет назад, приходилось преодолевать бюрократические препоны.

Поскольку gabellotiиграли столь значительную роль в уродливой сицилийской экономике, нередко можно было услышать, что мафиози и gabelloti- одно и то же. Точнее говоря, если они вступали в мафию, им было легче делать свое дело. Так, например, мафия имела контакты в Палермо, где заключалось множество сделок по земельной аренде. Помимо этого, членство в «обществе чести» позволяло воспользоваться силой для борьбы с непокорными крестьянами.

Осенью, за год до приезда Адольфо Росси в Корлеоне, угнетаемые крестьяне Западной и Центральной Сицилии вдруг стали объединяться в новую организацию, получившую название Fasci. Эта организация не имела ничего общего с появившимся спустя десятилетия милитаристским, антидемократическим движением Fascisti, основателем которого был Бенито Муссолини. Fascioозначает «связка», «пучок»; это слово использовали как символ солидарности. Сицилийская Fasciпредставляла собой нечто вроде братства, объединившего крестьян против землевладельцев и gabelloti.

Благодаря движению Fasciвнимание всей страны в течение нескольких месяцев 1893 года было сосредоточено на городке Корлеоне. Местное отделение Fasci, основателем и руководителем которого был Бернардино Верро, стало одной из первых организованных групп на острове. Еще год назад Верро был всего лишь мелким муниципальным чиновником с незаконченным образованием (его исключили из средней школы). В Италии насчитывались тысячи подобных безвестных функционеров, людей, вынужденных искать покровителя, чтобы получить административную должность, причем настолько низкооплачиваемую, что им едва удавалось прокормить семью. Разъяренный творившейся вокруг него несправедливостью, Верро взбунтовался.

Сделавшись лидером корлеонского отделения Fasci, Верро оказался пленником своих политических убеждений. Но к тому времени ему было уже все равно. Он выступал перед крестьянами с пламенными речами, на их собственном диалекте, приводил примеры из басен, которые они знали наизусть. С убежденностью и пылом утописта он выступал за сотрудничество, дисциплину и права женщин. Он убеждал всех в том, что будущее за социализмом и что капиталистическая система сильна только потому, что в людях стало меньше любви, но придет время, когда все человечество сольется в тесном любовном объятии. Верро разъезжал на муле по окрестностям, посещал близлежащие города. Везде, где он выступал, создавались отделения Fasci. И Верро, и другие лидеры движения были страстными проповедниками, только ратовали не за церковные, а за мирские блага. При встрече они, «словно настоящие братья», целовали друг друга в губы.

Именно Верро был тем человеком, ради интервью с которым Адольфо Росси приехал в Корлеоне. К тому времени, когда Росси совершал путешествие по сицилийской глубинке, Верро стоял во главе первой в истории Италии массовой забастовки крестьян. Он стал лидером, который держался на равных с политиками и чиновниками высших рангов, человеком, заслужившим симпатии почти всех слоев итальянского общества.

Благодаря встрече Росси и Верро появился один из немногих портретов лидера Fasci, написанных с натуры. В этом интервью чувствуется влияние тех предубеждений, которые Росси приобрел в Новом Свете, а также готовность журналиста потворствовать сентиментальному представлению итальянских читателей о Сицилии. Несмотря на эти недостатки, интервью позволяет понять, кем на самом деле был Верро и чем в действительности являлась организация Fasci.

Другие люди, знавшие Верро, описывали его как энергичного, грубого и несдержанного человека, абсолютно преданного своему делу. Что касается Росси, он рассматривал эту «провинциальную диковинку» взглядом столичного жителя: «Председатель Fasci- молодой человек двадцати семи или двадцати восьми лет. В чертах его лица определенно есть что-то арабское, прежде всего борода и, в особенности, большие, навыкате глаза».

Ответы Верро на вопросы Росси говорили о том, что крестьянский вожак исполнен надежды и энтузиазма. «В нашем отделении числится около шести тысяч человек, среди которых и мужчины, и женщины… Наши женщины так хорошо усвоили преимущества союза бедняков, что теперь учат своих детей социализму». Росси сумел оценить и политическую сообразительность Верро. Четкие, но умеренные требования, выдвинутые в Корлеоне, были подхвачены всеми прочими отделениями Fasciна Сицилии: новые контракты, в условия которых входило разделение сельскохозяйственной продукции между собственником и крестьянами, бравшими у него в аренду маленькие участки земли. Даже многие консерваторы сочли эти требования вполне обоснованными. Большинство землевладельцев Корлеоне приняли предложенные им условия. «Но самые богатые все еще не сдались, — пояснил Верро. — И не столько по экономическим причинам, сколько в порыве раздражения. Они не хотят, чтобы кому-то показалось, что они пошли на уступки»!

Верро с гордостью провел журналиста по большому подвальному помещению, которое служило штаб-квартирой его организации. У дальней стены над столом возвышался терракотовый бюст Маркса, слева и справа от него висели портреты героев-патриотов Мадзини и Гарибальди. Под столом размещалась коллекция старинного оружия, здесь были сабли, мушкеты и короткоствольные ружья.

В этом подвале Росси взял интервью у нескольких крестьян. Они рассказали ему о том, что члены Fasci, которые умеют читать и писать, знакомят своих неграмотных сотоварищей со свежими новостям, поступающими из остальных районов острова. Входившие в организацию бывшие солдаты создали целый оркестр и, надевая военную форму, исполняли патриотические песни и гимн рабочих, ставший гимном Fasci. Росси спрашивал у крестьян, что они понимают под социализмом. «Революцию!» — последовал ответ. «Иметь общую собственность и потреблять одинаковую пищу», — сказал другой. «Мне уже пятьдесят лет, — взял слово третий, — а я еще ни разу не ел мяса».