Шиворот-навыворот

– Странный способ выказывать свое хорошее отношение. Но продолжайте. Я вас слушаю.

– Мне больше нечего сказать, – робко отозвался Бидлкомб, – только не говори про меня ничего, Дик, а? Будь другом. Я за тебя буду заступаться. Честное слово. Ябедничать нехорошо. Ты раньше никогда не ябедничал.

– Не волнуйтесь, друг мой, – сказал Поль. – Я не буду отбивать хлеб у достойнейшего Чонера. То, о чем я собираюсь поведать доктору, не имеет к вам никакого отношения.

– Честное слово? – воспрянул духом Бидлкомб.

– Да, честное слово, – желчно проговорил Поль. – А теперь я просил бы оставить меня в покое. Нет, не надо Рукопожатий. Я был вынужден принимать от вас пинки, но это не значит, что я обязан принимать уверения в вашей дружбе.

Бидлкомб удалился с видом слегка пристыженным, но в Целом весьма довольный, что его страхи не подтвердились.

«Слава Богу, – думал Поль, – этот хоть оказался не таким настырным. Ну и компания! Ну вот, еще один пожаловал!»

Вслед за Бидлкомбом к нему стали подходить один за другим школьники. Одни были более угодливы, другие менее, ко все клялись, что и в мыслях не держали как-то обидеть его, и умоляли не жаловаться на дурное с ним обращение. В знак добрых чувств и примирения они приносили маленькие подношения – пеналы, перочинные ножики и так далее. Эти визиты довели Поля до исступления. Однако, после жарких объяснений, ему удалось успокоить их, развеять их страхи, но не успел он отправить восвояси последнего просителя, как увидел, что к нему направляется Джолланд.

Джолланд оперся на парту руками и пристально посмотрел в лицо Полю своими зелеными глазами.

– Не знаю, что ты там наговорил ребятам – вид у них мрачный, и они помалкивают о ваших переговорах, но я тебе скажу прямо: я не думал, что ты докатишься до такого.

– До чего? – удивленно спросил Поль, которому это уже порядком надоело.

– До того, что станешь стучать на всех нас. Если после каникул тебе от ребят сильно доставалось, то в этом виноват ты сам. В прошлом семестре ты вел себя прилично, а сейчас с первого дня ты как с цепи сорвался. Сначала я думал, ты просто валяешь дурака, но теперь я уже не знаю, что это, и знать не желаю. Я защищал тебя как мог, пока вчера ты не опозорился окончательно. Я тоже был среди тех, кто лупил тебя, и в следующий раз поступлю точно так же. Имей это в виду. Вот все, что я хотел сказать.

Слышать ото было малоприятно, но Поль не мог подавить чувство, что упреки эти не лишены оснований. Джолланд по-своему был добр к нему, хотя это и причиняло Полю определенные неудобства. Так или иначе Поль ответил довольно кротко:

– Ты не прав, друг мой, не прав. У меня нет ни малейшего желания рассказывать доктору про кого-либо. Так я и доложил твоим приятелям. Со мной случилось нечто крайне неприятное, но ты все равно не поймешь, даже если я буду объяснять.

– Я не знал, – уже мягче сказал Джолланд. – Если тебе нужно какое-то лекарство...

– Так или иначе, – отвечал Поль, не собираясь открываться мальчишке,ни тебя, ни твоих товарищей это никак не заденет. Ты неплохой мальчик, и я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности – ты и сам их накличешь на свою голову, – а потому оставь меня в покое.

На все эти разговоры ушло немало времени. Взглянув на часы, Поль обнаружил, что уже почти восемь. Доктор что-то задерживался. Мистеру Бультону сделалось не по себе. Он стал лихорадочно высчитывать, кто вернется раньше – доктор или Чонер.

До церкви было двадцать минут ходьбы, служба длилась час. Значит, Чонер должен вернуться к половине девятого. Сейчас как раз было восемь. У Поля оставалось полчаса надежды.

Если Чонеру удастся раньше него поговорить с доктором и показать записку, все его попытки объясниться – даже если у него хватит на это сил будут сочтены неубедительными. Но если опередить негодяя и рассказать доктору все как есть, донос успеха не возымеет.

Мистер Бультои сидел, наблюдая, как быстро движется минутная стрелка и страдая всей душой. Уже четверть девятого. Ну почему доктор так запаздывает? Каким фарсом порой оборачиваются светские церемонии. Неужели он позволил уговорить его остаться на ужин? Двадцать минут девятого. Чонер и все остальные будут с минуты на мнуту. Звонок. Он пропал. Нет, он спасен! В холле послышался голос доктора Гримстон. Как долго он снимает пальто!..

Но терпеливо ждущему воздается сторицею! Через мгновение доктор появился в классе, выделил взглядом Поля и, сказав: «Бультон, я готов тебя выслушать», двинулся к кабинету. Поль шел за ним на деревянных ногах. Как это не раз бывало, заготовленное вступление начисто вылетело из головы. Голова его сделалась как чугунная. Его так и подмывало задать стрекача, но он подавил в себе этот убийственный порыв и прошел в кабинет.

На столе стояла лампа с зеленым абажуром. Доктор сел в кресло у огня, закинув ногу на ногу и соединив кончики пальцев.

– Итак, Бультон, я тебя слушаю.

– Нельзя ли мне присесть, – проговорил сиплым голосом Поль первое, что пришло ему в голову.

– Прошу, – отозвался доктор.

Поль поставил стул напротив кресла доктора и сел. Он пытался прокашляться и привести в порядок мысли, но в голове вертелось одно: зеленый абажур придавал лицу доктора какой-то мертвенный оттенок.

– Соберись с мыслями, – сказал доктор после того, как часы на камине отсчитали минуту. – Нам спешить некуда, друг мой.

Но это как раз напомнило Полю, что время не ждет. Если он не поторопится, сюда войдет Чонер и все погубит. Однако он смог сказать лишь:

– Я весьма взволнован, доктор Гримстон. Весьма! Доктор коротко кашлянул и сказал:

– Я слушаю тебя, Бультон.

– Дело в том, что я нахожусь в крайне затруднительном положении, сэр, и не знаю, с чего начать. – Тут он снова замолчал надолго, а доктор поднял густые брови и поглядел на часы.

– Готов ли ты начать говорить в ближайшее время? – сказал он с подозрительной учтивостью. – Или же предпочтешь зайти позже?

– Ни в коем случае, – возбужденно отозвался Поль. – Я начну сейчас же. Я уже начинаю. Просто мой случай – очень сложный, и мне крайне затруднительно объяснить его.

– Тебя что-то тревожит? – спросил доктор. Поль услышал шум и голос в гардеробной – то вернулись из церкви школьники.

– Да... нет, – сказал он и повесил голову.

– Неожиданный, если не сказать крайне двусмысленный ответ. Как прикажешь тебя понимать?..

В этот момент в дверь постучали. В панике Поль вскочил на ноги, закричав во весь голос:

– Не пускайте его! Сначала выслушайте меня. Не пускайте этого негодяя! Он меня погубит!

– Я собирался сказать, что я занят, – отозвался доктор, – но во всем этом есть что-то столь странное, что пусть стучавший войдет, кто бы он ни был.

Дверь отворилась, и тихо вошел Чонер. Он был бледен, тяжело дышал, но в остальном вполне владел собой.

– Что, Чонер? – спросил доктор. – Тебе тоже что-то не дает покоя?

– Извините, сэр, – сказал Чонер. – Бультон вам еще ничего не рассказывал?

– Пока нет. Помолчи теперь, Бультон. Я слушаю Чонера. В чем дело?

– В том, что он знал о моих намерениях рассказать вам кое-что о нем и потому угрожал опередить меня и наговорить вся1 ких гадостей про меня, сэр. Я решил, что должен при этом присутствовать.

– Это ложь! – вскричал Поль. – Какой же он мерзавец! Не верьте, доктор Гримстон, ни единому его слову. Это наглая клевета!

– Меня это настораживает, Бультон, – заметил доктор. – Если бы твоя совесть была чиста, ты бы не мешал мне выслу шать Чонера, который, несмотря на очевидные дефекты его характера, – тут он судорожно сглотнул, ибо не мог преодолеть отвращение к своему питомцу, – безусловно, добросовестный и сознательный ученик. Пусть сначала говорит он.

– С вашего разрешения, сэр, – сказал Чонер, украдкой бросив торжествующий взгляд на Поля, который, сознавая весь ужас происходящего, рухнул без сил в кресло, – я решил, что мой долг – сообщить вам о том, что я обнаружил в молитвеннике Бультона. – И он вручил Гримстону каракули Дика, каковые доктор прочитал, поднеся записку к лампе.