Страница 7 из 45
– Сколько тебе лет? – спросила мать.
– Скоро пятнадцать, – отвечал Бальтазар.
– Значит, мой юный друг, – сказала женщина, наклоняясь к нему, – ты тот самый юноша, о котором рассказывал нам Валентин. Это ты похитил у привратника ключ от ворот. Как видишь, мы тебя уже знаем. Добро пожаловать в этот дом. А ты, горлан, собери-ка всех. Мы отпразднуем прибытие этого нового брата, как положено!
И в свою очередь она поцеловала Бальтазара троекратным поцелуем, потом распорядилась, чтобы его осла отвели в конюшню, вытерли его там соломой и поскребли чесалкой, пусть и он примет участие во всеобщем веселии, как вполне того заслужил.
5
Бальтазар Кобер, как выяснилось, попал в гости к плотникам. Некоторые из них принадлежали к тайному обществу вестников. Они были потомками тех святых отшельников, которых гражданское и военное правосудие под самыми бессмысленными предлогами удалило из общества и которым по этой причине пришлось скрываться в лесах, где они освоили искусство обработки дерева. Их называли разносчиками чумы, маврами, жидами, детоубийцами, ворами домашней птицы… Они же стали настоящими мастерами плотницкого дела, о чем вскорости стало известно монахам и архитекторам. В описываемую эпоху их уже уважали, хотя и продолжали бояться.
Собственно говоря, Бальтазар сумел проникнуть в таком юном возрасте в закрытый, но огромный мир вестников благодаря особой снисходительности, особо благоприятному для него стечению обстоятельств. Ученик начинал работать у мастера с девяти лет, а иногда и раньше. Но в ремесленное братство его могли принять только после долгих и терпеливо проводимых испытаний, и в большинстве случаев он в течение всей своей жизни даже не догадывался, что такое братство существует. Но Бальтазар очень понравился Паппагалло, общепризнанному вожаку этих «странствующих писцов», как они часто себя называли, и получил посвящение из его собственных рук и уст.
Это мать открыла в тот вечер все секреты нашему другу, ведь до сих пор его просто не успели с ними ознакомить, рассказала она ему и о многом другом, например, о том, как использовать букву «в» в вопросах и ответах, которые помогают собеседникам узнать, что они братья по тайному обществу вестников, и о том, что их святым покровителем является святой Иаков из Компостеллы и что он взял их под свою опеку значительно раньше, чем паломников и рыцарей. Словом, Бальтазар, очарованный, изумленный, пораженный всем услышанным, пришел к выводу, что сегодня за один вечер он узнал больше, чем за полгода учебы в Дрездене.
Поэтому он очень обрадовался, когда на следующий день ему предложили остаться в Кобурге, где и ожидать послания от актеров, ибо пока не было известно, куда в точности они направились – в Мейнинген, то есть на запад, или на юг, в Бамберг. Великан, которого мать называла «горланом», повел Бальтазара на стройку, где он увидел братьев за работой. Они заканчивали строить дом, и юноше показалось, что, занятые обтесыванием брусьев, они не обратили на него ни малейшего внимания, как вдруг из-за штабеля досок он услышал голос, зовущий его к себе.
Сначала ему послышалось, что это голос ребенка, но потом он увидел, что на него смотрит женщина, между прочим, очень красивая.
«Ты Бальтазар, сын Сигизмунда Кобера из Баутцена, не так ли?»
Пораженный красотой незнакомки, юноша что-то пробормотал, начал заикаться и умолк.
«А я тебя сразу узнала, – ласково продолжала она. – Хотя ты еще и не родился, когда я умерла, но мне случалось несколько раз встретить тебя уже после этого тяжелого времени. Ты не догадываешься, кто я? Я – Валентина, первая жена незабвенного Иоганна Сигизмунда, который недавно присоединился к нам».
«Конечно, я вас тоже узнал, – ответил Бальтазар, не испытав, впрочем, особых эмоций от этой неожиданной встречи. – Ведь я помню ваш портрет, когда-то заказанный моим отцом».
Они присели рядом на каменную кладку, она в белом платье в голубую крапинку, он – сутулый и неуклюжий в своих узких, неудобных штанах. Она ласково положила свою ладонь на его руки:
«Сын Иоганна Сигизмунда и Гертруды, слушай меня внимательно. Мы созвали как бы семейный совет, на котором решили тебе помочь. Ты единственный живой представитель прекрасной родословной линии Коберов из Баутцена. Мы считаем своей обязанностью предохранить тебя от опасностей. Поэтому сначала мы свели тебя с Альгезипусом Камениусом Астрабале, по прозвищу Паппагалло, великим магистром тайного общества вестников. Эти люди, хоть они иногда и взбалмошные, очень тебе пригодятся. Во-вторых, мы поставили тебя на пути печатника Валентина Бонгеффера, так как именно он вскоре познакомит тебя с твоим будущим учителем. Тебе все понятно?»
«Неужели я никогда больше не увижу ни Паппагалло, ни Розу, которые были так великодушны ко мне?
Валентина его успокоила:
«Увидишь, сын Иоганна Сигизмунда, ты их обязательно увидишь! Однако не они научат тебя святых тайн. Тебе еще предстоит встретиться с человеком, понимающем толк в Боге и в ангелах».
«Даже больше, чем доктор Тобиас Пеккерт?» – спросил Бальтазар.
«Даже больше».
«И даже больше, чем ректор Дитрих Франкенберг?»
Она улыбнулась его наивности.
«В тысячу раз больше, смешной ты человек! Люди, о которых ты говоришь, не имеют души. Как же могут они приблизиться к Богу и к Его небесному воинству?»
Бальтазар размышлял минуту, потом сказал:
«Но ведь это пастор Якоб Фюрстенау представил меня ректору! И разве мой отец не ликовал от мысли, что когда-нибудь я стану доктором этого богословия?»
«Якоб – человек порядочный, – ответила ему Валентина, – но он никогда не умел отличить дьявола от кота! Что же касается твоего отца, нашего дорогого Иоганна Сигизмунда, то когда он попал на небо и смог читать в сердце Франкенберга, он думал, что умрет второй раз – таким увидел он его сухим и полным ненависти…»
Бальтазар перекрестился и поцеловал кончик своего большого пальца – так учила его делать Гертруда, чтобы отвратить дурной глаз. И со вздохом произнес:
«Какой мир! И какие люди в нем правят!»
«Так оно и есть! – сказала Валентина. – Но ты привыкнешь…»
«Никогда! – воскликнул он, приподнимаясь с каменной кладки. – Но объясните, почему ректор хочет отправить Бонгеффера на костер?»
«Потому что Бонгеффер напечатал произведения, запрещенные ректором».
«И что же было в этих произведениях. Ошибки? Хула против Бога?»
«Ни того, ни другого, – отвечала Валентина. – Там речь идет о Святой Деве, которая рассматривается как мировая душа, София. Это она зажигает звезды и сердца праведников. Скоро ты обо всем этом узнаешь».
Бальтазар не очень понял, о чем говорила Валентина, а в особенности, ему было непонятно, почему эти идеи не пришлись по вкусу ректору Франкенбергу.
– Что это ты стоишь с разинутым ртом? – спросил его «горлан». – Глазеешь на ворон?
Они возвратились в дом, где их уже ждал богато накрытый стол. Торговец уехал. На его месте сидел разносчик книг и икон, который рассказал, что полиция Дрездена арестовала тридцать горожан по подозрению в том, что они прятали печатника.
– Лучше бы не сделали и паписты… – заметил один из братьев. – Все эти служители Церкви, в каком бы лагере они ни находились, только и грезят, что о доносах, пытках да смертных казнях, чтобы так навязывать всем свой закон. Бедный Христос, если бы Он сейчас воскрес! Сегодня те же люди, которые Его распяли, и выставляют себя Его наместниками!
– Прикуси язык, – сказала мать. – Кто более виновен, служители Церкви, здесь они находятся или там, или правители, которые отпустили им вожжи? Пусть император правит, а Церковь – молится!
В это время Бальтазар рассматривал иконы и картины, которые принес разносчик. На них были изображены чудо святого Николая, то, где он воскресил детей, засоленных в кадке, рассказ о волке, который съел вола, Страсти Господа Нашего Иисуса Христа в трех красках, нарисованные на трафарете и с легендой в стихах, чудесные приключения рыцаря Роланда и его крестного отца, седобородого Карла, – все это весьма позабавило нашего друга. Но больше всего заинтересовала его картина, которая называлась «Мир навыворот»: там можно было увидеть человека, тащащего плуг и погоняемого волом, ребенка, кормящего свою мать, рыб, летающих в воздухе, и птиц, плавающих в море, свинью, которая закалывала мясника, и другие несуразности подобного рода.