Страница 22 из 45
– Открой глаза.
Так я и сделал.
– Постучи в дверь.
Но двери не было. Он повторил:
– Постучи в дверь.
Так я и сделал. И дверь возникла передо мной, но никто мне не ответил, и дверь осталась закрытой.
– Войди.
Я вошел, и дверь отворилась, чтобы меня впустить.
– Иди!
Я вошел вовнутрь, хотя ничего внутреннего там не было. Голос оставил меня в покое».
12
Сначала Бальтазар решил возвратиться в приют. Зачем ему этот мир? Потом вспомнил о Каммершульце и Циммерманне, которым предстоял суд и спросил себя, а нельзя ли им как-то помочь. Ноги сами понесли его к гильдии суконщиков. Он вошел туда, но никого там не узнал, и никто, казалось, не обратил на него внимания. Паслигур и старейшины перебрались куда-то в другое место. Он вышел на улицу и вспомнил о конюхе, которому когда-то передал послание для Урсулы. Каммершульце, кажется, полностью ему доверял. Был ли он вестником?
Бальтазар отправился в городские конюшни по узким извилистым улочкам. Он опасался, что его побег уже обнаружен и его повсюду ищут. Наконец ему удалось проскользнуть между лошадьми и обратить на себя внимание конюха, который осторожно приблизился к нему. И Бальтазар сразу понял, что это друг.
– Солдаты ректора ищут вас с самого утра…
Бальтазар открыл ему свои колебания:
– Не знаю, что и делать… Мне, конечно, надо уехать из Нюрнберга, а с другой стороны, мне кажется, что я должен выручить друзей, сидящих в тюрьме…
– Чтобы вы смогли помочь друзьям, вам надо остаться на свободе. А чтобы остаться на свободе, вы должны покинуть город, – сказал конюх. – Я смогу вывести вас отсюда, сегодня же ночью. Ну, а дальше вы знаете, куда вам отправиться?
– Я знаком с одним человеком в Бамберге, – ответил Бальтазар, подумав об Иуде Когане, каббалисте, у которого алхимик и он прожили неделю в прошлом году.
– Вот и прекрасно, – сказал конюх. – Оставайтесь пока здесь, спрячьтесь среди лошадей. Я вам помогу.
И он ушел.
Бальтазар улегся на солому и со страхом стал вспоминать события сегодняшнего утра: известие о кончине Урсулы, его сошествие в себя и встречи, которые там состоялись. Это было так, как будто он освятился горем, и это привело в порядок его мысли и чувства. У него не было ни малейшего сомнения, что отныне он священнослужитель перед Всевышним. Повелев ему ступить вперед три шага, ему разрешили проникнуть в Святая Святых, туда, где ничего не остается от человеческого «я», но где человек полностью сливается с Началом. Он знал, что эта милость ему оказана потому, что он избавился от всего-всего, все потерял, включая источник света. Урсула помогла ему в этом, покинув его.
Когда смерклось, возвратился конюх и растолковал юноше, каким образом он сможет выбраться из города. После полуночи за городские стены должны были вывезти тридцать покойников, умерших от эпидемии тифа, чтобы предать их земле. К этому кортежу добавят еще один гроб, куда и уложат Бальтазара. Для этого ему придется вернуться в приют, спуститься в зал на нижнем этаже и спрятаться среди мертвецов. Итак, он вернулся той же дорогой, которую уже прошел предыдущей ночью: перелез через решетчатые ворота, пересек двор, проник в здание, где его держали пленником. Вчера он бежал, чтобы вернуться к жизни и встретил смерть. Сегодня он возвращался туда, чтобы лечь со смертью, которая выведет его к жизни. Его дух, приученный к толкованию знаков, увидел в этой эквилибристике луч надежды.
Итак, на ощупь, в темноте, он посчитал поставленные в ряд гробы и, досчитав до двадцать седьмого, смог убедиться, что он пуст. Он вытянулся в нем без страха, несмотря на близкое соседство с обитателями других гробов, и закрыл крышку, повернув ее вокруг вертикальной оси. В стенках гроба были просверлены отверстия, чтобы он мог дышать. Невероятно усталый после нескончаемых последних часов, которые ему довелось прожить, он уснул. В полночь пришли забрать гробы, погрузив их на три телеги для перевозки сена. Бальтазар все спал. Телеги с грохотом дотащились до северных ворот и выехали за пределы города. Бальтазар и дальше спал. Наконец добрались до кладбища, где была вырыта большая общая могила, и опустили в нее гробы. Бальтазар спал все крепче и крепче.
И тогда случилось нечто необыкновенное. В свете факелов, освещавших мрачное зрелище, появилась женщина, похожая на безумную, которая кричала:
– Мой мальчик не умер! Мой мальчик не умер!
И прежде чем ее успели остановить, она прыгнула в яму. Там она стала что-то быстро искать среди гробов, узнала один из них по какому-то особому знаку и постучала кулаками по крышке, которая от этих ударов повернулась вокруг вертикальной оси. Зрители в ужасе отпрянули. Женщина наклонилась и подняла юношу, потом сжала его в объятьях, крича нечеловеческим голосом:
– Он жив! Он жив!
И действительно, этот юноша был жив, ибо то был не кто иной, как Бальтазар Кобер. Но все, кто наблюдал эту душераздирающую сцену, не спрашивали себя, что же в самом деле произошло. Они помогли женщине выбраться из могилы со своим воскресшим сыном. Последнего положили на траву и увидели, что он дышит и даже храпит на славу.
– Проснись! – сказала женщина, тряся его.
И Бальтазар наконец открыл глаза.
Тогда, то ли объятые суеверным ужасом, то ли неожиданно вспомнив, что воскресший мальчик может заразить их тифом, присутствующие побросали факелы и лопаты и со всех ног бросились наутек в окружающую ночную тьму.
– Быстрее! – воскликнула женщина, продолжая трясти Бальтазара, который снова уснул. – Конь тебя ждет. Быстрее!
Студент поднялся и, очнувшись, поблагодарил свою сообщницу, подбежал к лошади, вскочил на нее верхом и умчался в направлении Бамберга, куда прибыл на рассвете следующего дня.
Он немного побродил в поисках дома Иуды Когана и в конце концов нашел его благодаря фонтану, который возвышался рядом. Этот фонтан заинтересовал его еще тогда, когда они были здесь в первый раз, так как он изображал женщину, держащую в обеих руках по подсвечнику с тройной развилкой, причем вода изливалась из ее рта и сосков. Иуда Коган узнал студента сразу, несмотря на то, что он страшно похудел, и принял его в своем личном кабинете. Бальтазар рассказал ему, что случилось, приведя каббалиста в ужас.
– Надо спасти Каммершульце и Циммерманна! Конечно! Конечно! – сказал Иуда Коган, – И для этого нужно будет обратиться к очень влиятельным лицам. Похоже, мы вернулись к безумию прошлых столетий. К счастью, этот Шедель – любитель искусства. Он льстит себя надеждой собрать коллекцию, которая превзошла бы коллекцию Виттельсбаха из Баварии. Надежда, конечно, тщетная, но он в это верит… Поэтому, нам, возможно, удастся использовать его тщеславие, чтобы выкупить на свободу наших друзей.
– А как это можно сделать? – спросил Бальтазар, не скрывая своего удивления. – Ректор на них страшно зол. К тому же дело сейчас передают в светский суд.
Дом Иуды Когана был обставлен очень просто, но имел такие размеры, что в нем поместился бы целый эскадрон. Во время своего первого пребывания здесь студент не обратил внимания на то, с каким интересом отнесся к нему хозяин дома, так как тогда все внимание Бальтазара было поглощено общением с Каммершульце. Но на этот раз, когда Коган поинтересовался, как продвигаются его познания в древнееврейском языке, каковы его успехи в изучении теологии, он понял, что этот человек к нему искренне расположен. Впрочем, после того как Бальтазар утолил свой голод, помылся – в чем он имел большую потребность! – оделся в новую одежду, которую дал ему Иуда Коган, он так внешне изменился, что через неделю после его приезда в Бамберг, никто не узнал бы Кобера-сына в этом молодом человеке, красивом, как принц…
План, согласно которому собирался действовать каббалист, состоял в следующем: ректор Шедель давно интересовался картиной Дюрера «Геракл и птицы Стимфала», но эту же картину горел желанием приобрести Вильгельм Пятый, король Баварский. В данный момент она была собственностью некоего Авраама Курского, бамбергского банкира, близкого друга и бывшего однокашника Иуды Когана. Авраам пообещает отдать предпочтение Шеделю при условии, что тот тайно прикажет освободить Каммершульце и Циммерманна.