Убить зверя

– Значит, ты все-таки продолжаешь заниматься "кладбищенским" делом, – задумчиво сказал Берендеев. – Тихой сапой. И неизвестно кто больше рискует – я или ты.

– Давай забудем этот разговор. Мы с тобою вместе не один пуд соли съели, так стоит ли горшки бить? Если что-нибудь ценное узнаю – будь спок, проинформирую. Надеюсь, ты не страдаешь повышенным профессиональным самолюбием?

– Мои страдания дальше пустого кошелька не распространяются, – пробурчал капитан. – Но ты, однако, гусь…

– Давай на этом и остановимся. Заклейми меня позором. Только желательно не на все управление.

– Где девушка? – вдруг резко спросил Берендеев.

– Это ты о ком? – невинно поинтересовался Клевахин, бросив быстрый взгляд на Тюлькина.

Но старлей, занятый пока еще свежими переживаниями, даже не дернулся – сидел, хмурый и отрешенный, углубившись в свои мысли.

– Об Елизавете Атановой. Которая сбежала с кладбища в чем мать родила. Только не делай вид, что забыл. В ее поисках ты весь город перевернул вверх тормашками.

– А-а… Почему забыл? Девушку помню. А вот фамилию… – Майор развел руками, стараясь, чтобы на его лице не отразились взвихренные неожиданным вопросом мысли.

– Ваньку валяешь… – окрысился Берендеев. – Ладно, что с тебя возьмешь. Я все сам раскопаю.

– У меня на этот счет нет никаких сомнений, – миролюбиво сказал Клевахин. – Ты ведь настоящий профи, Колян.

– Твоими бы устами да мед пить…

– Но у меня есть просьба… – Майор посуровел. – Поскольку сейчас начальником Тюлькина являешься ты, отправь его куда-нибудь подальше от города. С соблюдением строжайшей конспирации. Причину командировки найти не сложно, сам знаешь. Придумай что-нибудь эдакое…

– Понял. Придумаю. Но теперь я остаюсь без помощника… – Он посмотрел долгим взглядом прямо в глаза Клевахину.

Они поняли друг друга без слов. Майор лишь слегка кивнул, а капитан прикусил губу – чтобы не ляпнуть лишнее. И оба, как по команде, многозначительно улыбнулись.

Глава 28. Кровавая охота

Жизнь остановила свой бег. Она погрузилась в летаргический сон прямо на асфальте – там, где умерла Ирина Александровна. Все вокруг окрасилось в серый цвет безнадежности, и Егор Павлович вдруг почувствовал себя столетним старцем, абсолютной развалиной с атрофированными желаниями и немощным телом.

Ни машину, совершившую наезд, ни убийц конечно же так и не нашли. Впрочем, старик от родной милиции иного и не ждал. Потому что он узнал одного из сидевших в импортной легковушке. Это был тот самый крепыш, который приходил вместе с директором фирмы "Абрис" Кирюхиным и юрисконсультом Опришко.

Можно было, конечно, сообщить следователю о своем невольном открытии, но наученный горьким егерским опытом Егор Павлович был уверен, что у всех пассажиров авто есть надежное алиби, а его показания сочтут склеротическим бредом травмированного при наезде старика.

Квартиру актрисы горисполком вскоре продал тому же "Абрису" – у Велиховых не оказалось близких родственников, а дальних не стали искать. Если они и были, то их все равно даже не пригласили на похороны. Все расходы, связанные с ритуальной процедурой, взял на себя театр, где когда-то работали супруги, и еще несколько неизвестных спонсоров. Похоже, заинтересованные лица решили пышной похоронной процессией успокоить общественное мнение, и так наэлектризованное хамским отношением властей к известным в свое время людям: совсем недавно выбросился из окна ветеран труда, орденоносец и лауреат всевозможных премий, которого лишили каких-то льгот, а буквально за неделю до смерти актрисы покончил жизнь самоубийством директор филармонии, очень уважаемый в городе человек – его "съел" зам, ставленник губернатора, ударившийся во все тяжкие, лишь бы получить заветное кресло.

Старик на похороны не пошел. Он ждал процессию на кладбище, спрятавшись за деревьями. Когда наконец гроб с телом Ирины Александровны предали земле и людей увезли в ресторан, где устроили поминки, Егор Павлович подошел к могиле, положил венок из белых роз, а затем упал на могильный холмик и пролежал в полной неподвижности, будто мертвый, остаток дня и всю ночь. Поначалу он беззвучно плакал, а когда слезы иссякли, судорожно сцепил зубы и начал тихо стонать. Поутру старик встал и на негнущихся ногах пошел к выходу из кладбища. Встретивший Егора Павловича священник, случайно поймав его взгляд, втихомолку перекрестился – за ночь глаза старика превратились в бездонные колодцы, на дне которых горели дьявольские огни.

Грей тоже нес бессонную вахту. Горе старика передалось и псу, но он стоически выдержал искушение повыть на луну – чтобы не мешать хозяину. Но, в отличие от Егора Павловича, ему даже посидеть не удалось. Едва кладбище опустело, вокруг свежих могил – в этот день хоронили многих – засуетились подозрительного вида людишки. Они торопливо собирали по обычаю оставленную снедь и спиртное, а также подчистую подметали букеты живых цветов – чтобы назавтра вынести их на какой-нибудь базар и толкнуть по сходной цене. Особо лакомым куском для этих кладбищенских разбойников была могила актрисы. Но бдительный Грей не подпускал их к скорбящему старику, что называется, на пушечный выстрел. Ни угрозы, ни жалобные просьбы, подкрепленные лакомым куском, на него не действовали. Кто-то из особо дерзких даже рискнул пойти на пса с железным прутом – и едва не распростился со своею рукой навек. Напуганные мерзавцы в конце концов убрались от греха подальше, матерно ругая волкодава на все заставки.

Приходили и другие, уже совсем по темному, пробирались среди могил как ночные тати, но их постигла более горькая участь, нежели, так сказать, осквернителей могил "в законе", считающих кладбище едва не родным домом. Грей расправлялся с ними безжалостно, кусая за ноги с непривычным для него ожесточением. Правда, до сильных увечий дело не доходило – без команды хозяина пес на большее не имел права…

Решение вызревало долго и прорвало, словно гнойный нарыв, когда кто-то из заказчиков приехал к старику забрать резной набор для сауны – ковшики, шайки и пивные кружки. Это был последний заказ, который старик закончил, приложив просто героические усилия. Егора Павловича совсем не тянуло к верстаку, а чтобы не тревожили заказчики, старик отключил телефон и дверной звонок. Он впускал в квартиру лишь по условному стуку и всего двух человек – слесаря Копылина и нищего Гугу. Но они в квартире не задерживались – собеседник из постоянно мрачного старика был аховый. За вечер он мог сказать не более двух-трех фраз, больше отделываясь междометиями.

Выглянув в окно, Егор Павлович неожиданно почувствовал как больно сжалось сердце. Охнув, он схватился левой рукой за грудь, но садиться не стал, хотя его с неодолимой силой тянуло вниз – стоял на ватных ногах, буквально приклеившись к стеклу. Со двора как раз выруливала машина заказчика, точь-в-точь похожая на ту, которая сбила Ирину Александровну. Как уже старик знал, это был "опель". Прикипев к автомобилю взглядом, Егор Павлович следил за ним, пока он не исчез за углом соседнего дома. И только тогда он почувствовал внезапное облегчение. Мир вдруг наполнился звуками и красками, завертелся вокруг него, наполняя опустошенный почти до дна сосуд тела прежней энергией и целеустремленностью – совсем как в то время, когда он был молодым мужчиной. Почти прежней, но только сейчас эта смесь бурлила внутри, как перегретый пар в котле, готовый взорваться в любую минуту и разнести все вдребезги.

Теперь он знал, что ему делать…

На следующий день старик поехал к Чижеватову. Тот встретил его несколько натянуто и как-то уж очень предупредительно, хотя с недавних пор они были на дружеской ноге. Все прояснилось, когда Михаил Венедиктович, мучительно морщась и даже запинаясь, начал говорить слова утешения и попытался на смерть актрисы сочинить экспромтом едва не эпитафию.

– Я тронут, – резко сказал старик. – Не будем об этом. Мне нужна твоя помощь.