Убить зверя

А что если… Нет! Почему? Тебя смущает странный альянс милиции и мафии? Ха! Как будто это что-то из ряда вон выходящее… Не дури, патриарх хренов. Для пользы дела все варианты приемлемы. Тем более, что Балагула уже раз тебя выручил…

– Кстати, Никита, спасибо за подмогу. С меня причитается.

– Это как? – оживившись, полюбопытствовал помощник "положенца".

– Ну, угостить шикарным ужином с девочками я не смогу – сам знаешь, сколько нам платят. А вот когда вас всех возьмут на цугундер – и тебя в том числе – обязуюсь понаблюдать, чтобы обращались с тобой вежливо и без зуботычин.

– Заметано, – ухмыльнулся Балагула. – Я знаю, что слово свое вы держите. Только, боюсь, к тому времени вы будете заслуженным пенсионером.

– А меня уже перевели на легкий труд – как беременную женщину.

– Простите, не врубаюсь…

– Я отстранен от "кладбищенского" дела.

– Не хило… – Балагула помрачнел. – Вот вам еще одно доказательство, что какая-то "третья"… или пятая, десятая сила хочет большой крови. Повторю еще раз – кто-то пытается ловить рыбку в мутной воде. И для этого идут в ход все средства. В конечном итоге впереди маячит большая кровь.

– Боишься?

– Смерти только дурак не страшится, потому что ему все равно. Может, я по молодости и наделал глупостей, но сейчас стараюсь не высовываться и пытаюсь быть законопослушным гражданином. Насколько это возможно в нынешние времена.

– Не смеши меня, старика. Я ведь не веду протокол допроса и мне твой патриотизм до лампочки. Прибереги такие речи для другого, более подходящего, места.

– Ладно, не будем пикироваться, – миролюбиво сказал Балагула. – А что если восстановить статус кво?

– Каким макаром?

– Те, кто вас пасут, наверное думают, что они всесильны. Это большая ошибка. Можно замолвить за вас словечко таким высоким чинам, что местным шавкам останется лишь выть от злости на луну.

– Сулишь мне полковничью папаху? – с иронией спросил Клевахин.

– Если пожелаете, – осклабился Балагула. – Но то, что "кладбищенское" дело останется у вас в производстве – можете не сомневаться. Могу даже побиться об заклад.

– А вот этого, Никита, делать не стоит, – очень серьезно сказал майор. – Пусть все будет, как есть.

– Почему?

– Есть у меня одна мыслишка… Но она пока не до конца созрела. Мне нужно еще несколько дней… покумекать. И кое-что предпринять.

– Джангиров? – пристально глядя на Клевахина, в лоб спросил Балагула.

Майор спокойно выдержал его взгляд, а затем не спеша налил себе кофе.

– Балуешь ты меня, Никита, – Клевахин с удовольствием сделал несколько глотков. – Кофе явно не туфта.

Бразильский?

– Зачем вы темните, Николай Иванович? Ведь это люди Джангирова на вас наезжали. Что вы с ним не поделили?

– А кто такой Джангиров? – невинно хлопая ресницами, спросил майор.

– Та-ак, понятно… – Балагула кисло поморщился. – Ваш стиль работы нельзя спутать ни с каким другим. Все как в тоннеле – полный мрак. И впереди нету даже светлого пятнышка.

– Эт точно… – широко улыбнулся Клевахин. – Никита, я не подписывался открывать все свои карты. Когда придет время, ты все узнаешь. Все, что касается снайпера – подчеркиваю. Остальное пусть никого не волнует. Хочешь заниматься этим… Джангировым – твои дела. А я пока еще на госслужбе. Которая предполагает определенный режим секретности в расследованиях. Впрочем, тебе это хорошо известно. Как говориться, Богу – богово, кесарю – кесарево.

– Ну что же, будем ждать. Хорошо бы недолго…

– Я об этом просто мечтаю. Ладно, спасибо за харчи и прочее, и будь здоров. Спать хочу – глаза слипаются.

Эту ночь мне пришлось кантоваться на детской кроватке, которая при моем росте как-то не располагает к полной расслабухе, – майор поднялся. – А счет, будь добр, пусть мне принесут. И чтобы без дураков – проверю каждую копейку…

Повздыхав, Балагула согласно кивнул. В его неподвижных свинцовых глазах почему-то появилось тоскливое удрученное выражение.

Глава 25. Пеха[31]

Как посмели!? Его, человека, который фактически является теневым руководителем города, пинали ботинками, как последнего фраера, камуфлированные менты! Нет, они ему за это ответят. Такие обиды и унижения прощать нельзя. Нельзя!

Базуля освободили только под утро, на следующий день, одним из первых. Едва он приехал домой, в свое лесное логово, как сразу же начали звонить телефоны. Ему выразили соболезнование почти все городские шишки и даже кое-кто из "центровых" – столичных "друзей", поставленных "положенцем" на довольствие.

Но старому вору "в законе" от этого вселенского плача легче не стало. Тесная вонючая камера в изоляторе временного содержания остро напомнила Базулю его совсем недавнее прошлое. Всего каких-то двенадцать лет…

Впервые за последние четыре года он напился вдрызг. Шатоха по его приказанию доставил на дачу целый шалман валютных проституток – все девки, как на подбор, длинноногие и красивые – и Базуль отвязался на всю катушку. Что он с ними делал, вор "в законе" так впоследствии и не мог вспомнить. В памяти осталась лишь сауна, после которой он заставил их сначала валяться голышом в снегу, а после поставил на хор[32] своим охранникам. Здоровенные "быки", заведенные шалостями пахана до полной невменяемости, буквально истерзали несчастных парапетниц, которые, несмотря на всю свою сексуальную "закалку", даже не могли самостоятельно дойти до микроавтобуса, увозившего шалав в город. Впрочем, при всем том, девки остались довольны – не каждый клиент за "рабочую" смену отваливает по две тысячи зеленью.

Проснувшись на заре, все еще во власти хмельной одури, Базуль поплелся к опустевшим вольерам, и долго плакал пьяными слезами – выл по-волчьи, раскачиваясь со стороны в сторону будто китайский болванчик.

Когда пришел начальник телохранителей и попытался увести босса в дом, "положенец" ни с того, ни с сего взбеленился и едва его не пристрелил. Хорошо, что бывший спецназовец оказался быстрым на ногу и успел спрятаться за водонапорную башню, которая, кроме своего прямого назначения, служила еще и дозорной вышкой. Ничего не соображающий Базуль палил во все стороны, пока не закончилась обойма. Одна из пуль влетела в кухонное окно и, срикошетив от сложенной из дикого камня крестьянской печи – старый вор питал слабость к отечественной экзотике – оглушила повара. К счастью, его череп оказался достаточно прочным и бесформенный кусочек свинца лишь рассек кожу.

Наплакавшись вдоволь, Базуль пошел в душ, чтобы согреться – зима уже постепенно сдавала свои права, но не на столько, чтобы можно было разгуливать по двору в халате, пусть и стеганом. Горячая вода окончательно прогнала хмель, и "положенец", вспомнив, что он совсем недавно вытворял, устыдился. Весь во власти раскаяния, он долго бродил по этажам коттеджа, ласково, по-отечески разговаривая со всеми своими присными, а когда дошел черед до девочки-содержанки, его человеколюбие вообще перешагнуло все разумные пределы. Базуль приказал охранникам отвезти малолетнюю путану в город и дать возможность развлекаться, как ей заблагорассудится. В том числе и прикупить одежонки: несмотря на то, что он никогда не был по настоящему женат, старый вор хорошо знал как угодить слабому полу, испытывающему в жизни только одну настоящую страсть – шататься по промтоварным магазинам, бутикам, маркетам и прочим барахолкам с полным кошельком денег до полного изнеможения.

В обед "положенец" надолго закрылся в кабинете со странным типом, который никогда не снимал темных очков. О том, что этот человек существует, знал только Шатоха. Но сегодня секретаря-референта Базуль услал по делам в город – чтобы не путался под ногами, а бывший опер и борец Бобер занимался расследованием происшествия в "Малибу". Тип в темных очках откликался на имя Пеха, хотя как его зовут на самом деле не знал даже старый вор.

31

Пеха – скорее кличка, нежели производная от имени Петр; на воровском жаргоне П. – внутренний карман.

32

Ставить на хор – групповое изнасилование, чаще всего в извращенной форме (жарг.)