Убить зверя

– Вот и хорошо, – упрямо боднул головой Базуль. – Трудности закаляют не только человека, как нам вбивали в башку советские борзописцы, но и собаку. Поторопись…

Дворняга вовсе не выглядела испуганной, когда очутилась в одном из углов ринга и увидела рвущегося из рук тренера акита-ину. Боевой пес, раззадоренный легкой победой над кошкой, в ярости царапал когтями пол и брызгал слюной. Несмотря на молодость, акита-ину выглядел устрашающе.

Однако видавшего виды бродячего пса (а его точно отловили где-нибудь на помойке, исходя из внешнего облика) смутить было не просто. Наверное, он понимал, что наступил его последний час, или по крайней мере догадывался на уровне подсознания, именуемого в животном мире инстинктом самосохранения, но ему много раз приходилось сражаться за свою жизнь, а потому ценил он ее, возможно, чуть дороже вкусной и свежей сахарной кости. Базуль даже почувствовал легкое беспокойство, поймав взгляд дворняги – отрешенный, немигающий, без показной злости, однако острый и тяжелый. Таких взглядов он насмотрелся на зоне, когда по этапу пригоняли очередную партию имеющих не одну "ходку" урок, готовых отстаивать свои права до последнего вздоха.

Бой начался с неожиданности. Акита-ину, освободившись от цепких рук тренера, налетел на дворнягу как ураган. Казалось, что его квадратные челюсти вмиг перегрызут шею тощего поджарого пса со свалявшейся грязной шерстью. Но бродяга даже не подумал сдаться на милость холеного иностранца. Не ввязался он и в бой на встречных курсах. В последний момент, когда акита-ину уже готов был всей своей массой обрушиться на хлипкого по сравнению с ним пса, тот с немыслимой резвостью отскочил в сторону и, нимало не смущаясь разности положений, весьма больно и до крови укусил щенка за бок. Акита-ину на какой-то миг даже опешил, но, понукаемый командами тренера, снова кинулся на противника. И опять дворняжка не стала испытывать судьбу в силовом противоборстве: едва боевой пес повторил атаку, бродяга развернулся… и бросился бежать, прижимаясь поближе к бортикам ямы!

Несколько секунд на помосте ринга бушевал шерстяной смерч – псы бегали друг за другом с такой скоростью, что временами трудно было определить кто есть кто. Акита-ину в злобном отчаянии пытался схватить дворнягу хотя бы за хвост, но умный бродяга поджал его, и щенок лишь в ярости щелкал зубами, иногда выхватывая клок шерсти с крупа противника.

И вдруг все мгновенно изменилось: едва акита-ину в очередной раз замешкался на повороте, как дворняжка с отчаянной смелостью смертника молниеносно отпрыгнула к центру ринга, таким образом обеспечив себе более удобную позицию, и по-бульдожьи вцепилась щенку в горло.

Тренер всполошено ахнул и полез было через бортик в яму, чтобы разнять собак. Но Базуль зыркнул на него так выразительно, что бедолага сразу же застыл как вкопанный.

Теперь акита-ину уже метался по рингу совсем по другой причине – он хотел освободиться от захвата бродяги, который прилип к нему словно клещ. Ему было и больно, и, наверное, обидно – так опростоволоситься! Конечно, зубы дворняжки не шли ни в какое сравнение с внушительными клыками боевых псов и самое большее, что она могла сделать, так это всего лишь ранить противника и то не очень сильно. Но врожденная гордость породистого акита-ину требовала достойного отмщения, и щенок буквально взбесился от временного бессилья.

– Нужно кончать бой, – умоляюще сказал тренер. – Акита-ину может перегореть, и тогда он уже будет не в состоянии работать на ринге.

– Вот, значит, какой ты специалист… – глаза Базуля побелели от с трудом сдерживаемой ярости. – Ладно, поговорим позже. А сейчас делай то, что нужно.

Он резко повернулся, намереваясь уйти. Но тут же остановился, будто что-то вспомнил.

– Дворнягу покорми и отпусти, – сказал он, тяжело роняя слова. – Она заработала себе право на жизнь…

Нет, день и впрямь был испорчен едва начавшись. Базуль прошел в свой кабинет даже не глянув на ставшего по стойке "смирно" Шатоху. "Положенец" интуитивно чувствовал, что это только цветочки и что сегодня можно ждать любых, самых неприятных, сюрпризов.

Дожидаясь Балагулы, старый вор "в законе" почему-то подумал о своем секретаре-референте. Шатоха закончил институт иностранных языков и благодаря связям высокопоставленного папаши попал за границу в одну из африканских стран переводчиком торгпредства. Где и как он прокололся, не знал никто. Даже сам Базуль – той историйке, что Шатоха сплел, нанимаясь на работу, не поверил ни "положенец", ни Балагула.

Да это и не суть важно. Главным было то, что Шатоха отторчал в зоне три года от звонка до звонка, при этом умудрившись не ссучиться, и ко всему прочему знал четыре языка и очень даже неплохо разбирался в тонкостях международного бизнеса. Секретарь-референт принадлежал к породе молчунов, чем нередко раздражал Базуля, любившего потрепаться в кругу сподвижников. Тем не менее, "положенец" отдавал должное его уму и феноменальной памяти, приводящих в изумление всех, кто сталкивался с Шатохой.

И все же крохотный червячок сомнения постоянно шевелился где-то в мозгах очень недоверчивого Базуля, заставляя его с маниакальным упорством выискивать в действиях Шатохи криминал, заключающийся как минимум в тайном презрении к своей персоне, а по максимуму – в работе на конкурентов или, что еще хуже, на правоохранительные органы. Ну не мог "положенец", с грехом пополам закончивший семь классов и восьмой коридор, поверить, что "гнилой интеллигент" без каких-либо угрызений совести преспокойно принял участие в грязных и кровавых играх воровского сообщества. Не мог!

Балагула был угрюмей обычного. Едва он появился в кабинете, как Базуль почувствовал, что неприятности утренние только цветочки по сравнению с принесенными его помощником. И оказался прав.

– Нам грозит война с Чингизом,[12] – заявил Балагула без предисловий.

– С каких делов? – удивился Базуль.

– Вы, надеюсь, не забыли, что Чингиз – "крыша" Кирюхина?

– Ну и что?

– Нам шьют разборку на кладбище.

– Чего-о!? – Базуль даже привстал от удивления. – Они что, вальтонулись!?

– Может, и так. Но нам от этого не легче.

– Так ведь на кладбище завалила и наших людей!

– Как раз в этом их аналитики и узрели наш след. Они уверены, что мы ловко отыграли Черепа, который будто бы находился не в фаворе, а на самом деле метили по Кирюхину и Опришко.

– Твою мать… Все это фуфло! На кой ляд нам связываться с Чингизом? Он пасет свой участок – и пусть его.

Места всем хватит. Жадность фраеров губит. Мне лишнего не нужно.

– Это так, – согласно кивнул Балагула. – Вот только как объяснить Чингизу…

– Чтобы я… что-то объяснял… Чингизу… – Базуль был страшен. – Сдается мне, что ты не туда рулишь. Я этого чурку могу в любой момент прихлопнуть… как муху. И все дела! Ты понял… бля!

– Я то понял. Но, к сожалению, мы не до конца осознавали кто такие Кирюхин и Опришко. В особенности второй. Я тут покопался и выяснил, что его прочили в губернаторы. Вот так – ни много, ни мало. Этот человек, как оказалось, был темной лошадкой. И сейчас такой кипиш поднялся в верхах, что мало не покажется.

– Но мы-то причем!?

– Ищут крайнего. И найдут, будьте спокойны. Мы наделали много ошибок. В особенности касаемо Ваты. Не нужно было втихомолку забирать его из больницы, а затем… – Балагула обречено махнул своей лапищей.

– Этот козел меня достал! – вскипел Базуль. – Может, мне нужно было медаль ему выхлопотать за отвагу? За то, что он больше года с Черепом по кладбищам шастал, чтобы тот какие-то темные делишки проворачивал за моей спиной? Шастал, сука, а мне ни гу-гу! Вот мы его, падлу, из-за этого в гроб и заколотили, чтобы не вякнул чего лишнего ментуре. Или лучше было сдать его следакам?

– Нет, конечно… Но вот свои ребята не должны бродить в потемках и выдумывать черт знает что. А если учесть то, как мы обошлись с охранниками Кирюхина… Я предупреждал…

12

Чингиз – восточный человек (киргиз, казах); здесь не имя, а кличка (жарг.)