Убить зверя

Опер Клевахин по взаимной договоренности старался не допытываться откуда Мазел черпает богатейшую информацию о преступном мире города и даже его окрестностей. Никогда он не пробовал и спустить на Мазела наружку, чтобы проследить в каких слоях общества тот вращается. Этот вопрос тоже был оговорен в своеобразном устном контракте между опером и агентом. По слухам и по сведениям из других источников Мазел слыл карточным шулером, занимался фарцовкой и сбывал краденные драгоценности – толкать ворованные шмотки он считал ниже своего достоинства. Короче говоря, в преступной среде он был своим, многократно проверенным человеком, но ни разу не присевшим на тюремные нары, что по воровским понятиям все же значительно снижало его вес среди себе подобных.

Тем не менее Мазел вовсе не стремился завоевать авторитет таким образом и действовал тихой сапой не менее эффективно, чем если бы он вращался внутри какой-нибудь воровской кодлы. К оперу Клевахину за помощью он обращался редко и в основном, как на первый взгляд, по мелочам (хотя потом, по здравому размышлению, приходилось смущенно чесать себе затылок – эти "мелочи" иногда оказывались существенной частью какого-нибудь фартового для Мазела плана), достаточно скромные деньги за свой труд информатора брал охотно, но с ехидными смешочками. И Клевахин знал почему – Мазел почти каждый день играл в карты по крупному, когда на кону стояли тысячи, и пусть удача не всегда ночевала в его кармане, тем не менее еще в эпоху "развитого социализма" он ездил на весьма престижной по тем временам "волжанке" и нередко позволял себе смотаться самолетом на ужин в самый дорогой ресторан Сочи. Правда, машина была записана на родственника, дачу он снимал у какого-то академика, получившего во время игры в преферанс от Мазела восемь взяток на мизере, а вояжировал по югам с ксивой на чужое имя. Наверное, его вполне устраивало такое положение вещей, потому как Мазел никогда не жаловался на жизнь и достаточно честно выполнял просьбы Клевахина раскопать тот или иной интересный фактик из жизни городского "дна", необходимый оперу для раскрутки очередного дела. Майор подозревал, что Мазел представляет собой достаточно редкий человеческий тип, не мыслящий жизнь без риска и острых ощущений и ради этого готовый сыграть в карты под интерес с самим дьяволом.

В период бурной "капитализации" Мазел не стал, как многие из ему приятелей и знакомых, заниматься рэкетом, щеголять набитым "зеленью" портмоне, носить килограммовую золотую цепь на шее и разъезжать на шестисотом "мерсе". Он вел достаточно скромный образ жизни – правда, на заграничные курорты всетаки наведывался – по-прежнему поигрывал в картишки и по сведениям, дошедшим до Клевахина через пятые руки, потихоньку пристраивал свои (не очень большие) капиталы в зарубежные банки. Чем сейчас Мазел занимался конкретно, никто не знал. Майор не без оснований подозревал, что его агент подрабатывает консультантом по разным щекотливым вопросам приватизации городской недвижимости – благодаря преферансу Мазел был на короткой ноге и с "отцами" города, и с нынешними народными депутатами всех уровней. Впрочем, консультант с эзопового языка "новых" русских переводился как посредник…

Конспиративная квартира, где Клевахин встречался со своим стукачом, была полностью в авантюрном стиле Мазела. Кто бы мог подумать, что в подлежащем реставрации купеческом доме, который одной стороной примыкал к Аракчеевским баням, а другой выходил на Лубки – старый микрорайон, представляющий из себя хаотическое скопление бывших купеческих лабазов, приспособленных под жилье, и сталинских бараков – есть прекрасный сухой подвал, имеющий несколько запасных выходов. Что в нем было раньше, не знал ни сам майор, ни его ушлый информатор. История также умалчивает от кого и когда Мазел узнал о подвале. Да это и не было важно. Главное заключалось в том, что подвальное помещение оказалось со всех точек зрения идеальным местом для тайных свиданий двух достаточно известных в городе людей. Клевахин проникал в подвал из отдельного кабинета в Аракчеевских банях – там находилась хитрая дверь, которая как будто была наглухо заколочена, а на самом деле открывалась специальным ключом и вела в каморку с люком в полу, через который можно было спуститься в подземный коридор. Мазел приходил на встречу с Лубков. Он решил проблему конспирации просто и эффективно – взял и купил квартиру в одном из купеческих лабазов, облагороженных снаружи красивой декоративной штукатуркой, но с удобствами во дворе. Там тоже был подвал с грудой пустых винных бочек, скрывающих начало хода к подземелью купеческого особняка. Естественно, квартира была записана на какого-то бомжа и почти всегда пустовала, а Мазел, появляясь в районе Лубков, вместо элегантного костюма от Версачи надевал клифт[7] от Бутырок.

Мазел пришел раньше. Напевая себе под нос что-то из репертуара современных бардов воровской зоны, он сноровисто накрывал на стол, над которым висела массивная бронзовая люстра. Кроме стола, в комнате без окон находился диван, два кресла, четыре стула, буфет с посудой, книжный шкаф, под завязку набитый приключенческой литературой, телевизор, переносной радиоприемник, холодильник, электроплитка и калорифер. На полу лежало ковровое покрытие, а стены Мазел – Рифат оклеил обоями. Две железные двери сейфового типа, которые и пушкой не прошибешь, и вполне современная вентиляционная система органически дополняли интерьер похожей на комфортабельное бомбоубежище конспиративной квартиры, обставленной стараниями информатора-романтика. При необходимости здесь можно было отсиживаться хоть до нового потопа.

– Леща кидаешь? – с иронией спросил майор, критическим взглядом окинув гастрономическое изобилие, расставленное и разложенное на чистой льняной скатерти: шведская водка, армянский коньяк, немецкое пиво, салями, черная икра, лимон, консервированные крабы, маслины, семга и еще не менее десятка баночек с иностранными наклейками.

– Обижаете, гражданин начальник, – широко улыбнулся Мазел. – У меня, может быть, сегодня день ангела.

Так что не побрезгуйте за компанию…

– Ну? – удивился майор. – И сколько тебе стукнуло?

– Тридцать четыре года, три месяца и шесть дней, – Мазел с трагическим видом разлил по стопкам коньяк. – Где мои шестнадцать…

– Сукин ты сын… – Клевахин с деланным осуждением покачал головой, но отказываться от угощения не стал – в кои то веки обломилось сытно поесть на дармовщину; выпив одним махом, крякнул, морщась пожевал лимонную дольку, и, нимало не смущаясь, подцепил на вилку самый большой кусок семги.

– За что вас уважаю, Николай Иванович, так это за человечность… – Мазел пил мелкими глоточками, не без фрайерской манерности держа рюмку в тонких и длинных, как у пианиста, пальцах. – Разве мог бы ктонибудь другой из вашей конторы так деликатно и по-джентельменски относиться к своему визави?

– Издалека начинаешь, Рифат…

– Да, вас на мякине не проведешь, – улыбнулся в тоненькую ниточку усов Мазел. – Ладно, скажу прямо. Я хочу завязать.

Майор будто и не услышал слов информатора. Он выпил еще рюмку и жевал бутерброд с икрой, меланхолично разглядывая картину на стене напротив. Мазел купил ее на какой-то распродаже и радовался, как пацан, пялясь на голую женщину, почему-то нарисованную разобранной на части и разложенную в огромной салатнице вместе с овощами.

– Хочу завязать, – упрямо повторил Рифат.

– Потому и начал меня расхваливать? Я так дешево не покупаюсь.

– Вы хотите сказать, что мне от вас не отделаться до конца своих дней? А как же наш уговор?

– Это было так давно, что почти неправда… – буркнул Клевахин.

– Вот именно – давно. И я уже совсем не тот наивный мальчик, которого вы так лихо взяли на цугундер, что он опомнился только через пятнадцать лет. Николай Иванович, мне и впрямь пора свалить с вашей телеги.

Если я где-нибудь проколюсь, меня не просто по быстрому зароют в землю, но перед этим медленномедленно разрежут на мелкие кусочки и постараются, чтобы я был при памяти до конца экзекуции.

7

Клифт – пиджак, куртка (жарг.)