Страница 107 из 166
— Если бы Владыка Грязи не прислал к Хельви своих с предложением: дескать, давай под мое высокое покровительство! Так еще и неизвестно, может, до драки бы дошло. А тут маги спохватились, куда они могут шлепнуться, и кое-как наскоро помирились. Лишь бы кусок Леса Болотному Владыке не достался. Скорастадир официально сместил Опоясанных Бессонных Земель — и старого, которого ножнами по заду излупили, и нового — под тем предлогом, что не обучен, и потом, дескать, к вам может вернуться… Его к нам привезли учиться, кстати. Чанка зовут, матерый такой лесовик. Болотного Короля вежливо послали в туман…
— Готово! — прервал маг-брадобрей. — Теперь веди его спать до утра. А ты, парень, — Лагарп тронул проводника за плечо, — Утром не смей снимать повязку. Стурона жди. Он тебя осмотрит, тогда и позволит.
Спарк провел рукой по лицу: как стекло. Так гладко вычистить обычной, не слишком-то острой бритвой… и ведь не то, чтобы больно не было. Заслушавшись Ратина, бритвы даже не заметил!
— Благодарю. Превосходная работа! — проводник встал. Товарищ взял его за локоть и повел к спальнику — в доме, чтобы восход не ударил по отвыкшим от света глазам. Продолжал рассказ:
— … Ну, и все утихло пока на этом. А, Хельви, конечно, с наставников сняли. По норову его, послали в стаю Хэир. Либо научится подчиняться, либо волки на Кругу загрызут. Хартли не напоминай…
Спарк понимающе кивнул. Вспомнил историю с землей и забором, рассказанную Сергеем… Приснившуюся? — вспомнил и самого Сергея. «И вот эти миры я хочу объединить?» — проводник нащупал лавку, одеяло. Попросил Ратина:
— Я там возле люка, когда с беседки слез, кошму оставил. Не в службу, закинь на мои вещи, чтобы не потерялась…
Вытянулся на лавке. Ухватился за спасительное: «Мне бы только Ирку дождаться, а там будь что будет!» — и заснул.
Наутро к Спарку пришел Стурон. Оттянул повязку, ощупал глаза. Приказал выпить остро пахнущий укропом, приятный на вкус, отвар. Потом быстро снял повязку. Спарк встал, поднял веки — и тотчас сел обратно, ощутив сильный удар в лоб. Удивленно, чуть-чуть приоткрыв правый глаз, осмотрел клетушку: Стурон стоял далеко, загораживая маленькое окно, и ударить никак не мог.
— Что, в голову отдает? — участливо спросил старик.
«А ведь у него глаза — красные!!» — сообразил проводник, сам не заметив, как поднял веки полностью. — «Темно-багровые, а я всегда думал, что черные… И вон то бревно в стене: посветлее конец влево, там вершина была. А правый, к двери — волокна частые, оттенок темнее, к комлю».
Проморгавшись, Спарк прислонился спиной к неровной стене, заново оглядел клеть. Смотреть было особо не на что: четыре стены, да лавка. Сундука с вещами не видно: под лавкой спрятан. Окно маленькое, волоковое — значит, доской задвигается. Косящатые окна привычнее, в них рамы вставлены…
Мир — цветной!
Каждое бревно в стене имеет свой оттенок: золотистые, жжено-желтые — на восьми ветрах выросли, вон как волокна перекручены, не найдешь трех сучков на одной линии. Песочные, кремовые, буро-рыжие — бревна цвета влаги, взяты в низком месте или на отмели. Звонко-бронзовые, ярко-белые, розоватые, сбегающие к коричневому — привет из сухого светлолесья. Каждая доска в полу или в потолке — свое лицо, неповторимый рисунок волокон, сучков, царапин. Словами не перечислишь, а глазами не ошибешься.
А сколько разных тонов на серой мантии старика! И это еще против света, он ведь окно головой загородил…
«Что же тогда ждет меня снаружи?» — Спарк даже немного испугался. До сих пор он различал пару-тройку оттенков зеленого, ну там коричневого; да рыжие листья, да ярко-красные рябиновые ягоды…
— Подожди-ка! — он поднялся, отворил дверь. Наружу выбежал, не одеваясь. Ему повезло: солнце всходило за спиной и по глазам не ударило. Спарк замер надолго: тени заметно укоротились, пока он широко распахнутыми глазами впитывал и впитывал цвета. Серебристые изнанки рябиновых листьев — для всех оттенков попросту нет названий! Ягоды: от ярко-алых, до черно-рыжих. Листья: темно-зеленые; напротив — светлые, изжелта-травяные; зелено-белые; густо-изумрудные, тусклого блеска; рядом — наоборот, неистово-яркие, просвеченные — как лучи зеленого солнца; изморозью сверкает пыль в столбах света между веток. А сами ветки! Коричневые, легко-желтые, и черные, резкие, как молнии в стеклянно-голубом небе. А свежая, пахнущая жизнью, трава под ногами; а стены золотистые, над которыми колышется выпаренный солнцем смолистый запах — вон там и там дрожит воздух; а синекрасная вышивка на зеленых — пахнущих кожей, пылью, растоптанным яблоком — сапогах; а лимонножелтые рубашки, витые кольца на запястьях, узорные шейные гривны, весело блестящие в утренних лучах — как же он раньше ничего не замечал?!
Тут Спарк спохватился, что на нем-то нет даже и гривны. Вернулся в комнату, вытянул из-под темно-золотистой лавки черный сундук с медноцветными оковками. Одел нижнюю пару — тускло-серую от частых стирок; верхную — желтые шаровары и красную рубашку. Застегнул светло-коричневый пояс, усаженный серебряными звездочками. Синий плащ одевать не стал, потому как Время Васильков и Вишен еще продолжалось, и даже ночи не были особенно холодными. На ноги натянул толстые привозные носки из белой овечьей шерсти, а потом и сапоги рыжей замши.
И, наконец-то, посмотрел на Стурона, все это время терпеливо ожидавшего в комнате. Маг уже не стоял перед окном. Дед задумчиво прохаживался взад-вперед, держа на левой ладони маленькую бурую чашку, а правой — осторожно помешивая светло-соломенной ложечкой в той самой чашке. Из всех запахов, испускаемых отваром, проводник мог назвать только укроп.
— Речь-то у тебя не отобрало? — улыбка открыла ровные белые зубы.
Спарк развернулся глаза в глаза: карие в красные — и промолчал. Мир — цветной! На все оттенки слов не хватит.
— Вижу, что понимаешь… — снова усмехнулся Стурон. Присел на лавку. Чашку свою поставил рядом. Вздохнул:
— Прости мою спешку, Спарк. Помнишь, в день отлета Скорастадиру снились демоны твоего мира?
Спарк вспомнил прохладный двор прилетов Академии, в котором они ждали грифона, и как яростно размахивал руками Скорастадир. И алые волны, грозно прокатывавшиеся по мантии Великого Мага при каждом взмахе рук; и твердые коричневые пальцы, гладкие, несмотря на пожитость Рыжего.
Землянин наклонил голову утвердительно.
— А вчера мне приснилось то же самое. Выходит, миры и вправду сближаются. Значит, и демоны скоро перемешаются, здешние с нездешними… Скажи, парень — ведь в твоем мире с ними както умели бороться?
Игнат полез чесать затылок. Тут надо много объяснять. И все больше — тех вещей, которые на Земле почитаются мистикой, а от того не принимаются всерьез, толком не исследованы, не опробованы и не испытаны.
— Мне надо много чего об этом вспомнить. И привести в порядок то, что помню. — Спарк посмотрел на вымытые пальцы, представив себе, как они покрываются чернильными пятнами. «Придется записывать еще одну книгу,» — подумал он, и произнес рассеянно:
— А я вот Висенну видел. Только почему-то она не сказала: что же мне делать. В вашем мире.
Стурон снова взял чашку. Принялся помешивать и молчал долго. Наконец, ответил:
— Ты прикоснулся к великим вещам — настолько глубоко, насколько надо лично тебе, здесь и сейчас. Если будет нужно, тебе откроется больше. Верь.
— Но я не верю в бога!
— Мы с тобой не раз и не два говорили о богах твоего мира! Ты не веришь в образ, нарисованный на доске. В людей, которых ты по недоразумению называешь священниками. Которые лезут между верующим и господом, как резиновая вещица между мужем и женой. И нужны они для того же, для чего та резиновая трубка: получить от религии побольше сладкого, ни за что не отвечая при этом. Оградить человека от вспышки прозрения.
— Но ведь…
— Ты скажешь, что у каждой вещи свой смысл? Согласен.
«Фрейд отдыхает…»
— Тебе скажи… Ты великий смысл в подтирании найдешь!