Меченые злом

Саюшкин не был уверен, что путь, по которому он идет, ведет в нужном направлении, и боялся попасть в лабиринт.

Этот подземный тоннель был совсем узким, но, как и галерея, сухим. Человек более солидной комплекции, нежели вор, мог бы тут застрять. Временами Лехе казалось, что ход начинает сужаться еще больше, и тогда мысль, что он направляется в западню, вызывала пароксизмы смертельного ужаса.

Но ненадолго. В очередной раз, собрав волю в кулак, вор заставлял себя идти вперед, невзирая на дурные мысли и предчувствия. В этой ситуации единственной радостью для Саюшкина было то, что тоннель все круче и круче забирал вверх.

Он снова очутился в подземелье. Узкая щель, которой заканчивался ход, превратила его одежду в лохмотья. Леха лишь отчаянным усилием вырвался на просторное место, оставив на шершавой кладке тоннеля не только клочья ткани, но и кусочки собственной кожи.

Это подземелье находилось совсем близко от поверхности. Саюшкин слышал стук трамвайных колес, шум машин и даже, как ему почудилось, человеческие голоса. Но где находится выход?

Немного поколебавшись, вор потопал в ту сторону, откуда слышался разговор – как ночью рыба плывет на свет фонаря. Шел он не очень долго, а когда остановился, то был в полном недоумении – голоса доносились из-под земли! Мало того, Леха уловил даже запах дыма.

Что за чертовщина?!

Привести в порядок расстроенные мысли и чувства он не успел. Саюшкин сделал еще несколько шагов вперед – и земля под ним разверзлась, увлекая в гремящую, жаркую глубь.

Глава 31

Фигарь жил в так называемом спальном районе. Ни одно предприятие не коптило над ним небо (кроме котельной), а средоточием жизненных интересов местных жителей был так называемый Колхозный рынок, куда по выходным дням народ ходил как московский бомонд на премьеру балета в Большом театре – при полном параде, со всеми домочадцами и гостями плюс четвероногой домашней живностью, друзьями человека.

Микрорайон находился на городской окраине, подъезды и подходы к рынку были весьма удобны, потому крестьяне везли сюда свою продукцию с большим удовольствием. Из-за того, что торговать приезжали сами производители, Колхозный рынок считался наиболее дешевым и прослыл бойким местом.

Как-то так получилось, что перекупщики на колхозном рынке не прижились. Не пускали сюда и кавказцев. Апельсинами, мандаринами и сухофруктами торговали русские тетки, орехами и грибами – белоруски, а салом и домашней колбасой – хохлушки. Ну, а всем остальным – прочий интернационал. Такие порядки установил бессменный еще с брежневских времен директор рынка, хитрый, как змей, и пользующийся в городе не меньшим влиянием, чем сам мэр.

С удовольствием вдохнув всей грудью относительно чистый воздух окраины, Артем спустился по тропинке с невысокого пригорка на ровную, как стол, площадку и, сверяя номера домов со своими записями, нашел тот, в котором проживал Фигарь. Обычная девятиэтажка не вызывала никаких ассоциаций, и майор, критическим взглядом окинув разрисованный местными придурками подъезд, поднялся на лифте к квартире бича, как охарактеризовал бывшего мента бригадир маляров Ферапонтов.

Искать нужный номер не имело смысла. Впрочем, его там и не было. Косо навешенная дверь квартиры Фигаря смотрелась так, будто ее только вчера сперли в свинарнике и установили наспех, даже не удосужившись помыть. От нее и запах шел соответствующий.

На грязном коврике у порога сидел здоровенный черный котище и с вожделением принюхивался к амбрэ, которое так и свистело в широкую щель между дверным полотном и наличником.

– Брысь! – топнул Артем ногой.

Кот недовольно глянул на него изумрудной зеленью совершенно диких глаз, и с достоинством удалился. Он даже не оглянулся, все своим видом демонстрируя полное презрение к человечеству в лице майора.

Артем кошек не любил. Однажды жене подарили совершенно очаровательного котенка персидской породы. Это так майор думал поначалу. Пушистое чудо выросло и превратилось в сущее наказание.

Конечно, со временем кота научили гадить только в отведенных местах. И рвать гардины, а также другие вещи домашнего обихода он тоже перестал. Но эта элитная тварь начала на майора неровно дышать. Кот подстерегал его, как неразумную мышь, в самых разных местах. Он мог цапнуть Артема зубами за ногу во время обеда, притом совершенно без повода, или, например, сидя на коленях и ласкаясь, с неподражаемым коварством оцарапать щеку одним взмахом лапы. А когти у этого зверя были острейшие.

Майор страдал почти четыре года. Укладываясь спать, Артем тщательно закрывал дверь своей спальни, чтобы кот не мог проникнуть в нее ночью. Однажды майор проснулся изза приснившегося ему кошмара. Когда он открыл глаза, то первым, что Артем увидел, были горящие во мраке глазищи перса. Кот сидел на тумбочке у изголовья и смотрел на хозяина со странным выражением, которое очень не понравилось майору.

Его так и подмывало схватить эту хитрую и злобную бестию и выбросить из окна на мостовую под колеса машин. Но Артем не хотел причинять жестоким поступком лишнюю боль Эмме, которая перенесла свою несостоявшуюся любовь к не родившимся детям на персидского красавца.

Помог случай. Сосед по площадке, получив большую премию и обмыв ее по полной программе, – с девочками, сауной, икрой и ведром водки – в полном изумлении от выпитого купил у какого-то прощелыги пса диковинной породы. Ему и паспорт на этого урода выдали, притом с такой шикарной родословной, что даже Артем позавидовал. По крайней мере, он точно знал, что у него в роду не было, в отличие от пса, ни одного графа или барона.

Условно породистый кобель, ко всем прочим радостям, был еще молод и необучен. И когда в первую свою прогулку, ранним утром, повстречался с персидским котом, тоже большим любителем раннего променада, то, вместо любезного и воспитанного собачьего "вау-вау", пес без лишних предисловий перегрыз персу хребет. А нужно отметить, что клыки у этого необразованного стервеца, несмотря на молодость, были как у матерого волка.

Скандал получился мировой. Артем едва успел спрятать от греха подальше табельное оружие, потому что Эмма, потерявшая способность здраво рассуждать, уже готова была пойти на самые крайние меры – как по отношению к нехорошему псу, так и к его хозяевам.

В конечном итоге она с соседями рассорились напрочь. Перса похоронили со всеми возможными почестями, несчастного кобеля, несмотря на родословную, отправили в собачий питомник к дворнягам (соседи здраво рассудили, что негоже накалять обстановку до предела), а воспрянувший духом майор втихомолку протоптал дорожку к вольеру, где содержался этот негодяй и таскал ему разные собачьи вкусности, пока пса не забрали добрые люди.

С той поры в квартире Чистяковых живность не водилась. Эмма даже сбагрила кому-то совсем безобидную черепаху, проживавшую в семье неизвестно с каких пор. А подаренных на день рождения кем-то из приятельниц волнистых попугайчиков (чтобы они хоть как-то подсластили ей горечь от утраты кота и отвлекли от мрачных мыслей) она с иезуитской мстительностью передарила ребенку подруги, подбивавшей клинья к Артему. Подруга страдала манией чистоплюйства, и мусор, который птички роняли из клетки на пол, доводил ее до бешенства…

Черный бродяга не зря торчал под дверью квартиры Фигаря. В этом Артем был уверен на все сто процентов. Он явно что-то учуял. И майору, хорошо знакомому с кошачьими повадками, это очень не понравилось.

Звонок молчал. Не откликнулся никто и на стук. Тогда майор, нимало не колеблясь, решительно позвонил в квартиру соседей Фигаря.

Дверь отворилась сразу. Мужик, появившийся на пороге, доверия не внушал. Он был похож на большую жабу. Его огромный – от уха до уха – тонкогубый рот смахивал на почтовый ящик. Возле левого уха мужика торчала волосатая бородавка, а на удивление длинные и даже изящные пальцы с хорошо ухоженными ногтями суетливо шевелились, как ожившие макароны. Он был одет в стоптанные шлепанцы, полосатые пижамные брюки – раритет времен застоя – и застиранную, но достаточно чистую майку. Видимо, этот страшила подсматривал за майором в дверной глазок.