Страница 3 из 128
Внутренний мир человека постепенно раздвигается, приобретает объемность и глубину. Переход от одного героя к другому — это одновременно переход в мир новых психологических измерений, индивидуальных оттенков, характерных подробностей. «Данилов», «Лена», «Доктор Белов», «Юлия Дмитриевна» — каждому герою посвящена специальная глава, и вместе с развитием сюжета незаметно перемещается психологический «фокус» повествования. «Спутники» строятся как цикл законченных портретных новелл, особым образом связанных и сопоставленных друг с другом. Среди них есть развернутые, проходящие через всю повесть, есть и совсем короткие человеческие истории. Все они по-своему, с разной степенью подробности и глубины, отвечают на один и тот же общий вопрос: что такое советский человек, как складывались судьбы и формировались типические характеры, в чем источник нравственной силы, проявленной самыми обыкновенными людьми в тяжкий момент истории.
Это были главные вопросы, стоявшие перед советской литературой сороковых годов. И Панова с особой заинтересованностью вникала в опыт предшественников и современников. В черновых набросках к статье «Заметки прозаика» (1952) она называла два произведения, глубоко повлиявшие на ее собственную работу: «Молодая гвардия» А. Фадеева и поэма А. Твардовского «Василий Теркин».
Панова вовремя заметила повести В. Овечкина, Б. Полевого, Э. Казакевича, П. Вершигоры, Г. Николаевой, несшие новое осмысление судьбы человека на войне. Она хорошо знала своих литературных спутников, и их опыт так или иначе переосмыслен в ее первых больших повестях и романах.
«Спутники» отмечены глубоким вниманием к тому, что составляет внутреннюю суть человеческих поступков.
Герои повести вошли в вагоны своего поезда уже сложившимися людьми. Панова и раскрывает их как вполне определившиеся индивидуальности. Прошлое широко включено в рассказ о настоящем, оно помогает лучше понять и оценить то, что руководит жизненным поведением Данилова, Лены Огородниковой, доктора Белова, Юлии Дмитриевны и других героев, соединенных вместе военной судьбой и проживших бок о бок четыре долгих военных года.
«Я не перестаю удивляться нашим людям, их терпению, трудолюбию, неиссякаемости их порыва. Удивляться и завидовать, и желать подражать им…» — записал в своем дневнике доктор Белов. В испытаниях войны он по-новому увидел советских людей и удивился им. То, что казалось неожиданностью, на самом деле было закономерным. Панова чутко уловила эту закономерность в многообразии целостного жизненного опыта своих героев.
Панова сознает сложную, противоречивую природу каждой индивидуальности, умеет раскрыть эту противоречивость в естественном потоке жизни. Писательница видит решающую грань между живым и мертвым в людях; одни вносят в жизнь нечто творческое и обогащают ее, другие — отравляют жизнь обывательским эгоизмом, черствостью, своекорыстием.
К людям второго типа Панова беспощадна. Так беспощадна она к Супругову, который тоже бок о бок с другими проходит всю войну, но проходит как трусливый попутчик, в конечном счете равнодушный и к людям, и к цели, которая объединяет их всех. Супругов сталкивается с Даниловым в первой же главе повести. Это герои-антиподы, психологический конфликт пронизывает насквозь их отношения, хотя нигде этот конфликт не вырывается наружу и не принимает открытой формы. Панова обнаружила в Супругове обывателя, отгородившегося от окружающего мира в самые трагические, роковые его минуты.
Полную противоположность Супругову представляет характер старшей медицинской сестры Юлии Дмитриевны. И это лицо повести написано с поразительной точностью. Сквозь внешние черты характера этой женщины, пугающе дурной по внешности, склонной к менторству, резкой в суждениях, строгой к окружающим, подчеркнуто, до мелочей щепетильной, и в общем не очень приятной в повседневном житейском обиходе, проступает своеобразная поэзия сильной самоотверженной натуры. Самое замечательное в Юлии Дмитриевне — это ее преданность своему делу, высокое, почти жреческое отношение к своей профессии, истинный артистизм, с которым она выполняет свои скромные обязанности хирургической сестры.
Панова группирует героев таким образом, что одна индивидуальная биография взаимодействует с другой, самостоятельные человеческие истории перекликаются по мотивам, дополняют друг друга, сближаются по сходству или разнятся по контрасту, составляя все вместе единую повесть о судьбе современников, о разнообразии и сложности их исторического бытия.
Как это свойственно Пановой, некоторые конкретные, вещественные мотивы ее повествования имеют и более широкий, обобщенный смысл. Герои «Спутников» впервые открываются нам поздней ночью, во время обхода поезда, которым Данилов заканчивает свой обычный трудовой день. И вместе с тем «ночной» колорит первой части отражает наиболее мрачную пору войны — горечь отступления, боль первых потрясений, разлук, утрат, всеобщую тревогу, вызванную непредвиденным, трагическим разворотом событий.
Во второй части («Утро») время обозначено новыми приметами и чертами. От первых недель войны действие передвинуто на лето 1942 года. Война стала повседневным бытом. Этот быт приобрел устойчивость, в нем обнаружилась своя закономерность, своя повторяемость, свой ритм. Так в «Спутниках» появляются главы, дающие своего рода типологию жизни военно-санитарного поезда в дни войны. Все подробности порожнего рейса («С востока на запад») и рейса груженого («С запада на восток») воспринимаются как своеобразные меры времени, которыми отсчитывается для героев тяжелый пульсирующий ритм их жизни. Время для них измеряется не сутками, не неделями, не месяцами, а именно рейсами, периодически возвращающими их к бесконечному потоку человеческого горя, страданий, крови, которые оставляет за собой война.
Заключительная часть «Спутников» («День») не только замыкает портретные новеллы, подводит итоги войны для каждого из героев, но и передает напряженное ожидание развязки. Ощущение общности судьбы так или иначе входит в сознание каждого героя и, растворяя горечь тяжелых личных утрат, помогает находить новые жизненные силы.
Через все испытания войны Панова приводит своих героев к кануну мирного дня, и эта общая историческая развязка естественно завершает пережитое. Война никому не прибавила счастья — это герои Пановой чувствуют очень остро. Но великое время сделало людей опытнее и сильнее, чем они были раньше. Жизнь не останавливается. Жизнь продолжается. И не случайно стремительный образ поезда, проносящегося через громадную страну, поднявшего, как знамя, свои красные кресты на белом поле, оказывается сквозным поэтическим образом «Спутников», символом жизни, движущейся наперекор смерти.
Роман «Кружилиха» Панова начала писать еще во время Отечественной войны, находясь на Урале. Затем работа над романом была прервана и закончена только после войны, когда уже были написаны и опубликованы «Спутники». Таким образом, «Кружилиха» была, по существу, первым большим произведением Пановой, задуманным в форме романа. В то же время события и лица этого романа были доведены до конца, домыслены и дописаны уже на основе того художественного опыта, который накопился в процессе работы над «Спутниками».
Панова завершала «Кружилиху», сознавая себя уже «другим человеком», более требовательно оценивая и свои художественные задачи, и свои писательские возможности, и свой жизненный материал. «Горы материала, — писала она В. В. Вишневскому, — от раскрывающихся просторов жизни захватывает дух. Бросаться на все, пробовать все формы — значит растерять и потерять себя. Перевожу дух, стараюсь утишить биенье сердца и выбрать прежде всего ту форму, в которой смогу передать волнующий меня материал».[5]
В больших романах и повестях Веры Пановой, как правило, нет центрального лица, но зато всегда есть центральный мотив, который объединяет и уравновешивает все частные сюжетные параллели. И в романе «Кружилиха» Панова не ограничилась изображением психологического конфликта между властным директором большого уральского завода Листопадом и председателем заводского комитета Уздечкиным, человеком вспыльчивым, уязвленным, бьющимся среди людских неурядиц, как рыба об лед.
5
Письмо от 1 янв. 1947 г. // ЦГАЛИ, ф. 1038, оп. 2, ед. хр. 462, л. 4 об.