Страница 2 из 15
— Минька, твой самострел уже починили, а себе я демкин…
— Взводи, но болты пока не накладывай. — Перебил крестника Мишка. — Готово? Поехали!
— Куда ехать-то? — Роська, с тревогой оглянулся на Мишку, с которым явно творилось что-то ненормальное. Мишка и сам не понимал, почему так торопится, что любая, даже секундная, задержка выводит его из себя.
— К Афоне.
— Так я же не знаю…
— Сейчас направо.
Сзади ударил крик деда:
— Куда с оружием? Стой! Стой, кому говорю! Матюха, коня мне, быстро!
На улицах Ратного было людно — толпа еще не рассосалась по домам, особенно не разгонишься, но Мишка, пихая Роську в спину костылем, заставлял крестника использовать любую возможность прибавить ходу. Люди неохотно уступали дорогу, весьма нелицеприятно комментируя вслед ездокам их стиль вождения. Ехать пришлось через все село — почти к речным воротам. Пока доехали — наслушались.
Одна створка ворот на подворье Афони оказалась, почему-то открытой и Роська вписался в просвет, чудом не зацепившись санями за воротный столб. Рыжуха снова захрапела, задирая голову — Роська тормозил, как гонщик «Формулы-1», в последний момент.
Еще на ходу Мишка прочел открывшуюся его взгляду мизансцену, благо, ничего сложного в этом не было — продолжение воспитательного процесса в сольном исполнении ратника девятого десятка Афанасия Романовича. Афоня, стоя перед группкой жавшихся друг к другу людей, размахивал здоровой рукой и, чувствовалось, что с удовольствием, орал во всю глотку.
Перед Афоней стояли пятеро: мужчина, женщина, видимо, жена, девчонка лет четырнадцати и два мальца. Мужчина был высок, широкоплеч, имел роскошную окладистую бороду и… по детски наивное, перепуганное лицо с широко распахнутыми голубыми глазами. Мишка хорошо знал подобные лица еще по ТОЙ жизни. Матушка природа, расщедрилась на тело, но оказалась скаредной на разум.
Обычно такое сочетание сопровождается бычьим упрямством и агрессивностью, но изредка случается так, что нет даже и этих «добродетелей». Хрестоматийный пример — тридцатилетний недоросль, пребывающий под каблуком у мамочки, которая помыкает взрослым мужчиной, как дошкольником. Похоже, именно такой «глава семьи» Афоне и достался, только пребывал он не при мамочке, а при жене. Такое тоже случается.
Афоня токовал, как глухарь, не смог даже сразу остановиться, когда появились незваные гости.
— … И без Бурея обойдусь! Сам запорю насмерть! Пусть только хоть одна сука…
Мишка вылез из саней, забыв про костыли, спасибо Роське — поддержал, и вытащил из-за пазухи кошель с серебром. Афоня, наконец, закончил орать на холопов и, не понижая голоса, обратился к Мишке:
— Михайла! Здорово! А я вот тут… — Объяснить: что «он тут», ратник не успел — брошенный Мишкой кошель ударился Афоне в грудь и упал ему под ноги, из раскрывшейся горловины выползли на снег монеты.
— Михайла, ты чего это?..
Афоня осекся, увидев направленные на него самострелы.
— Я их у тебя выкупаю! — Мишка махнул рукой холопам. — Эй! Собирайтесь!
— Михайла! Ты че… — Снова было начал что-то говорить Афанасий, но заткнулся на полуслове. Самострельный болт ударил ему под ноги — прямо в кошель, пробил его и застрял, наполовину уйдя в мерзлую землю.
— Пересчитывать будешь? — Поинтересовался Мишка, не оглядываясь, сунул свой самострел Роське и тут же получил взамен другой — заряженный. Не услышав ответа на свой вопрос, он снова обратился к холопской семье:
— Эй, вы! Вам, вам говорю! Собирайтесь! Или вам у Афони нравится?
Немая сцена, громом звучит щелчок вставшего на боевой взвод самострела. «Глава семьи» вопросительно пялится на жену, а та, похоже, что-то сообразив подталкивает его в сторону сарая.
— Куда? А ну, назад! — Афанасий, видимо чисто рефлекторно, попытался остановить холопов.
— Афоня! Даже и не думай! Как я стреляю, ты знаешь. Куда могу попасть — тоже.
Мишка демонстративно шевельнул самострелом и здоровая рука Афони дернулась, прикрывая пах.
«Блин, ну натуральный вестерн. Клинт Иствуд явился на ранчо плохого парня восстанавливать справедливость. Как там по-ихнему: „бед бойз маст дай“? Или что-то в этом роде. А ведь мочкану, если дернется, даже сомнений нет. Голливуд, едрит твою…»
— Всем стоять! — Голос деда перекрыл топот копыт нескольких всадников. — Михайла, стрелялку наземь! Ну!!! Афоня, чего за хозяйство держишься, уже попало?
— Корней Агеич…
Уже в который раз Афоне не дали закончить начатую фразу, только теперь это сделал не Мишка, а его дед:
— Молчать! Роська, что тут происходит?
— Холопов выкупаем. — Невинным тоном сообщил десятник Василий. — Вон, серебро лежит.
Мишка оглянулся. Дед, Лука Говорун, еще четверо ратников верхами, а у ворот — толпа любопытствующих. И когда успели собраться-то?
— Ага… Кхе! И сколько дали?
— Гривну… С мелочью, деда.
— Афоня, доволен ценой?
— Корней Агеич…
— Молчать!
Афанасий изумленно вылупился на сотника.
— Ратник Афанасий ценой доволен! — Громогласно объявил дед. — Эй, вы! Быстро собираться! Бегом!
Холопов как ветром сдуло. Афоня дернулся, было, их остановить, потом оглянулся на сотника, да так и застыл раскорякой — слишком уж быстро и непонятно, для его простецкой натуры, все произошло.
— Десятник Младшей стражи Василий! — продолжил распоряжаться дед.
— Здесь, господин сотник!
— Старшина Михаил ранен и немощен. Грузи его в сани, и — домой.
— Слушаюсь, господин сотник!
Роська подхватил Мишку под руку и помог усесться в сани.
— Корней. — Подал голос Лука Говорун.
— Чего, Лукаша? — ласково отозвался дед.
— Парень твой моему человеку оружием угрожал, прямо в его доме. Не дело!
— Эх, Лукаша! — Тон деда стал уж и совсем задушевным. — Да у меня двоих родичей и вообще застрелили. Правда, не в доме, а в лесу. Не слыхал?
— Гм…
— Это молодежь, Лукаша, нынче торгуется так — гривна с мелочью и болт в придачу.
— Да… Торговаться… Гм… По-разному можно… — Пробормотал десятник и вдруг вызверился: — Баба, скройся!!!
С крыльца дома Афони кто-то шмыгнул в дверь. Лука мрачно окинул взглядом растерянно стоящего посреди двора своего подчиненного.
— Я тебя, Афоня, доли лишил, а ты меня — своего десятника — кривым ходом обошел. Подумай теперь: пошло ли тебе это впрок? Посмотри-ка сам, что из этого получилось…
— Кхе! Верно говоришь, Лука, — не дал развить мысль своему говорливому десятнику дед — кривые ходы, они того… до добра не доводят. Ладно, вы тут разбирайтесь, а мне — недосуг. Не сочти за труд, пришли людишек, как соберутся, ко мне на подворье.
— Сделаем, Корней Агеич.
Роська уже разобрал вожжи и тронул сани к воротам, когда Мишка, все-таки, не выдержал и заорал так, чтобы слышно было и собравшимся на улице зевакам:
— Афоня! По Русской Правде, если раба понесла от хозяина и родила, то хозяин повинен дать ей волю, жилище и кормить, пока ребенок не вырастет! — И, уже из-за ворот, добавил: — Я тебя от оскудения спас, кобель блудливый!!!
У ворот лисовиновского подворья собрался весь семейный «женсовет»: мать, тетка Татьяна, обе мишкины старшие сестры — Анька-младшая и Машка. Даже ключница Листвяна была здесь, хоть и стояла в сторонке. Дед, еще не доехав до ворот, закричал издалека:
— Бабоньки, чего сгрудились? Никак женихов высматриваете? Глядите у меня, по улице всякие люди ходят, долго ли до беды. Я вот, к примеру, и вовсе неженатый.
Дед по-гусарски подкрутил ус и лихо подмигнул Листвяне. Женщины заулыбались. Раз дед веселый, значит, обошлось.
— Батюшка, что случилось-то? — на всякий случай, все-таки спросила мать.
— Ох, Анюта, и не спрашивай! Такие страсти, такие страсти. — Дед дурашливо схватился за голову. — Михайла с Афоней из-за холопов торговаться взялись, да так разгорячились, что твой старшенький Афоне чуть все на свете не отстрелил, насилу растащили. Луку с десятком ратников на подмогу призывать пришлось. А тебе, Листвяна, докука — надо будет еще куда-то пять человек пристроить и скотину.