В джунглях Парижа

– Гипнозом занимаетесь? – мягко заговорил человек по-русски.

– Русский?! – радостно воскликнул я.

– Арон Филанский, – отрекомендовался он, протягивая мне руку.

Мы познакомились. Не оправившись еще от гипнотического сеанса со львом и ошалев от встречи с соотечественником, я торопливо, сбиваясь и заикаясь, рассказал Арону Филанскому причину пребывания моего в Париже. Однако, боясь показаться попрошайкой, я умолчал и о своем катастрофическом положении, и о ночевке в саду.

– Все это знакомо мне, – тихо вздохнул он. – Но меня выручает то, что у меня есть профессия, – я чиню в мастерской пишущие машинки. Ну, а вам с; вашей профессией здесь делать нечего. Вам надо бежать отсюда… Бежать!

Разговаривая, мы вышли из сада и очутились у остановки трамвая.

– Я сомневаюсь, – продолжал мой новый знакомый с добродушной иронией, – чтобы у вас были деньги в банке. Единственно, чем могу помочь вам, – это избавить вас от расходов на комнату… Перебирайтесь ко мне на чердак.

Я растерялся. При мысли о крове у меня забилось сердце. Кажется, вечность прошла с тех пор, как я спал под крышей. Подошел трамвай. Арон ждал ответа. И тут я совершил нелепую, безумную ошибку. Я отказался от предложения Арона. Ложный стыд, боязнь очутиться на положении нищего и мысль, что присутствие мое стеснит Арона, удержали меня от согласия. Я рванулся за трамваем, но уже было поздно.

– Сделикатничал, матросюга! – бесновался я, осыпая себя отборнейшей бранью. – Сдрейфил, болван!

Злоба разъедала сердце. Ярость душила меня. Я шел, натыкаясь на людей. Меня толкали, ругали, бросали на меня свирепые взгляды. Кажется, никогда в жизни не испытывал я к себе такой ненависти, как в этот момент. Мне, утопающему, бросили спасательный круг, а я, безумец, оттолкнул его… Я даже не догадался спросить адрес Арона. В моем матросском лексиконе нехватает слов. Кара, которую я должен принять сегодня за свой поступок, не пугает меня.

– Подыхай, подыхай, как собака. Дураку – дурацкая смерть!

Сад. Статуи. Огромное белое здание «Лувр». Народ входит н выходит. Машинально вхожу и я. Огромные комнаты сплошь уставлены статуями, увешаны картинами. Посетителей много. Они бродят по комнатам, говорят полушопотом. Здесь тепло и сухо. Но что толку! Ночевать все равно придется на улице. Что мне до этих безделушек? Меня не покидает мысль об Ароне. Не откажись я от его любезности, я был бы спасен… Под его кровом я бы согрелся, пришел в себя и с его помощью выбрался бы из этого Парижа. Но Арон исчез. Исчез навсегда. Сверкнул, как падающая с неба звезда.

Меня раздражают люди. Они останавливаются у картины, изображающей умирающего человека, но совершенно равнодушно проходят мимо меня, умирающего от голода и лишений.

Небольшая комната. Посреди белая статуя нагой женщины и скамья, покрытая красным бархатом. Наконец-то есть где и посидеть, Как подкошенный, я опускаюсь на скамью. Растянуться бы! Но рядом сидят люди, в каком-то благоговейном молчании вытаращив глаза на статую. Мне непонятна эта торжественная тишина. Угрюмо подымаю глаза. Нагая стройная фигура. Одна рука отбита у самого плеча, другая висит обрубком. У этой женщины тонкие черты лица и хитрое выражение глаз. Не нравится она мне. Шельма! С трудом разбираю надпись: «Венера Милосская»…

…Туман, опускаясь с потолка на голову статуи, быстро заволакивает всю фигуру… Голова моя падает на грудь. Громко всхрапнув, просыпаюсь. Слышу злобный шопот… Негодующие взоры. Оказывается, я захрапел.

Париж сверкал огнями, когда я оставил Лувр. Как ни был подготовлен я к этой ночи, я вздрогнул.

Арон! Арон! Где ты?! По мере того, как надвигается ночь, образ Арона настойчиво, неотступно преследует меня… Он маячит перед моими глазами в своем черном пальто и кепи… Я вижу его черные, бархатные глаза, добрую улыбку. Хочется крикнуть на весь Париж! Ведь Арон здесь, в этом городе, может быть, близко, рядом… Вот впереди шагает человек в черном пальто и кепи. Может быть, он? Нагоняю… Пожилой человек с бородкой испуганно глядит на меня. Смущенно отступаю… Какая-то резкая перемена в воздухе. Хотя и сыро, но тепло. Я даже чувствую легкий жар. По тротуару, на противоположной стороне, идет человек в черном пальто и кепи. Руки засунуты в карманы. Он!.. Пересекаю улицу «Мы сталкиваемся лицом к лицу. Человек в пенсне отшатывается…

…Бульвар… Опускаюсь на скамью. Хочу забыться, отдохнуть, гоню от себя образ Арона, но глаза, как у человека, собирающего грибы, сами собой рыщут вокруг. Вот снова пальто… Пусть! Не тронусь с места. Довольно!..Но навязчивая мысль, как злой дух: «А вдруг на этот раз окажется именно он». Срываюсь… Нагоняю. Дьявол! Исступленно ударяю ногой о мостовую…

…Я хочу просверлить своим взором всю толпу Парижа, чтобы добраться до Арона: он для меня – и кров, и отдых, и тепло… А впрочем, в тепле я сейчас не нуждаюсь. Мне и без того жарко. Мне хочется полежать хоть на полу, только бы под крышей. Лицо пылает. Мозг горит. Мучит жажда… Черное пальто!.. Как лунатик следую за ним. Выхожу на широкую освещенную улицу Рю-де-Риволи. Мне кажется, что все, даже статуи одеты в черное пальто. Какой горячий воздух. Горло пересохло, и хочется пить, пить!.. Сзади кто-то мерно шагает, стуча каблуками по тротуару. Оборачиваюсь. Черное пальто?! Нет… Полицейский. Поспешно сворачиваю за угол.

Замерла улица. Погасли огни в домах… А мостовая, как палуба тонущего корабля, медленно накреняется в одну сторону. Не в силах устоять на ногах, я опускаюсь на четвереньки. Но крен продолжается. Кренятся дома и фонари… Тогда я ложусь на асфальт и, как черепаха, ползу в сторону, противоположную крену.