Темное дело в Гейтвее

По их требованию Берта Пул много раз повторяла свои показания, показывала, где она стояла в своей комнате на четвертом этаже и как смотрела. Берта действительно могла видеть, что происходит в доме напротив. Вирлок убедился в этом, когда однажды вечером Смит по его указанию разыграл соответствующую сцену в гостиной Макдаффа, и Вирлок отчетливо все рассмотрел из дома Эшей. В течение всех трех недель Берта упорно твердила, что в доме Макдаффа она видела именно Уэстина.

Вечером 5 сентября Честер Вирлок, его жена и Смит сидели за кофе в кухне дома Вирлоков. Им уже не о чем было говорить, да и не хотелось: так они изнервничались.

– Теперь мы можем со спокойной совестью сказать, что просеяли все сквозь самое мелкое сито, – заметил Смит, – и не получили даже косвенных данных, которые позволяли бы усомниться в виновности Уэстина.

Вирлок промолчал.

– И я теперь уже не сомневаюсь в этом, – продолжал Смит, ни на кого не глядя.

– Я вас не виню, Смит, – вздохнул Вирлок. – Видимо, я и сам обманулся. Приступая к расследованию, я задавался еще одной целью: показать лицо Макдаффа. Надеюсь, процесс поможет мне в этом хотя бы частично.

– Вам не кажется странным, что Макдафф до сих пор не расправился с Фэйном?

– Странно, конечно, – согласился Вирлок. – Но он, должно быть, еще не вспомнил о нем, так как все время пьянствует.

Дальнейший разговор прервал телефонный звонок. Вирлок поднял трубку.

– Кэйджен, вы?! – удивился инспектор. – И, похоже, под градусом?.. Нет, никаких новых данных нам получить не удалось… И вообще: зачем вы мне звоните? Предполагается, что вам надо готовиться к завтрашней схватке с Энстроу и судьей Сэмом.

Некоторое время Вирлок молча слушал Кэйджена.

– Ну хорошо, – проговорил он наконец. – Мы приедем к вам со всеми нашими материалами, однако должен заранее предупредить, что все это одна грязь. Ничего, что заслуживало бы внимания. Любые наши предположения лопаются как мыльный пузырь, когда мы сопоставляем их с показаниями Берты Пул… Так мы будем у вас минут через тридцать.

Вирлок положил трубку и взглянул на Смита.

– Вы едете со мной, Смит? Вероятно, наша беседа закончится в каком-нибудь баре, но у меня такое настроение, что я не откажусь выпить. Юнис, ты не возражаешь?

Жена Вирлока кивнула.

– Ты уж извини, Юнис, – мягко обратился к ней Вирлок. – Извини, что у меня… что у нас ничего не получилось. Ты с полным правом можешь сказать: «Ну вот, я же говорила!».

– Но не зря же я столько лет замужем за детективом! – попыталась улыбнуться Юнис. – Я понимаю, не всегда вашей работе сопутствует успех. И все же, если бы ты с самого начала послушался меня… Нет, нет, не то я говорю! Пожалуй, я даже рада, что ты не послушался…

– Привет! – заплетающимся языком поздоровался с ними Кэйджен, не вставая из-за письменного стола. – Я тут много наслушался о вас обоих. Кажется, весь город только тем и занят, что гадает, удастся вам что-нибудь выяснить или нет!.. Хотите выпить за компанию?

– Что с вами, Кэйджен? – покачал головой Вирлок. – Завтра процесс, а вы…

– Смеетесь? Смейтесь, смейтесь, мне все равно, – отмахнулся Кэйджен. Он закурил и пододвинул коробку с сигарами детективам. – Так что у вас есть?

– Сначала скажите, что вы намерены предпринять завтра в суде.

– Вы развернули такую бурную деятельность, что вам недосуг полюбопытствовать, как ведет себя знаменитый адвокат Гарольд Кэйджен. – Он допил вино и тут же снова наполнил бокал.

– И как же он ведет себя?

– А я послал их подальше в самых изысканных выражениях, какие только нашлись у меня в запасе. И, пожалуйста, не делайте такой изумленный вид. Виноваты в этом вы.

– В чем?

– В том, что я так поступил.

– Не понимаю.

– Да выпейте же наконец!.. Вы и Смит стали такими принципиальными! Но и я могу быть принципиальным. Разница лишь в том, что у каждого из вас есть крепкий хребет и кое-что за душой, ну, а у Кэйджена никогда ничего за душой не было, вот он и позаимствовал кое-что у вас.

– Послушайте, – удивился Вирлок, – да наши «отцы города» в порошок сотрут вас, если вы завтра на суде не потрафите им! После этого судья Дэйл заставит вас чистить урну у себя в кабинете, а не докладывать дела по завещаниям.

– Но и вам со Смитом придется не лучше, – криво усмехнулся Кэйджен. – Помяните мое слово, вы еще пожалеете, что живете на белом свете… От меня они потребовали слишком многого – это даже меня заставило возмутиться… не без вашего влияния, конечно.

– Ну хорошо, – проговорил Вирлок, заметно смягчаясь. – Однако чем же вы все-таки располагаете для защиты своего клиента? У прокурора есть очевидец убийства, точнее очевидица, и мы не нашли в ее показаниях ничего, что вызывало бы недоверие или сомнение. Она согласна выступить на суде и под присягой показать, что именно Уэстин убил Элен Макдафф. Свидетельница опознала Уэстина в группе других лиц и без колебаний указала на него… Да, да, она служанка в доме человека, на которого тоже падает серьезное подозрение, и этот факт наводит на размышления, но чем мы можем опровергнуть или скомпрометировать ее показания?

– Понимаю, – согласился Кэйджен. – А знаете, я как раз и взорвался, как только узнал о показаниях Берты Пул.

– Энстроу заставит ее изложить все так, словно во время убийства она сидела в углу той же комнаты и ела кукурузные хлопья.

– Не сомневаюсь.

– Ну, а у вас кто есть?

– Никого.

– Ну, а что у вас есть?

– Ничего.

– В таком случае прокурор мигом расправится с вами.

– Конечно, расправится. Но он сделал бы это в любом случае. Теперь же я хоть немного придержу их.

– Вы когда-нибудь пробовали придержать железнодорожный экспресс?

– И все же я должен сказать вам кое-что, – хрипло произнес Кэйджен. – У меня нет ни малейших оснований утверждать, что Уэстин не убивал Элен Макдафф. Правда, идиотских совпадений хоть отбавляй: оказывается, Макдафф был дома, пока его жена в другой комнате проводила время с очередным возлюбленным; потом в особняке появляется Эш; потом выясняется, что всю вторую половину дня тут же торчал этот пианист; потом возникает фигура Саймонсона – соседа Макдаффов… И все же я начинаю верить, что убийство – дело рук Уэстина. Показания Берты Пул лишь замыкают круг серьезных улик против него.

– Но тогда что мешает вам договориться с Энстроу и Макдаффом и сделать то, чего они от вас добиваются?

– Я уже ответил. Я не в состоянии следовать за ними, этой бандой, даже если Уэстин виновен.

– Какую же позицию вы и ваш подзащитный намерены занять на суде? – спросил Вирлок.

– Уэстин откажется признать себя виновным, но согласится давать показания… Должен сказать, сегодня впервые за долгое время я чувствую себя человеком. И это так хорошо! – Кэйджен поднял бокал, выпил и тяжело откинулся на спинку стула. – Конечно, завтра на суде Энстроу сделает все, чтобы я выглядел ослом, но, клянусь, и ему достанется от меня.

Один только отбор присяжных, вполне приемлемых с точки зрения прокуратуры, занял три дня. Затем в течение двух дней Кэйджен придирчиво и упорно допрашивал Берту Пул, но так ничего и не добился от нее в пользу своего подзащитного. С таким же пристрастием адвокат допросил Макдаффа и Джорджа Эша, и хотя ему удалось сорвать с них личину благопристойности и показать присяжным подлинную сущность этих мерзких, беспринципных людей, большего он не добился. Ничего полезного для защиты не дали и допросы Джеймса Вудроу, Этты Саймонсон и Роланда Гуда. Правда, Кэйджен все-таки вынудил их дать показания, которые не только характеризовали Элен Макдафф как неверную жену, но и обнажили всю грязную изнанку повседневной жизни обитателей Бэккер-авеню и послужили темами многих сенсационных статей в газетах.

К концу второго дня судебного разбирательства выяснилось, что все усилия Кэйджена доказать невиновность Уэстина ни к чему не привели. Во время допроса Уэстина Энстроу сумел представить его присяжным этаким злодеем, полностью лишенным всяких признаков человечности, и обвиняемый мог лишь упорно твердить в ответ, что он не убивал Элен Макдафф. Прокурор хладнокровно провоцировал юношу на вспышки отчаяния и гнева и тут же использовал их в интересах обвинения. К концу допроса Уэстин не казался уже больше простым парнем, ставшим жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств, а выглядел в глазах присутствующих наглым и безжалостным хулиганом, которого необходимо изолировать для пользы общества.