Дикий рейс

Такая проверка нервов может дать мне гарантию, что завтра я не сдрейфлю. Ну что ж… Попробуем. Я подошел, взобрался на борт, встал. Глянув вниз, в черную пропасть, и почувствовал легкую дрожь в ногах. Выждав момент, когда борт снова отошел or берега, я приготовился, пригнулся и… ни с места… Ноги приросли к борту. Сердце забилось. Выступил пот. О, чорт! Выждав момент, я снова пригнулся, и снова то же самое. И так в третий, четвертый и пятый раз. Не могу оторвать ног от борта. Я соскочил с борта, прошелся по палубе. Передохнул. И опять… И опять… Прошел, вероятно, час. Усталый, весь мокрый от пота, опустился я на палубу и, если бы не стыд, заплакал бы.

Вяло, пошатываясь, снова взобрался я на борт и вдруг, неожиданно для себя, словно кто толкнул меня в спину, глухо вскрикнул и… прыгнул. Ослабевшие ноги скользнули по стене мола, но я успел ухватиться руками, повис… Мгновенно взобравшись на мол, я круто повернулся и уже оттуда прыгнул обратно за борт. Покачнулся. Сорвался на палубу. Без передышки я повторил свой прыжок туда и обратно… Хватит. Ура! Гордый, счастливый, я прошелся по палубе.

В этот день я спал крепким сном, и обычный шум на палубе не мешал мне. Проснулся я раньше времени. Рабочий день кончался, грохот лебедки затихал. На железной печке стоял котелок с водой. Котелок принадлежал боцману. В нем он варил крабов. Боцман с минуты на минуту должен был притти будить меня. Кроме меня в кубрике никого не было.

– И так душно, а он завел моду зажигать печь в нашем кубрике. У себя бы зажег, мерзавец! – проворчал я.

«А вдруг он на этот раз не придет? – по думал я со страхом. – Тогда весь мой план будет нарушен…»

Схватка должна произойти здесь, в кубрике, один-на-один. Я предварительно убрал от себя подальше нож, чтобы сгоряча не прибегнуть к нему. Драка будет без перчаток и не по-джентльменски, а как придется.

Послышались шаги… Он! Дыхание у меня участилось. Спокойно! Я приготовился. Закрыл глаза и притворился спящим. До боли стиснув челюсти, сдерживая дыхание, я весь напружинился.

Вот он вошел, подходит ближе… ближе Сквозь ресницы вижу невыносимо-отвратительную усмешку. Вот он занес свою здоровенную лапу, чтобы грубо разбудить меня Я открыл глаза и глянул на него в упор, Боцман отшатнулся. Его рука повисла в воздухе. Он стоял, идиотски выпучив глаза, а я, не сводя с него глаз, подымался на койке, торопливо застегиваясь. И вдруг с глухим криком всем своим телом обрушился прямо ему на голову.

Боцман грохнулся на пол, как подкошенный, и не успел он притти в себя, как я уже сидел на его спине, мертвой хваткой сдавив его горло. Боцман, извиваясь, хрипел и ворочался подо мной. В таком положении он никак не мог воспользоваться боксом. Он повернулся на спину раз, другой и придавил меня своим телом. Напрасно… Я крепко держал его за горло. Тогда в отчаянии он поднялся на ноги и, как безумный, заметался по кубрику. Он пытался стряхнуть меня со спины, разорвать петлю моих рук. Тщетно.

Он бросился к стене и с силой ударился о нее моей спиной. От удара в посудном шкафу треснули дверцы, посыпалась посуда. Удар о железную стойку пришелся по позвонку. Зверея от боли, я впился зубами в его шею.

Руки мои против воли разжались сами собой, и я сползаю, сползаю. Он хотел воспользоваться этим и повторить свой удар о стойку, но промахнулся, и мы оба упали. Голова моя ударяется о железный пол. Меркнет свет. Боцман подымается на ноги. В моем помутившемся сознании вспыхнула мысль: неужели нокаут?! Нет! Нет! И, подброшенный какой-то внутренней конвульсией, я вскакиваю на ноги, стремительно бросаюсь на врага…

О, чорт! С разбега натыкаюсь на встречный удар. Он пришелся прямо по носу. Кажется, будто треснул череп. Мутная волна подкатывает к горлу. Сломан нос… Я урод… Нет! Еще не все кончено.

Прикрыв лицо рукой, изогнувшись, я снова бросаюсь вперед и снова встречный удар, Но я пригнулся и удар пришелся мимо. Теперь я приблизился вплотную к боцману, вцепился и, подпрыгнув, изо всех сил нанес ему удар головой в лицо. Раз! Другой! Боцман покачнулся, тяжело задышал.

Он пытался оторвать меня, но я повис на, нем, как бульдог. Ему удается одной рукой обхватить мою шею. Другой он глушит кулаком снизу по лицу, по носу… Я слышу удары, но не чувствую их… Не в силах вырваться, я пускаю в ход свои крепкие зубы. Боцман взвыл и выпустил мою голову. Молниеносно обхватив его прямым поясом, я с размаху швыряю его на горящую печь. Я слышу его панический вой…

С шумом вбегают люди и видят: в дыму, и копоти два окровавленных человека, воя и рыча, катаются по железному полу.

Я лежу на койке, не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Они крепко связаны. Хочу поднять голову и тоже не могу…

– Эй, кто здесь! – зову я и не узнаю своего голоса: глухой, тяжелый, сиплый. С нижней койки кто-то встает.

– Что такое?

– Развяжи.

– Не велено, – говорит матрос-швед. Он как будто смущен.

– Развяжи! – угрожающе настаиваю я.

– Развяжи, – советует француз.

Швед развязывает, приговаривая:

– А здорово он тебя расквасил.

– А я его?

– Родная мать его не узнает, – смеется швед.

Я доволен. Мне подают зеркало. Я плохо вижу. Чтобы посмотреть на себя в зеркало, я должен раздвинуть пальцами веки. Что такое? Кто это?! В зеркале страшная, окровавленная маска. Вместо глаз – огромные черные опухоли.

На месте, где должен быть нос, бесформенная кровавая масса. Неужели это я? Как ни готовился я к такому исходу, но на деле это оказалось страшней… Я выпускаю из рук зеркало. Я урод… Представляю себе девушек, хохочущих над моей рожей. Тоска… Да, дорого мне досталась моя победа. Я возмущен. За что все это, ведь я честно зарабатываю свой хлеб тяжелым трудом! За что?

– Спокойно! Спокойно! – удерживает меня француз. – Теперь он тебя не тронет. Кончено!

– Кончено, – повторяет швед.

– Нет, не кончено! Нет! – сипло кричу я.

Ночную вахту несет другой. Утром меня будят на работу. Тело ноет, острая боль в позвоночнике. Сдерживая стон, я подымаюсь, моюсь, с трудом глотаю чашку цикория, но жевать не могу – ноют зубы. Матросы смущенно молчаливы, но внимательны и предупредительны. Выхожу на палубу. Вдыхаю свежий утренний воздух. На мостике штурман. Из каюты боцмана, кряхтя, тяжело cтупая, выходит человек. Я ахнул… Какая-то бесформенная масса вместо головы… Огромные, выпяченные вперед губы похожи на челюсти гиппопотама. Где-то высоко, на макушке, торчит кепка, из-под которой видна марля. Да ведь это же боцман!

– Галло, красавчик! – злорадно захохотал я, приближаясь к боцману. – Продолжаем! Я еще не рассчитался с тобой!

– Но, но! – кричит боцман, отступая. – Но, но!..

Резкий свист с мостика. Штурман зовет.

– Я тебя уничтожу! – говорю я боцману. – Уничтожу! – и, повернувшись, нарочито медленно направляюсь к штурману. Ни капли смущения, ни подобия робости: теперь мне наплевать не только на штурмана, но на самого короля.

– В чем дело? – грубо спросил я, не прибавляя, как это полагается, слово «сэр».

– Капитан зовет, – ответил штурман, отвернувшись.

Капитан сидел на корме, в откидном кресле, и сосредоточенно жевал табак. При виде моей физиономии, он скорчил было гримасу, означающую улыбку, но моментально убрал ее: по выражению моего лица он понял, что улыбка здесь неуместна. Приняв обычный холодно-суровый вид, глядя в сторону, он выплюнул жвачку и для пущей важности насупил брови, выдерживая паузу.

«Ладно», – подумал я.

Наконец он произнес:

– Твое счастье, что вся эта бойня произошла в порту, где действуют законы суши, иначе бы тебе не сдобровать.

Я сделал шаг вперед.

. – Ваше счастье, – сказал я в тон капитану, – что и законы суши также на вашей стороне, иначе бы и вам не сдобровать.

Капитан грозно вскинул голову.

. – Вы видите это? – я указал на свое лицо. – Это дело ваших рук.

Мое и без того страшное лицо в настоящий момент, в припадке ярости, сделалось, вероятно, ужасным.