Страница 2 из 80
ПРОЛОГ
Будь проклят тот, кто поселил в сердце человеческом жажду золота!
Пон де Гренелль, Шестнадцатый округ, Париж
16 июля, 21.05
Они опаздывали. Договорились без четверти девять, а было уже пять минут десятого. Он так долго простоял на открытом пространстве, что даже занервничал. Если не появятся через пять минут, он уйдет, и черт с ним, с миллионом долларов. Он похлопал по карману брюк. Да, все на месте, он ощущал это через плотную черную ткань, вес приятно согревал бедро. Все в порядке.
Навстречу ему брела в обнимку юная парочка. Парень с девушкой останавливались чуть ли не на каждом шагу и целовались в сумеречном свете. Девушка заметила его и, смущенно пожав плечами, отстранилась от парня. А тонкие пальчики машинально потянулись к маленькому серебряному распятию, висевшему на шее.
— Bonsoir, mon рére.[2]
— Bonsoir, mon enfant.[3]
Он улыбнулся и кивнул, а парочка двинулась дальше, к другому концу моста, и разразилась виноватым хихиканьем, лишь оказавшись на почтительном от него расстоянии. Жара понемногу спадала. Эйфелева башня вырисовывалась на фоне пламенеющего закатного неба. На ней уже зажгли огни, и она сверкала и искрилась, точно объятая пожаром.
Он оперся о парапет и взглянул на статую Свободы. Уменьшенная копия своей американской сестры, занявшей место по ту сторону Атлантики, она возвышалась над Алле де Синь, узеньким островком в центре Сены. Воздвигли этот монумент в 1990 году, о чем гласила высеченная на постаменте надпись. Статуя стояла к нему спиной, гладкая мускулатура, частично прикрытая складками туники, отливала бронзой. Вечно молодая женщина, несмотря на патину веков.
Он был ребенком, когда бабушка рассказала, что многие члены их семьи еще в двадцатые годы проделали долгий и полный лишений путь из Неаполя в Америку. И всякий раз, глядя на статую Свободы, он ощущал незримую связь с этими родственниками, отчетливо представлял, как они изумились, впервые увидев Новый Свет, разделял их твердую веру в счастливое начало новой прекрасной жизни. Поэтому он так любил бывать здесь. Это место в Париже всегда казалось ему таким знакомым. Безопасным. Защищенным от всех бед. Домом, где всегда можно укрыться.
Из-под моста вынырнули из тени две мужские фигуры. Посмотрели вверх, увидели его. Он махнул рукой и, пройдя немного вперед, стал спускаться по пологим бетонным ступенькам навстречу им, потом прошагал под низкой стальной аркой моста. И остановился у края площадки, окружавшей массивный пьедестал статуи. Он был осторожен, как всегда, и старался, чтобы расстояние между ним и этими двумя мужчинами не превышало двадцати футов.
Очевидно, они прятались тут все время, вдруг подумал он. Наблюдали за ним, проверяли, нет ли «хвоста», таились в удлиняющихся вечерних тенях, словно два льва в высокой траве. Эти люди не любили рисковать. Он тоже.
— Bonsoir, — вполголоса произнес крупный мужчина, стоявший слева, но в тихом вечернем воздухе слово прозвучало вполне отчетливо.
Волосы у него были длинные, светлые и сливались с густой бородкой. Наверное, американец.
— Bonsoir, — устало ответил он.
Мимо по реке проплыла огромная баржа, яркие огни прожекторов отражались в воде, смещали тьму, будто прощупывали ее. Казалось, тяжелые складки туники на статуе ожили и слегка шевельнулись под прикосновением лучей, как от невидимого сквозняка. Словно она дразнила их, эта статуя.
— Принес? — спросил по-английски бородач, когда шум моторов баржи растаял вдали и прожекторы стали отбрасывать безжалостно яркий свет на дальние строения у реки.
— А деньги? — Его голос звучал твердо.
То была обычная игра, сколько раз он играл в нее — уже и не вспомнить. Опустил голову, изображая полное равнодушие, и с неудовольствием отметил, что прежде черные, отполированные до зеркального блеска туфли посерели от пыли.
— Сначала товар покажи, — сказал бородач.
Он замер. Было нечто странное в голосе этого человека. Он поднял голову и обернулся через плечо, проверяя путь к отступлению. Все чисто. И тогда, отмахнувшись от тревожного предчувствия, выдал стандартный ответ:
— Сначала покажи деньги, потом будет товар.
Ну вот, так и есть. На сей раз он успел заметить. Другой бы на его месте, конечно, никогда бы не заметил, но даром, что ли, он очень долго просуществовал в этом бизнесе. Плечи напряжены, глаза сузились, точно бородач и его напарник увидели вдалеке одинокую, отбившуюся от стада антилопу.
Они готовились к нападению.
Он снова оглянулся. Все вроде бы чисто… хотя как знать, что там, за деревьями, ведь темнело быстро. Внезапно он сообразил, почему они опоздали.
Хотели, чтобы стемнело.
Он резко развернулся на каблуках и бросился бежать по гравию, толстые кожаные подошвы туфель отбрасывали назад мелкие камушки, словно шины автомобиля, резко набирающего скорость на грязной дороге. Нет, он не может допустить, чтобы они это заполучили. Не может допустить, чтобы нашли. На бегу бросил взгляд через плечо: эти двое неспешно надвигались на него — различил металлический блеск ствола, в нем отражались оранжевые отсветы гирлянды, украшавшей нависший над головой мост.
Он откинул голову назад, наскочив на кончик ножа. Теперь он все понял. Перед ним возникла темная фигура, рука вытянута вперед, лицо затенено тьмой. Этот человек прятался в тени и дожидался своего часа. Дожидался, пока добыча не придет к нему сама. Его загнали прямо в объятия смерти, как животное.
Шестидюймовое зазубренное лезвие ножа вонзилось ему в грудь, практически он сам напоролся на него, и удар при столкновении был столь силен, что он тихо ахнул. Он чувствовал, как холодный металл с хрустом врезается в хрящевые ткани в нижней части грудины, подбирается к сердцу.
Это последнее, что он ощутил.
Темная кровь хлынула на накрахмаленную белую рубашку с высоким стоячим воротничком — в оранжевых отблесках света она почему-то отливала зеленцой, как побитая непогодой бронзовая кожа статуи Свободы. Он уже не понимал, не видел и не чувствовал ничего, но застывший взгляд был устремлен в сторону Америки.
Туда, где находился Нью-Йорк.
ЧАСТЬ I
Золото околдовывает человека, действие его подобно ядовитому туману, отравляющему разум, усыпляющему совесть и все прежние чувства, точно человек этот надышался угольного дыма.
Глава 1
Пятая авеню, Нью-Йорк
16 июля, 23.30
Он падал очень грациозно, изогнулся всем телом, огибая выступ здания, затем вытянулся в струнку и закачался, напоминая паука на нити, на миг застигнутого порывом ветра. И вот наконец, пропустив через ладонь в перчатке последний виток веревки, приземлился на балконе семнадцатого этажа. Пригнувшись, он высвободился из опутавшей его веревочной сбруи и вжался спиной в стену. Темная хрупкая фигура слилась с фоном из крапчатого камня. Он не двигался, даже почти не дышал, осторожно втягивая воздух сквозь тонкую ткань черной лыжной маски, липшей к губам.
Необходимо проверить, не видел ли его кто-нибудь во время спуска. Он выжидал, прислушиваясь к шумному дыханию города внизу, заметил, как знакомые очертания «Метрополитен-опера» ушли в тень, когда притушили освещавшие его прожектора.
И еще он видел Центральный парк, напоминавший по форме огромное темное легкое, которое огибали огоньки такси, снующие между Восточной и Западной Восемьдесят шестой улицами. Смотрел и вдыхал поднимающийся со стороны парка прохладный воздух, и внезапно, несмотря на жару, его пробрал озноб. Воздух был напоен типичными для Нью-Йорка запахами, разъедающей душу смесью страха, пота и алчности. Запахом этим тянуло из туннелей подземки и вентиляционных шахт.
2
Добрый вечер, святой отец (фр.). — Здесь и далее примеч. пер.
3
Добрый вечер, дитя мое (фр.).