Листопад

Решад Нури Гюнтекин

ЛИСТОПАД

I

— Вам может показаться странным, что я бросил службу в акционерном обществе «Золотой лист». А вы не удивляйтесь… Сами посудите: не мог же я, в самом деле, тянуть лямку за шестьдесят две лиры в месяц, когда на моей шее больная мать да двое малых братьев… Мать жалуется на холод, братья — на голод. Что мне оставалось делать? Выше головы не прыгнешь… Ну ладно, если бы я пил, гулял, словом, денежки транжирил, а на родственников рукой махнул: живите, мол, как хотите! Тогда, я понимаю, они еще вправе были бы меня упрекать. Но ведь я все деньги в дом отдавал. А им, видите ли, этого мало, знай свое твердят. Только всякому терпению есть предел. В конце концов и я не выдержал: «Коли вам, господа хорошие, этот стол и дом не по нраву, что ж, — давайте денег, подыщем другой дворец, будем жить там!..» Но разве можно им что-либо втолковать? Мать — немощная старуха, братья — тоже, как говорится, Божьи сироты…

Что хочешь, то и делай… Хоть в петлю лезь… Однако, пожалуй, еще труднее сладить с самим собой. Ведь мне тридцать лет; здоровье хорошее, силенки — не занимать… Правда, есть у меня одна особая черта: что ни увижу, ко всему руки тянутся… Увидел что-нибудь вкусное — подавай сюда!.. Увидел хороший костюм или рубашку — подавай сюда!.. Впрочем, ничего дурного в этом я не нахожу.

Чем я, собственно, хуже других?! Почему, возвращаясь домой со службы в зимнюю стужу, я должен месить уличную грязь и обходить стороной магазины? А мимо меня проносятся шикарные лимузины, которые норовят еще обрызгать с ног до головы. Кое-кого из счастливчиков, восседающих в этих машинах, я хорошо знаю. Они могут веселиться, сорить деньгами направо и налево. А чем они лучше меня? Почему они разъезжают в автомобилях, живут в свое удовольствие, а я, как бездомный пес, должен плестись по грязной улице? Ни поесть досыта, ни одеться прилично! Неужели я не могу даже поухаживать за женщиной, которая мне нравится? Ну где, скажите, справедливость?..

Долго я мучился и терзался, бичевал самого себя, пока не пришел к выводу: мой отец, видимо, был слишком честным человеком, он придерживался устаревших взглядов. Он, наверное, считал, что незапятнанное имя — это лучшее наследство, которое можно оставить детям… Но ведь одной честью сыт не будешь… Когда человеку с незапятнанным именем оставляют еще немного денег, тогда жить можно. Если же потомки остаются без гроша, то долго они не протянут. Первое, в крайнем случае — второе поколение кое-как еще продержится, а уж третье — наверняка загнется… Впрочем, хорошо или плохо поступил мой отец — судить не мне… В конце концов не все богачи явились на свет божий с чековой книжкой в кармане. Нет! Они без зазрения совести продавали и перепродавали все, что попадет под руку, и, руководствуясь холодным расчетом, наживали свои богатства!.. Ну, а коли я не растяпа — к таковым я себя не причисляю, — что мешает мне действовать подобным же образом? Вместо того чтобы плакаться и клясть горькую долю, почему бы и мне не попытать счастья? Выйдет — хорошо! Не выйдет — по крайней мере, не за что будет себя упрекать. Тогда не грех и на судьбу посетовать!..

Этот монолог произносил смуглый черноволосый молодой человек. Своим хищным выражением лица и белыми острыми зубками он напоминал хорька. Месяц назад он ушел из акционерного общества, оставив скромную должность письмоводителя в бухгалтерии, а теперь решил заглянуть сюда, чтобы взять кое-какие забытые вещицы и заодно проведать сослуживцев.

Был обеденный перерыв. Начальство, как водится, отправилось в закусочную напротив и уплетало, наверное, салат с яйцом или холодную говядину с фасолью. Разная мелкая сошка, у которой на говядину денег не хватало и которая довольствовалась поэтому куском хлеба с брынзой или маслинами, не спеша пережевывала скудный обед и слушала рассуждения бывшего коллеги.

Молодой человек растянулся во весь рост на канцелярском столе, вороша каблуками разбросанные в беспорядке деловые бумаги и продолжал разглагольствовать:

— И решил я тогда попытать счастья… Ох, и осточертела мне наша жизнь!.. Сидят взрослые, бородатые дяди, согнувшись, точно школьники, в три погибели. Набились тут, в конуре, как сельди в бочке, и считают, что хорошо пристроены… Да ведь сколько ни корпи над проклятыми бумагами — все впустую… Разве что лет через десять — пятнадцать за усердную службу прибавят к жалованью пару курушей. Или жди, пока кого-нибудь выгонят иль кто ноги протянет, — иначе повышения не получишь. Прикинул я и решился: «Была не была!» Распрощался с конторой «Золотой лист». Месяц прошел, а может, меньше, но к старому возврата нет. Если не хочешь тянуть лямку, лучше бросай сразу. Правильно я говорю?..

Он долго хвастался обновками, показывал шелковые носки с замысловатым узором, новую рубаху и, самодовольно улыбаясь, говорил:

— Поди думаете, я занимаюсь темными делами? Граблю или убиваю? Нет, боже упаси! Я всего-навсего помогаю одному комиссионеру. Выцарапываю с таможни товары для него… Работа не пыльная. Жалованье пока небольшое, но иной раз, кроме жалованья, еще кое-что перепадает. Не густо, но все-таки… Слава Аллаху, живу, — не жалуюсь!

Служащие глядели на счастливчика с простодушной завистью, словно мальчишки на знаменитого спортсмена. Пожилой человек глубоко вздохнул и проворчал: «Ничего не поделаешь, нам с тобой тягаться не приходится…» И только у одного писаря, мужчины лет сорока с обожженной щекой, лицо оставалось непроницаемым. Он сидел с закрытыми глазами, подперев подбородок рукой, и задумчиво, словно нехотя, жевал бутерброд…

Молодой человек, похожий на хорька, слез со стола, подошел к железной печке и прикурил. Потом принялся расхаживать по комнате и рассказывать о своей конторе и таможне, о торговых махинациях и деньгах, которые сами просятся в карман. В этих рассказах, наверное, не было и сотой доли правды. Но слушатели, обиженные жизнью люди, принимали его слова за чистую монету. В душе они, может быть, тоже проклинали судьбу за то, что вынуждены весь день корпеть в сырой комнате, получать гроши и жить впроголодь, тогда как другие гребут деньги лопатой…

Встретившись нечаянно взглядом со стариком, сидевшим в темном углу за высокой конторкой, рассказчик смутился и умолк, будто язык прикусил.

Этого старика, чей взгляд остановил не в меру разболтавшегося гостя, звали Али Риза-беем. Ему было лет шестьдесят. В прошлом он занимал важные посты и был даже начальником округа. Всегда молчаливый и сдержанный, он не участвовал в общих разговорах и отсиживался в своем темном углу. Однако служащие в акционерном обществе его уважали и даже любили за образованность, деликатность и обходительность.

Али Риза-бей тоже никогда в закусочную не ходил. Склонившись над алюминиевым котелком, он жевал котлету, приправленную зелеными маслинами. Не удивительно, что он принял слова гостя на свой счет. Отложив вилку, словно эти рассуждения испортили ему аппетит, он поднял голову. Молодой человек, желая скрыть свое смущение, нехотя улыбнулся и сказал:

— Вам, бейэфенди, не нравятся мои слова? Но что делать, от правды, как говорится, никуда не скроешься.

— Видите ли, — сконфуженно, словно провинившийся ученик, ответил Али Риза-бей, — я в чужие дела не люблю вмешиваться. Вы можете поступать, как вам угодно. Осмелюсь, с вашего позволения, вам возразить только по одному пункту. К чему будоражить людей? Трудятся они на своем месте и, вполне возможно, довольны жизнью и положением, а вы будоражите их понапрасну… Не сомневаюсь в вашей порядочности и уверен, если вы хорошенько подумаете, то согласитесь со мной…

Видно, старому служащему очень не хотелось ввязываться в спор, однако гость не намерен был сдаваться.

— С вами можно было бы согласиться, бейэфенди, — учтиво ответил молодой человек, — если бы я один старался открыть людям глаза. В том-то и дело, что в наше время правду узнают не только друг от друга. Окружающая действительность, или, как теперь пишут газеты, «экономические условия жизни», — вот что помогает нам осознать истину!.. После мировой войны люди удивительным образом переменились: они поумнели, стали расторопнее… Теперешнее поколение не чета вашему. Никто больше не хочет жить с закрытыми глазами, довольствоваться тем, что у него есть. Людей одолела жажда наживы… И вот вам результат: старые моральные устои рушатся, и нет силы, которая могла бы остановить этот процесс. Возможно, у вас иные взгляды?