Волшебный свет

Уже на улице я внимательно изучил брошюру. Из всех мероприятий только одно меня действительно заинтересовало. Оно было одним из самых значительных и самых ожидаемых событий «Недели» – речь шла о выступлении известного зарубежного профессора. Этот человек много лет посвятил изучению жизненного пути Лорки и особенно много занимался обстоятельствами его смерти – тема, в которой он был признанным авторитетом во всем мире. Кроме этого, в бюллетене говорилось о том, как глубоко он чтит личность поэта, и о том, что ему присущ дух борца, потому что ему приходилось преодолевать препятствия, в особенности, в годы прежнего режима, чтобы, несмотря ни на что, довести свои исследования до конца. Если все, что я о нем прочитал, правда – это мой человек, подумал я. Я заранее почувствовал к нему горячую симпатию. Мне понравилось, что он, как и я в тот момент, боролся за Лорку. Первая лекция должна была состояться на следующий день после его приезда, предположительно через неделю.

Я решил поговорить с ним, чего бы это ни стоило. Мне хотелось заинтересовать его своим рассказом, хотелось, чтобы он засыпал меня вопросами, пережил бы вместе со мной каждую деталь, и чтобы, в конце концов, он мне поверил и донес бы это до всех и каждого, и тогда пусть те, кто слушал меня до него, подавятся своим равнодушием. Но чтобы этого добиться, надо было показать ему – я знаю, о чем говорю. В который уже раз я мысленно перебрал все факты, все свои воспоминания и все подробности моей истории. Я опасался, что если он меня и выслушает – что тоже еще не факт – и задаст мне какой-нибудь вопрос, а я не смогу на него ответить, все полетит к чертям собачьим. Именно поэтому я решил снова обойти все старые места, где бывал бродяга. Я представлял себе, как профессор, увлеченный моим рассказом, захочет узнать все до мельчайших подробностей, включая и то, что произошло в парке, в баре и в переулке, и пытался найти хоть какое-нибудь доказательство, какой-нибудь знак, который мог бы подтвердить достоверность моей истории, а может, и отыскать какой-нибудь след, способный привести нас к бродяге, чья жизнь проходила в этих местах.

Привести нас к бродяге… Привести нас к Лорке… Столько прочитанных и перечитанных книг, столько фотографий, просмотренных множество раз, столько воспоминаний, которым я предавался до головной боли… столько раз возвращаться ко всему этому, а на самое важное, самое главное обратить внимание только сейчас: Лорка мог быть жив до сих пор. Почему бы и нет? Разве у меня есть доказательства обратного? После того, как память вернулась к нему, тогда, на дороге, после этой душераздирающей сцены, я убедился, что он не возвращался на привычные места. Мне казалось, прошло уже достаточно времени, чтобы понять – он туда и не вернется, но ведь сам я больше не ходил туда, чтобы убедиться в этом, и не пытался найти хоть какой-нибудь новый знак. С другой стороны, я был уверен: он не станет возвращаться к прежней жизни, став тем, кем он был до нее; он был слишком знаменит, и его чудесное избавление от смерти привело бы к тому, что пролились бы потоки чернил. И тогда я бы об этом знал. Тем не менее, это не означало, что он непременно умер. Конечно, как ни крути, последнее было наиболее вероятным. Я был убежден, что он либо покончил с собой, либо умер естественной смертью где-нибудь на улице или в каком-нибудь богом забытом приюте, если ему повезло. Но одной убежденности мало для того, чтобы мне поверили: все произошло именно так. Неожиданное озарение тогда, на дороге, могло быть, вообще-то говоря, только временным. Быть может, вскоре после того, как я потерял его след, он снова стал таким же и вернулся в свою полу-жизнь полу-смерть, будучи уже неспособным принять решение покончить с собой. Неожиданно мне пришла в голову мысль, захватившая меня целиком. Конечно, такое совершенно невозможно представить, но что если я снова его встречу? Я отмел в сторону всяческую логику и тешил себя этой мечтой.

Я уже видел, как в кульминационный момент «Недели» мы вместе входим в зал, к немалому удивлению специалистов, прессы и всего мира, доказывая тем самым, что моя история была правдой, и это подтверждалось бы непреложным фактом: живым присутствием, воскресением Федерико Гарсиа Лорки. Теперь он стар и болен, возможно, напуган, но без сомнения, это он, в чем смогут убедиться эксперты, получив физическое доказательство того, что он жив. Вот он, наконец, спасенный, он снова вернулся продолжать трагически прерванную жизнь; а вот я, хранитель его истории, и да воздастся мне по заслугам. Вот он, наконец, наш желанный берег.

Впрочем, нет, я знал, что все это лишь романтические бредни, и не хотел, чтобы меня затянуло. Так что, благодаря в который уже раз проявленной предусмотрительности, я не дал себя обмануть, ибо тут же убедился, что речь идет о задаче невыполнимой. Прошло много лет, слишком много. И не только для того, чтобы затерялся любой, самый неприметный след бродяги; все вокруг было уже не таким, как я помнил. Парк изменился настолько, что, казалось, его раньше вообще не было; теперь там были два пруда, где плавали рыбы, утки и даже лебеди, детская площадка с качелями, горками и еще какими-то металлическими штуками и живая изгородь, много-много живой изгороди, повсюду, где только можно: она была ухоженная, красиво подстриженная и всегда сияющая зеленым глянцем благодаря автоматической поливалке. Конечно, изменения улучшили садовую зону, которую я помнил, но в русле моих изысканий это привело к такому же результату, как если бы какая-нибудь строительная фирма сравняла парк с землей и построила на его месте новый жилой квартал. Одним словом, это было совершенно другое место. То же самое сталось с мрачным переулком, упиравшимся в тупик; мостовая, покрытая заново, теперь была вровень с тротуаром, и там располагался гараж для машин переместившегося в тот квартал полицейского комиссариата, задние двери которого как раз выходили в переулок. На том месте, где раньше были два замызганных бара, теперь был бар с закусками и аперитивами, обслуживавший полицейских и старших чинов участка – практически единственных своих клиентов, как я выяснил, пока пил пиво, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку или какую-нибудь мелочь, напомнившую бы мне о прежних временах. Но строительная компания, воплотившая реформы в жизнь, поставила своей целью изменить все до основания: теперь великолепная плитка «под дерево» и ровный свет неоновых ламп прекрасно гармонировали с полицейской формой нового образца, с сияющим блеском полицейских машин, припаркованных у того дома, где когда-то была прямоугольная ниша. Призраки переулка могли спать спокойно – они под надежной защитой.

Размышления обо всей этой «зачистке» до такой степени поглотили меня, что, когда я услышал знакомый звон колокольчика на дверях другого бара, мне показалось, что после долгого отсутствия я вернулся домой. Официант с услужливой улыбкой постарел и сильно растолстел, но в остальном здесь все было точно таким же, как прежде. Стены все так же нуждались в покраске, а толстуха, волосы которой теперь были совершенно белые, что служило единственным доказательством безостановочного хода времени, все так же обливаясь потом, возилась в кухне с кастрюлями, склонившись над ними все в том же углу, что и раньше. Разумеется, официант меня не узнал, а я и не думал пытаться освежить его память. Походы в парк и в переулок принесли разочарование, но в каком-то смысле была от них и польза: стало очевидно, что продолжать поиски в одиночку – это химера, это нелепость, причем, даже большая, чем раньше. Поэтому я и не стал задавать никаких вопросов, и еще потому, что я был абсолютно убежден – заграничный профессор обязательно окажет мне помощь, в которой я так нуждался. Чувствуя себя защищенным этой непонятной уверенностью, я успокоился и почувствовал себя почти хорошо, облокотился о стойку бара и перестал нервничать, решив с удовольствием пропустить рюмочку-другую. Получалось так: я вернулся сюда, дабы выполнить свой долг, и заслуживаю симпатию профессора, чья добрая воля и авторитет с этого момента помогут мне довести поиски до конца. А я бы стал – так мне представлялось – кем-то вроде его помощника, который проделал большую работу, но сейчас скромно удалился на второй план, оставив разрозненные концы своих исследований в надежных руках знающего человека. Я заказал еще рюмку и закурил сигарету; какое-то время я смаковал эту мысль, с грустью и восторгом одновременно, вспоминая всю историю с самого начала и с гордостью думая о том, что близится достойный финал. Когда я вышел на улицу, то был навеселе, но не пьян. На следующий день начинались выступления, я чувствовал нервное возбуждение и в то же время обостренную ясность ума, и в таком состоянии провел всю ночь и следующее утро, а потом, когда наступил вечер, совершенно успокоился и отправился к месту проведения «Недели».