Спартак (Другой перевод)

— Мы любим также и тебя. — сказал, прерывая его, гладиатор, получивший письмо.

— Благодарю вас за это, добрые братья, — ответил Спартак и прибавил:

— Уединенными дорожками, непроходимыми тропинками, со всей осторожностью идти днем и ночью и доставьте ей письмо. Если, к несчастью, с одним из вас что-нибудь случится, письмо возьмет другой. Сделайте все, чтобы письмо к ней попало. А теперь идите, и пусть боги вам сопутствуют!

Три гладиатора вышли из палатки Спартака и он, провожая их, сказал:

— Выходите через декуманские ворота…

В этот момент он услышал шум начавшейся битвы и побежал взглянуть, что случилось. То же сделал и Красе, решившись вступить в последний бой с неприятелем. Оба полководца построили свои легионы в боевой порядок.

Спартак, обходя войска по фронту, говорил солдатам:

— Братья, от этого сражения зависит исход всей войны. С тыла идет на нас Лукулл, высадившийся в Брундизиуме, с правого фланга нам угрожает Помпей, который находится уже на пути в Самниум, перед нами Красе. Сегодня нужно или победить или умереть. Надо или уничтожить войско Красса, чтобы броситься потом на Помпея, или погибнуть всем, как подобает людям храбрым, одержавшим столько побед над римлянами. Наше дело свято и справедливо и не умрет с нами. Путь к победе ведет по крови: только благодаря самоотвержению и жертвам торжествуют великие идеи. Мужественная и почетная смерть лучше постыдной и гнусней жизни. Погибнув, мы оставим нашим потомкам окрашенное нашей кровью наследство мести и победы, знамя свободы и равенства. Братья, не отступать ни на шаг! Победа или смерть!

Так он сказал и, когда ему подвели прекрасного черного, как эбеновое дерево, его нумидийского коня, он обнажил меч и, вонзив его в грудь коня, воскликнул:

— Сегодня мне не нужно коня: если я буду победителем, я возьму любого коня у врагов, если буду разбит, мне никогда он уже не понадобится.

Слова и поступок Спартака показали гладиаторам, что этот бой будет последним; громко приветствуя его, они требовали, чтобы он скомандовал атаку.

И Спартак дал знак. Громко протрубили трубы и букцины. Гладиаторы ринулись на врага.

Как поток, вздувшийся от дождя и снега, бешено низвергаясь с гор, наводняет окрестности, все опрокидывая и разрушая на своем пути, так на римлян обрушились гладиаторы.

Под этим страшным ударом легионы Красса заколебались и начали отступать.

Спартак бился в первой линии в центре сражения, совершая мечом чудеса силы и мужества. Увидев колебание неприятельских легионов, он приказал трубить условный сигнал Мамилию.

Мамилий, находившийся со своими восемью тысячами коней сзади пехоты, услышав сигнал, пустил коней в галоп к левому крылу гладиаторов. Объехав его больше чем на две стадии вперед, он развернул свои части и, поворотив их направо, во весь опор помчался на фланг римлян.

Но Красе, внимательно следивший за линией сражения и ободрявший колеблющиеся легионы, приказал Квинту идти навстречу вражеской коннице; с изумительной быстротой развернулись десять из пятнадцати тысяч римских кавалеристов, и Мамилий, предполагавший обрушиться на правый фланг Красса и захватить его врасплох, встретил превосходные силы неприятельской конницы, с которой должен был завязать жесточайший бой.

В то же время Муммий с четырьмя легионами стремительно бросился в обход правого фланга гладиаторов. Граник тотчас же вывел два последних легиона из резерва и в свою очередь напал на Муммия.

Численное превосходство римлян было слишком заметным в этой отчаянной борьбе. Римские легионы, сражавшиеся с гладиаторами в центре, продолжали отступать и уже пустились было бежать, но Красе с тремя последними легионами своего резерва подошел туда и приказал расстроенным войскам очистить место. Они в четверть часа, отступив направо и налево, дали место новым когортам, которые под предводительством самого Красса и трибуна Мамерка яростно бросились на Спартака.

И бой, еще более страшный и упорный, вновь разгорелся в центре; в это время остальные пять тысяч римских всадников обошли с левого фланга конницу Мамилия и напали на нее с тыла.

Конница была опрокинута и смята. Несмотря на искусство и энергию Граника и нечеловеческие усилия доблестных гладиаторов на крайнем правом фланге, Муммию удалось обойти их.

Теперь уже не надежда на спасение и победу воодушевляла гладиаторов, но жажда дорого продать жизнь, желание мести, решимость отчаявшихся людей.

Сражение превращалось в кровавую, зверскую резню.

Правый и левый фланг гладиаторов, преследуемые и окруженные, далеко отступили, только центр, где храбро сражался Спартак и недалеко от него — Арторикс, сопротивлялся неприятелям.

Граник, увидев, что его легионы разбиты, бросился в самую гущу схватки и, убив собственноручно трибуна, двух деканов и восемь или десять солдат, истек кровью, пронзенный двадцатью мечами, Македонянин Эростен, начальник десятого легиона, покрытый ранами, мужественно пал рядом с ним.

Конница, смятая и совершенно разгромленная, видела, как упал, пораженный десятью стрелами, их доблестный начальник Мамилий.

Наступил вечер. Но гладиаторы, обессиленные, раненые, истекающие кровью, не переставали сопротивляться врагу. Они дрались уже не как храбрейшие люди, а как дикие звери.

Спартак не отступил ни на шаг. Наоборот, во главе тысячи своих, он врезался клином в ряды шестого римского легиона, который, хотя и состоял из ветеранов, все же не мог противостоять его натиску; все время он звал Красса, сражавшегося недалеко от того места, где был фракиец.

Трибун Мамерк, который с толпою храбрецов Мария и Суллы бросился на Спартака, был тотчас им убит. От быстрых, неотразимых ударов фракийца в несколько мгновений пали два центуриона и восемь или десять деканов, желавших показать солдатам, как нужно отражать эти удары, — они лишь могли научить их встречать смерть.

Сумерки уже сгущались над полем сражения, а римляне, окончательно победившие, вынуждены были еще драться. Вскоре взошла луна, чтобы осветить своими бледными лучами эту ужасную картину кровавой бойни.

Более тридцати тысяч гладиаторов и восемнадцати тысяч римлян лежали на обширной равнине. Битва была уже закончена, и небольшие группы гладиаторов, спасшиеся от гибели, усталые и обессиленные восьмичасовой битвой, беспорядочно бежали по направлению к ближайшим холмам и горам.

Только в одном месте продолжалась яростная, кровопролитная схватка.

Это было в центре, где тысяча воинов, следуя примеру Спартака, сражалась с неослабевающей силой.

— Красе!.. Где ты?.. — кричал Спартак время от времени голосом хриплым и прерывающимся. — Ты обещал сразиться со мной… Красе, где ты?..

Уже два часа назад Спартак приказал увести подальше от сражения Мирцу; ее увлекли всю в слезах, чуть ли не силой.

Прошел еще час. Спартак, щит которого был изрешечен дротиками, видел, как упали последние его два товарища — Вибсальд и Арторикс; последний, пронзенный стрелой в грудь, повалился на землю, крикнув с нежностью своему другу:

— Спартак!., в Элизиуме.., увижу тебя.., среди… Один против семисот или восьмисот врагов, сомкнувшихся вокруг него, весь покрытый ранами, Спартак, вращая с молниеносной быстротой свой страшный меч, поражал и валил всех, кто пытался нападать на него. Наконец дротик, брошенный на расстоянии двенадцати шагов, тяжело ранил его в левое бедро; он упал на колено, подставив врагам щит, мечом совершая чудеса нечеловеческой доблести, подобный Геркулесу, окруженному центаврами. Пронзенный, наконец, семью или восемью дротиками, пущенными ему в спину на расстоянии десяти шагов он упал навзничь и прошептал одно только слово:

— Ва…ле…рия…

В безмолвном удивлении окружили его труп римляне, видевшие, как геройски сражался он с начала битвы до последней минуты и как он погиб.

Так кончил свои дни этот необыкновенный человек, соединивший в себе высокие душевные качества, недюжинный ум, неукротимое мужество, редкую доблесть, глубокую мудрость — дарования, дающие право поставить его рядом с знаменитейшими полководцами, каких знает история.