Колодец в небо

Кто знает, отчего так случилось в этот миг. Может, где-то там, где решаются наши судьбы, ей разрешили не мучиться. Не страдать. А просто поверить в то, что она тысячи раз с упорством, достойным лучшего применения, повторяла своим отчаявшимся клиентам: «Не надо трясти неспелых яблок. Нужно уметь ждать. Жизнь, она длинная-длинная. И в ней возможно все. Абсолютно все. Даже счастье. Только слишком ждать его нельзя. Запрещено. Иначе можно и не дождаться той поры, когда поспеют яблоки».

40. Пожар Манежа

(Женька. Cейчас)

– Мамочки! Ой! Мама-мамочка! Господибожемой! Мамочкимамочки! Ой! Ой! Ооотпустило. Что? Видела, конечно, что красный. Но на перекрестке же никого не было. Отпустите меня, товарищ лейтенант, я в роддом опаздываю!

– Кто в роддом опаздывает? Вы в роддом опаздываете?!

Черт бы побрал эти объемные куртки. Под ними и девятимесячного живота не видно. Лейтенант тормознул мой летевший на все красные «Магеллан», в надежде на приличный куш с зарвавшегося богатея, а тут тетка какая-то, роддом какой-то…

– Рожу я сейчас. Схватки уже через каждый две минуты, еще полминуты и начнется… Ой, ой…

Гаишник – мальчишка чуть старше Джоя. Несмотря на приличный для середины марта холод, его от моих криков даже пот прошиб.

– А куда ж вы со схватками за руль вперлись! Врежетесь же! Отвезти вас, что ли, некому было? Что ж одна-то?!

Не объяснять же милому мальчику, что я не одна. Что со мной Никита. Только его никто, кроме меня и кроме нашей девочки, не видит.

– А что мне было делать?! Весь центр города из-за выборов и из-за пожара перекрыт. Пока «Скорая» ко мне доедет, я на улице рожу. Ой, мамочки, господибожемой, только бы дотерпеть…

– Здесь роддом поближе есть… – пытается советовать побледневший гашник.

Отчаянно машу головой.

– Ни-за-что! Мне только в свой роддом надо! Отпустите меня, товарищ милиционер, не то роды принимать будете!

Лейтенант уже дрожит от моих криков. И отпускать меня ему нельзя – что как на следующей схватке красный свет не замечу и врежусь. И ответственность на себя он брать боится. Наконец, пока я снова захлебываюсь в криках, что-то кричит в рацию, потом трясет меня за плечо.

– Руль удержишь? – с перепуга гаишник переходит на «ты». – За мной поедешь! Сейчас нам зеленый коридор организуют.

Ответить ничего не могу, только губу до крови кусаю, и головой машу.

Гаишник впрыгивает на свой мотоцикл, и, врубив мигалку, выезжает на середину проспекта. Плохо различая силуэты за окном, вижу только эту вращающуюся мигалку – удержать бы ее взглядом.

Господи, только бы до роддома дотерпеть! Никитушка, помоги, помоги, родненький! Нам с манюней еще чуть-чуть продержаться надо! Мы уже с ней столько пересилили, столько смогли. Выжили, даже когда вопреки всяческой медицинской логике отказавшая у меня месяц назад почка должна была нас убить. Маринку тогда возжаждавший древних камей Волчара за компанию с Ланой похитил. Не знал, кому из двух подруг сокровище принадлежит. Лана с Мариной, не подозревая ни о древности, но об истинной ценности камеи носили ее по очереди, вот бывший министр-капиталист Волков и уворовал милых дам в свое подмосковное логово, чтобы там уговорить продать камею ему.

Волчара слышал, что где-то в Европе на аукционах подобные камеи продают за несколько миллионов евро, и вознамерился Ланину камею получить намного дешевле. Думал, что задурит женщине голову. И нескольких сотен, а то и десятков тысяч долларов для этого ему хватит. Потом прикупит еще камею-другую на аукционе, и общая стоимость соединенных в одной коллекции камей от этого взлетит до небес. Тем более что вокруг двух древних парных камей легенды ходят, об их таинственной силе, о зашифрованном в их надписи тайном коде…

Но на беду Волкова, его вечный заклятый друг Лешка Оленев догнал у самых ворот Волчариного особняка джип, укравший Марину и Лану, и приятельниц моих выручил. Еще и удивился, что выручать их примчался и модный актер Андрей Ларионов, которому, как потом выяснилось, в момент отчаяния позвонила Лана… А мы с манюней тем временем круг за кругом проходили вечную дорогу в ад. Но не прошли. Сумели свернуть с дороги смерти на дорогу жизни.

После вызванный Маринкой светила-уролог, сравнивая анализы, которые успели взять у меня в возившей меня из клиники в клинику «Скорой», с анализами, которые несколькими часами позже сделал мне он сам, все качал головой. И твердил: «Этого не может быть! Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Так не бывает!» Твердил, что отказывающая почка не может заработать сама собой, и общая интоксикация организма, все свидетельства которой наличествовали в результатах снятой «Скорой» анализов, за пару часов не может исчезнуть почти бесследно. Не может не сказаться ни на беременной женщине, ни на ребенке. Так не бывает!

Но оказалось, что бывает. Нужно только очень сильно этого захотеть. Так сильно, что без этого не выжить и не жить. А еще позвать на помощь души тех, кто уже ушел от меня и кто ко мне еще не пришел – погибшего мужа и еще не рожденной дочери. И вместе, только всем вместе свернуть с дороги в ад.

Теперь осталось снова договориться с нашей девочкой, да Никита? Уговори манюню несколько минуточек потерпеть. Крохотное тельце ее еще во мне, а душа? Где душа ее?

Когда человечек соединяется со своею душой? В миг рождения? Раньше, в миг зачатия? Значит ли это, что сейчас во мне не только два сердца, но и две души?

Только бы Марина успела вовремя до роддома доехать, с личным врачом мне как-то спокойнее. Марина говорила, что вторые роды, случающиеся через столько лет после первых, проходить могут долго. Но все развивается слишком стремительно. Еще и сорока минут не прошло с тех пор как я в первый раз заподозрила, что это настоящие схватки, а состояние уже слишком похоже на то, в котором двадцать с половиной лет назад, когда я Димку рожала, меня из предродовой палаты на родильное кресло переводили и тужиться заставляли.

Ой, мамочки! Ой!

Так и несемся! С милицейским эскортом по разделительной полосе. Еще чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Потерпеть, потерпеть. Постой, девочка моя, постой. Не рвись так сильно! Еще несколько минуточек потерпи! Маме нужно еще два перекрестка продержаться и хоть как-то запарковаться…

… Нет, парковаться, похоже, уже некогда. По ногам уже течет. Отошли воды! Ой, мальчик-гаишник, родненький, с мигалкой меня сопроводивший, приткни куда-нибудь эту машину, чтобы дорогу не перегораживала. Мне еще шагов сто до двери приемного отделения осталось… Что ты там мне вслед кричишь? Ключи?! Какие ключи? От машины, фиг с ними, с ключами, потом отдашь! Еще шагов семьдесят, ой, мамочки. Девочка, потерпи, потерпи, родненькая. Мама сама виновата, на пожар поперлась. Без нее все не сгорело бы…

Ой!!! О-ооойййй!!!

А начиналось все полутора часами ранее.

Я разговаривала по телефону с Ликой, которая рассказывала, как наводит последний дизайнерский глянец на шейхский дворец и послезавтра вылетает, чтобы успеть к моим родам, до которых по всем расчетам оставалась еще неделя. С балкона в комнату ворвался только что вернувшийся из Токио, где он гостил у Араты, Димка.

– Горит!

– Что горит?

– Кремль горит!

– Как Кремль может гореть?! Это же Кремль.

– Мать! Похоже, моя грядущая сестрица все твои мозги себе скачала! – Натягивая куртку, пытался шутить старший сын.

Надо же, младшую я еще не родила, а уже зову Джойку старшим. Будто всю жизнь своих детей по возрастам и распределяла.

– Что у тебя в школе по истории было, ЖЖ? – Сын привычно именовал меня моим старым прозвищем.- Сколько раз за прошлые века Кремль горел?

– Что по истории было, не помню. Гореть Кремль горел, но это когда было! До всяческой электроники. Теперь разве дадут резиденции президента загореться, да еще и в день выборов!

И сама уже с балкона выглядывала, пытаясь определить, откуда идет это зарево?