Страница 39 из 186
Вполне понятно, что стратегия супергигантов, одновременно издающих и труды Иосифа Сталина, и лагерную прозу Варлама Шаламова, и классику, и произведения модных на сегодняшний день писателей, и монографии по филологии, и пособия по диагностике кармы, радикально отличается как от стратегии средних (по оборотам) издательств, которые, – как, например, «Вагриус» – чередуют издание коммерчески успешной и неприбыльной качественной литературы, так и от практики издательств совсем уж маленьких, либо узкоспециализированных, либо даже создающихся иной раз для выпуска всего нескольких книг. Маленькие издательства, – подтверждает один из руководителей «ЭКСМО» Олег Савич, – «производят штучный товар ‹…›, а крупные издательства вроде “ЭКСМО” неизбежно берут по верхам, набирают обороты за счет вала… Но зато мы можем обеспечить тем авторам, которых зачастую находят маленькие издательства, принципиально иной уровень продвижения. ‹…› Вообще мы давно поняли: издать книгу – это даже не половина дела. Гораздо важнее – и, заметьте, гораздо труднее – донести ее до читателя».
Сказанное О. Савичем вполне, думается, объясняет, отчего авторы, чьи книги содержат (или могут содержать) в себе коммерческий потенциал, так охотно (или пусть даже с угрызениями совести) покидают открывшие их маленькие и средние издательства ради союза с супергигантами – принципиально другие тиражи и соответственно как другой уровень «услышанности», так и другие гонорары. В качестве примера здесь можно назвать имена Дмитрия Липскерова, Анатолия Наймана, Виктора Пелевина, Людмилы Петрушевской, Людмилы Улицкой, перешедших из прижимистого «Вагриуса» в тароватое «ЭКСМО», или Бориса Акунина, для выпуска книг которого в последнее время специально создаются издательские пулы.
Понятны, смеем надеяться, и причины, по которым «сами книги, – процитируем еще раз З. Леффлер, – все больше становятся взаимозаменяемыми, поскольку произошла гомогенизация издательских программ, унификация оформления, содержания и стиля книг. Просматривается стремление создать глобализованную, массовую книгу, задуманную в виде продаваемого по всему мира фабриката – эдакого печатного “гамбургера”».
См. АВТОР; РЫНОК ЛИТЕРАТУРНЫЙ; СТРАТЕГИИ ИЗДАТЕЛЬСКИЕ
ИЛЛЕТЕРАТЫ
Как указывает Юрий Борев, иллетераты – это «внеречевые звуки, передающие шумы, производимые природой, животными или человеком (кваканье, лай, карканье, свист, звук капели, вздохи, всхлипывания)». Не передаваемые буквами, иллетераты записываются в случае необходимости конвенциально условно. Так, например, – перечисляет Александр Квятковский, – «производимые кучером звуки, при которых лошадь останавливается, записывают условно “тпру!”, свист записывается как “фью!”, чихание – “апчхи!”»
Известные с незапамятной древности, иллетераты приобрели особое значение в эстетике авангарда, их широко используют в саунд-поэзии и разного рода формах эстрадной поэзии, в практике художников-акционистов.
См. АВАНГАРДИЗМ; АКЦИОНИЗМ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ; ИННОВАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ; САУНД-ПОЭЗИЯ; ТЕХНИКА ПИСАТЕЛЬСКАЯ; ЭСТРАДНАЯ ПОЭЗИЯ
ИМИДЖ В ЛИТЕРАТУРЕ
Этот термин вошел в речевую практику сравнительно недавно, хотя явление, им обозначаемое, известно уже веками, если не тысячелетиями, ибо многим людям (и писатели здесь не исключение) от природы свойственно стремление чисто внешними знаками, приметами собственного облика и поведения акцентировать свою особость, «ни на кого не похожесть», выделенность из толпы.
«Удивительная закономерность, – писала Татьяна Чередниченко, – как только наступает конец века, люди опрометью бросаются стилизовать свою внешность. Якобинцы обожали рядиться в римские тоги ‹…› Максимилиан Волошин уже примеривал квазидревнегреческую тогу. В наше время проблема переодевания, проблема стилизации внешности, проблема культивирования имиджа тоже очень актуальна. Сигнал этого – возникновение профессии визажиста. Без опоры на визажиста продолжают разрабатывать свои имиджи, пожалуй, только поэты». Хотя, – продолжим цитату из книги Т. Чередниченко, «каждый поэт – это не только тексты, но еще и стилизованная некоторым образом манера жизненного поведения. А иногда и так – это поэт как носитель имиджа, и его тексты как приложение к имиджу». «Современная культура, – подтверждает Лев Рубинштейн, – вообще вся состоит из перетекания имиджа в текст и обратно. Никогда нельзя понять в этой художественной системе, что существеннее, что стоит в центре».
И действительно, глядя на деятелей современной культуры, нельзя не поражаться разнообразию приемов и способов, какими они – даже чисто внешне – выделяют себя из среды себе подобных. У Михаила Жванецкого это потертый портфель, которому летом 2004 года был даже сооружен специальный памятник в Ялте. У Николая Баскова – «открыточная» внешность, благодаря которой, как остроумно заметила Людмила Бакши, для его поклонников «русые волосы a la Есенин гораздо ценнее хорошо спетого верхнего “ля”». У Пригова – умение кричать кикиморой и властность, с какою он даже своих недоброжелателей заставил называть себя исключительно по имени-отчеству – Дмитрием Александровичем. За Сергеем Гандлевским закреплен имидж «джентльмена», за Баяном Ширяновым – скандалиста, которого опасно пускать в приличное общество, за Львом Рубинштейном, по его собственной аттестации, – образ «частного лица, которое занимается своим узким, но только ему доступным делом». В ход идут и пиджаки ядовитых цветов (как у Евгения Евтушенко), и особого кроя френч (как у Александра Солженицына), и изломанно-изысканные интонации примадонны (как у Беллы Ахмадулиной), эффектные шляпки (как у Людмилы Петрушевской), и демонстративный отказ когда бы то ни было появляться на публике (как у Дмитрия Бакина и Виктора Пелевина), и столь же демонстративно скверный характер (как у Марии Розановой или Всеволода Некрасова, у которого, как заметил Д. Пригов, «претензии ко всем живущим»).
Разумеется, и сегодня среди пишущих преобладают люди, заботу о собственной репутации предпочитающие заботе о собственном имидже. Но, справедливости ради, следует заметить, что и стертость внешнего облика, внешних черт поведения тоже, пусть и «от противного», выстраивает имидж, присущий тому или иному литератору.
См. АМПЛУА В ЛИТЕРАТУРЕ; ПОВЕДЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; РЕПУТАЦИЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ; СТРАТЕГИЯ АВТОРСКАЯ
ИМПЕРСКОЕ СОЗНАНИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ
«Когда-нибудь, достигнув совершенства, / Великолепным пятистопным ямбом, / Цезурами преображая ритмы, / Я возвращусь в Советскую страну, / В союз советских сказочных республик, / Назначенного часа ожидая, / Где голос наливался, словно колос, / Где яблоками созревала мысль, / Где песня лебединая поэта / Брала начало с самой первой строчки / И очень грубо кованые речи / Просторный возводили Храм Свобод. / Там человек был гордым, будто знамя, / Что трепетало над рейхстагом падшим.…»
Когда Борис Примеров, незадолго до самоубийства, записывал эти сомнамбулические строки, они звучали как вызов. И они действительно были вызовом – всем тем, кому советская империя запомнилась как абсолютное зло, как синоним «тюрьмы народов», тирании, попрания гражданских свобод и прав человека, идеологического оболванивая, тотальной нищеты и тотальной фальши. И лишь немногие (например, Владимир Максимов, Виктор Розов, Александр Зиновьев, Юрий Мамлеев, Эдуард Лимонов) готовы были пожертвовать своей репутацией ради того, чтобы сомкнуться с коммунистами и национал-шовинистами в признаниях в любви к этому понятию и явлению, которое оно обозначает.