Страница 42 из 84
Помнится, пришел к нам в полк молоденький летчик Иван Мокрый. Шея тоненькая, глаза ребячьи. Только что из летной школы. Мне, да и не только мне, хорошо понятен этот лихорадочный блеск в глазах молодого летчика. Тут все – и неподдельный интерес ко всему, что связано с суровой профессией летчика, и ожидание первого боя и что-то еще совсем мальчишеское, почти детское, чему нет определения.
Солдат из такого мальчишки, конечно, еще никудышный. И – точно: в первый же день на взлете самолет Ивана Мокрого неуклюже врезался в другой самолет, и обе машины вышли из строя. На аэродроме паника,- дикий, невероятный случай! Что было делать с Мокрым? Судить? Наказывать самому? Пока ребята выруливали на взлет, ругал я его на чем свет стоит. Он только сконфуженно заливался румянцем и беспомощно разводил руками.
– Не болтать руками! Стоять как следует!- Хоть в крике отвести душу.
– Виноват, товарищ капитан…- замямлил, чуть не плача, Иван.
– Кругом! К чертовой матери, в землянку! Вечером поговорим.
Зашагал Иван Мокрый.
Досада у меня все еще не проходила. Вывести из строя сразу две боевых машины! Если узнают в штабе дивизии, разбора не миновать. А по законам военного времени… Надежда была на то, что самолеты столкнулись на земле, на малой скорости, и повреждения незначительны. Надо будет поговорить с техниками, чтобы поторопились с ремонтом.
«Ну, Мокрый! Ну, растяпа!»- ругался я, подбегая к своему самолету. Надо было догонять товарищей.
С плоскости машины, залезая в кабину, я оглянулся на летное поле, оглянулся просто так и вдруг увидел Ивана Мокрого. Сначала я не понял – в чем дело? Молодой летчик стоял в траве на четвереньках, с поднятой рукой. В руке у него была пилотка. Изумление мое было настолько велико, что я так и замер с занесенной в кабину ногой. «Что с ним?» Неожиданно Иван Мокрый плюхнулся в траву на живот, накрыл что-то пилоткой, а когда поднялся, я увидел в его руке бьющегося кузнечика. Ну что тут было делать? После того как угробил две машины, после командирского нагоняя, летчик как ни в чем не бывало ловит себе самозабвенно кузнечиков. Ребенок еще, ну, сущий мальчишка! Ему бы не воевать, а вот так вот ладошкой ловить бабочек где-нибудь в полях под Рязанью.
Но война ведь!…
Перед тем как тронуть машину, я в последний раз посмотрел на поле. Иван стоял на коленях в траве и, щурясь, со счастливой улыбкой разглядывал пойманного кузнечика. Теплый июльский ветер, пролетавший над полем аэродрома, трепал его буйный мальчишеский вихор.
Вечером на общем собрании на провинившегося летчика наложили взыскание: от полетов отстранить, назначить вечным дежурным по аэродрому.
Заскучал Иван Мокрый. Стыдно ему отставать от товарищей. Все в небе, а он вечный дежурный по аэродрому. Обидно, до слез обидно! Они, эти мальчишки, всей душой рвались в бой.
И неизвестно, что сталось бы с молодым летчиком, если бы не случай. Скорей всего, сидеть бы ему в аэродромной прислуге безвылазно. До полетов бы его не допустили. Хватит, испытали!
Но как-то под самый вечер нежданно-негаданно на наш аэродром налетели четыре «мессершмитта». Мы бросились по щелям. Положение безвыходное – любой самолет на взлете немцы собьют, как куропатку.
В щелях, в укрытии, страшная ругань. Откуда их черт принес, этих немцев? Надо же попасть в такое беспомощное положение!… Глядим снизу, что будет. А «мессершмитты» заходят на штурмовку. Без помех они разворачиваются, как на учении. Пропали наши самолеты.
И вдруг все мы видим, как какой-то летчик, размахивая руками, бежит сломя голову к ближнему «яку».
– Кто это?- чуть ли не разом спросили все, кто был в укрытии. Поступок безрассудный – ясно любому.
А летчик, не обращая ни на что внимания, бежит к машине. Тоненький, худой. Пилотку где-то потерял. На голове его торчит лихой мальчишеский вихор. По этому приметному вихру я и узнал Ивана Мокрого. Да он что, с ума сошел?
– Сергей, твой это?- спросил Телегин.
– Мой!- признался я, не отрывая взгляда от бегущего летчика.
А немцы уже поливают аэродром из пулеметов. Подбежав к самолету, Иван проворно вскочил в кабину, заработал мотор.
– Вот дурной-то!- чуть не со стоном проговорил Телегин.
– Собьют же, как…
А «як» уже разбежался и оторвался от земли.
– Ну!…- и Федор Телегин даже сморщился, глядя, как на взлетевший «як» заходит в атаку «мессершмитт». Немец и ждал этого момента. Сейчас одна только очередь и… Смерть, верная гибель… Расстреляет в упор.
Неожиданно «як» задрался вверх, прямо навстречу пикирующему врагу, и с дальней дистанции ударил из пулеметов. Мы потом никак понять не могли: как он задрал так самолет? Какой-то дикий, необъяснимый маневр. Сплошная импровизация. Но как бы то ни было, а все мы снизу увидели, что «мессершмитт» задымил и, не выходя из пике, врезался в землю. Прямое попадание.
Мы остолбенели – вот это номер! Надо же изловчиться из такого положения, да еще с такой дистанции!
А «як» тем временем взмыл вверх и ушел в облако. Теперь ему не страшно, теперь он хозяин в небе.
Обозленные «мессеры» кинулись за смельчаком следом и тоже исчезли в облаке. Разозлил их Иван Мокрый. Минуту-две мы прислушивались к тому, что творилось в небе. За облаком самолетов не было видно.
Бой стрекотал где-то наверху, об аэродроме немцы забыли.
Первым опомнился Телегин.
– По машинам!
Действительно, что же мы сидим как наблюдатели! И мы бросились из щелей на поле.
Впереди всех бежал командир полка, за ним гурьбой летчики. Надо было успеть вскочить в кабины, пока немцы не опомнились.
Но не успели мы добраться до своих машин, как из невысокого облака прямо над полем аэродрома показался объятый пламенем самолет. Пылая, он падал отвесно на землю. Сильно бушевал огонь, густой шлейф дыма тянулся следом.
Все невольно придержали шаг. Пропал наш Мокрый…
– Отлетался,- прошептал кто-то.
Самолет врезался в землю, раздался взрыв. На краю поля взметнулся столб земли и гари.
– Санитары!- крикнул я, но по полю уже неслась санитарная машина.
Я на ходу прыгнул на подножку.
– Сережа, стой!- услышал я отчаянный крик Ивана Корниенко. Оглянулся с подножки – Иван машет мне рукой и показывает: не надо. Почему не надо? Корниенко бежит к своему самолету, оглядывается на меня и лихорадочно показывает туда, где горит свалившийся с неба самолет.
Я вгляделся и, к радости, к изумлению, увидел, что на задравшемся хвосте сбитого и догорающего самолета красуется крупный крест. Значит, это не наш, не Иван Мокрый? Он что, сбил еще одного? Вот молодчина-то!
– Остановись!- сказал я шоферу.- Это не наш. Машина развернулась и помчалась туда, где стоял мой самолет.
И, словно в подтверждение нашему внезапному открытию, мы услышали в небе неумолчный треск пулеметных очередей. Там все еще шел бой. Наш вечный дежурный по аэродрому вел неравный бой. Вот так Иван Мокрый!
Санитарная машина прыгала по кочкам летного поля. От нетерпения я подгонял и подгонял шофера:
– Скорее, скорее!
Мне не терпелось оказаться в небе. Легко представить себе, каково приходилось сейчас Ивану Мокрому.
Вот наконец самолет, я спрыгнул на землю. Пристегивать парашют, переодеваться для боя не было времени.
Однако взлететь мне так и не удалось. Подняться в воздух успели только один или два самолета. Остальные летчики как сидели, так и замерли в кабинах. Иван Мокрый, увидели все, возвращался из боя. Мы узнали его машину и уставились на нее во все глаза. А где же немцы? Оказалось, что оставшиеся два «мессершмитта» позорно бежали. Это от одного-то новичка!
А Иван, словно зная, что за ним наблюдают сотни глаз, снова поразил нас, но на этот раз немыслимым летным шиком. Прежде всего он лихо исполнил над аэродромом традиционные две «бочки», а затем так чисто, так мастерски посадил самолет, что позавидовали даже «старики».
– Нет, это фокус какой-то!- закричал изумленный Николай Шутт, в восторге воздевая вверх руки.