Расплата кровью

– Да, думаю, именно это и произошло. Во всяком случае, как только Гоуван вспомнил, он сразу понял, что это значит. Единственная перчатка, которую сержант Хейверс нашла за стойкой на следующий день – и та, что ты нашла в сапоге, – могли попасть туда только одним путем: Сайдем сам положил их туда, после того как убил Джой. Думаю, это и пытался сказать мне Гоуван. Перед смертью. Что он не видел перчаток на стойке. Но я… я думал, что он говорит о Рисе.

Линли увидел, как ее глаза мучительно зажмурились, и понял, что она не ожидала услышать это имя от него.

– Как же Сайдему это удалось?

– Он все еще сидел в салоне, когда Макаскин и кухарка пошли ко мне спросить, можно ли пустить всех в библиотеку. Тогда он и проскользнул в кухню, чтобы взять нож.

– Хотя дом был полон людей? Причем главным образом из полиции?

– Они собирались уезжать. Все болтались кто где. И на это у него ушло не более минуты. А потом он по черной лестнице прошел в свою комнату.

Не думая, что делает, Линли прикоснулся к волосам Хелен, нежно провел по всей их длине, и, следуя за их изгибом, дотронулся до ее плеча. Она не отстранилась. Он почувствовал, как тяжело бьется его сердце.

– Прости меня… за все, – сказал он. – Мне нужно было увидеть тебя… хотя бы для того, чтобы сказать тебе это, Хелен.

Она не смотрела на него. Казалось, у нее совершенно не было на это сил.

Когда она заговорила, ее голос звучал тихо, а взгляд остановился на дальних развалинах замка Маол, стены которого озаряли лучи заходящего солнца.

– Ты был прав, Томми. Ты сказал, что я пыталась повторить историю с Саймоном, но чтобы финал был счастливым, и я поняла, что это правда. Но финал все равно оказался другим, не так ли? Я с восторгом рисовала себе нечто идиллическое. Единственное, что отсутствовало в этом жалком сценарии, – больничная палата, где я оставляла его – в полном одиночестве.

В ее голосе не было иронии. Но и без этого каждое ее слово было полно жгучего презрения к себе.

– Нет, – с несчастным видом произнес он.

– Да. Рис догадался, что это ты звонил. Это было всего два дня назад? А кажется, что прошла целая вечность. И когда я положила трубку, он спросил, не ты ли это был. Я сказала – нет, это мой отец. Но он понял. И увидел, что ты убедил меня в том, что он убийца. Разумеется, я продолжала отрицать, отрицать все. Когда он спросил, сказала ли я тебе, что он со мной, я стала отрицать и это. Но он знал, что я лгу. И увидел, что я сделала тот выбор, который, как он сказал, я сделаю. – Она стала подносить руку к щеке, но даже на это у нее не хватило сил. Она опустила ее. – Мне даже не нужно было ждать, когда трижды прокричит петух[49]. Я поняла, что я сделала. С нами обоими.

Каковы бы ни были желания Линли, гораздо важнее сейчас было убедить леди Хелен в том, что ее вины тут нет. Что она напрасно приписывает этот грех себе. Он должен был дать ей хотя бы это утешение.

– Ты не виновата, Хелен. Ты ничего бы этого не сделала, если бы не я. Что ты должна была подумать, когда я рассказал тебе о Ханне Дэрроу? Чему ты должна была верить? И кому?

– Вот именно. Кому. Я могла выбрать Риса, несмотря на твои слова. Могла. Но я выбрала тебя. Когда Рис это понял, он ушел. И кто посмел бы его укорить? Естественно, вера в то, что твой любовник – убийца, наносит непоправимый ущерб отношениям. – Она наконец посмотрела на него, повернувшись и оказавшись так близко, что он смог ощутить чистый, свежий запах ее волос. – И до Хэмпстеда я действительно думала, что Рис – убийца.

– Тогда почему ты его предупредила? Чтобы наказать меня?

– Предупредила его?.. Ты это подумал? Нет. Когда он перелез через стену, я сразу же увидела, что это не Рис. Я… понимаешь, я же помню тело Риса. И этот мужчина был гораздо больше. Поэтому я закричала не думая. От ужаса, наверное. Именно в тот момент я осознала, что я ему сделала и что окончательно его потеряла. – Она отвернулась к окну. Но через секунду снова посмотрела ему в глаза. – В Уэстербрэ я чувствовала себя его спасительницей, утонченной, все понимающей женщиной. Женщиной, которая поможет ему восстать из пепла. Благодаря которой он бросит пить. Так что, понимаешь, по сути ты был прав… В конечном итоге это снова было как с Саймоном.

– Нет. Хелен, я сам не знал, что говорю. Я сходил с ума от ревности.

– Все равно ты был прав.

Пока они разговаривали, тени в вестибюле удлинились, и по нему прошел бармен. Он включил свет и открыл бар, находившийся в дальнем конце холла: начинался вечер. От стойки портье до них донеслись голоса: спор о том, какую лучше выбрать открытку, мирное обсуждение того, куда стоит завтра пойти. Линли слушал, завидуя этой сладкой обыденности выходных, когда проводишь их с тем, кого любишь.

Леди Хелен шевельнулась.

– Я должна переодеться к ужину. – И направилась к лифту.

– Зачем ты сюда приехала? – резко спросил Линли.

Она остановилась и взглянула на него:

– Захотелось посмотреть на Скай зимой. Мне нужно было почувствовать, как это бывает, когда ты здесь один.

Он положил ладонь на ее руку. Ее тепло словно вливало жизнь.

– Ну и как, вволю насмотрелась? Я имею в виду, одна.

Она, конечно, поняла, о чем он на самом деле спрашивает. Но вместо ответа подошла к лифту и нажала на кнопку, неотрывно глядя на вспыхнувший огонек, словно это было поразительное творение науки. Он подошел к ней и едва услышал ее слова.

– Пожалуйста. Я не вынесу, если снова причиню боль, тебе или себе.

Где-то над ними жужжал механизм. И он понял, что сейчас она пойдет в свою комнату, ища одиночества, ради которого приехала, и бросит его одного. И еще он понял, что разлука продлится не несколько минут. А неопределенно, бесконечно, невыносимо долго. Он понимал, что сейчас самый неподходящий момент. Но вероятно, у него не будет другой возможности.

– Хелен. – Она взглянула на него, и он увидел в ее глазах слезы. – Выходи за меня.

У нее вырвался смешок – не от веселья, но от отчаяния. Она слабо шевельнула рукой, жест этот был жестом безнадежности.

– Ты знаешь, что я тебя люблю, – сказал он. – Не говори, что слишком поздно.

Она наклонила голову. И тут двери лифта раскрылись. Они словно придали ей смелости, и она произнесла слова, которых он так боялся – и был готов – от нее услышать.

– Я не хочу видеть тебя, Томми. Какое-то время.

Сердце его заныло от боли, и он лишь спросил:

– Сколько?

– Несколько месяцев. Возможно, дольше.

– Похоже на смертный приговор.

– Прости. Но мне так нужно. – Она вошла в лифт и нажала кнопку своего этажа. – Даже после всего этого я по-прежнему не хочу тебя обидеть. И никогда не могла, Томми.

– Я люблю тебя, – сказал он. И затем снова, словно каждое слово могло доказать, как искренне его раскаяние: – Хелен. Хелен. Я тебя люблю.

Он увидел, как ее губы раскрылись, увидел ее быструю, милую улыбку, прежде чем двери лифта закрылись.

Барбара Хейверс сидела в баре паба «Королевский герб» недалеко от Нью-Скотленд-Ярда, угрюмо глядя в кружку со своей еженедельной пинтой светлого пива. Она тянула ее вот уже полчаса. До закрытия оставался час, значит, ей давно пора было отправляться назад, к родителям и Эктону, но она решительно была еще не в состоянии сделать это. Со всякими бумажками было покончено, отчеты составлены, оставались только переговоры с Макаскином. Но, как всегда при завершении дела, ее охватило чувство собственной бесполезности. Люди по-прежнему будут истреблять друг друга, несмотря на ее ничтожные попытки остановить их.

– Угостите парня выпивкой?

Услышав голос Линли, она подняла глаза:

– Я думала, вы уехали на Скай! Боже великий, ну и вид у вас. Вы очень устали.

И в самом деле. Небритый, в мятой одежде, он был просто неузнаваем.

– Я действительно устал, – признал он, силясь улыбнуться. – Последние несколько дней я почти не вылезал из машины. Что это вы пьете? Полагаю, сегодня это не тоник?

49

На самом деле в Евангелии от Иоанна (13:38) сказано: «… истинно говорю тебе не пропоет петух, как отречешься от меня трижды».